– Да, ничего себе карандашик получился, – но в душе радовался, все-таки – какое никакое оружие. И хотя он понимал, что при его возможностях вряд ли способен отбиться от чего или кого-нибудь серьезного, но само ощущение в руке острой тяжести давало ему чисто психологически чувство уверенности. Затем он выбрал высокое и толстое дерево, судя по форме листьев это был дуб, и полез на него, стараясь взобраться повыше. Дерево оказалось развесистым и удобным для восхождения, а мальчишеское тело ловким и легким. Да и мозги, благодаря более-менее точной работе при изготовлении копья, вполне приноровились к детскому телу. Поэтому забрался он почти до самого верха, откуда можно было осмотреться и выбрать предстоящий путь.
Вокруг, до самого горизонта простиралась тайга: однообразные, не очень высокие, пологие сопки, заросшие разнообразными деревьями, сейчас играющими самыми разными оттенками веселого весеннего цветения. «Зеленое море тайги…» – единственное, что приходило на ум, глядя на это буйство зелени. Ни городов, ни сел с деревнями, ни автострад и вообще никаких проселочных дорог и даже тропинок. Никаких признаков цивилизации, даже самой захудалой, не было видно, здесь ею и не пахло. Как говорилось в мире Витольда Андреевича: «У нас нет дорог, одни направления», так вот, здесь не было даже направлений. Иди, мальчик, куда хочешь и в любую сторону, а куда придешь – это уже твои проблемы.
Только с одной стороны, вдалеке, в дрожащем мареве была видна какая-то темная масса. Судя по высоте и ширине занимаемой территории, скорее всего это были скалы или горы, не чета окружающим его сопкам. За неимением других видимых ориентиров, туда он и решил двигаться. В таких местах проще было найти какую-никакую пещеру. Хоть какая-то цель. А по пути искать воду, какую-нибудь речку или ручей. Насколько он помнил по родной Земле, в тайге всегда было множество речек, ручьев, а то и просто родников. Он надеялся, что здешняя тайга не сильно отличается от земной. Тем более, что там, где вода, там и жизнь, а значит и дичь.
Итак, цель определена, задачи поставлены. Он спустился вниз и стал собираться в дорогу. Вещей было немного, поэтому сборы были недолгими. Он только посмотрел на небо, отметил местоположение солнца, судя по нему идти придется на восток и, подтянув штаны и перевязав веревочку на них, тронулся в путь. Левой рукой он поддерживал на плече свежевыструганный кол, а в правая лежала на рукоятке ножа. На ножнах оказалась петля, за которую он и прицепил оружие к веревочке на штанах с правой стороны. Правда штаны от такой тяжести периодически сползали с худых бедер, но не в руках же нести тяжеленькое железо. Вдруг, что случится, а у него обе руки заняты. Надо, чтоб хоть одна была свободна. Потом, когда найдет подходящий материал, надо будет сделать нормальный пояс для оружия, а пока и так сойдет.
Дорога оказалась не очень веселой, лес он и есть лес. Тем более дикая и непредсказуемая, местами непроходимая, тайга. Шлось легко, но не очень быстро. Приходилось постоянно выбирать путь. Вначале он тестировал свое тело, заставляя его делать то легкие пробежки, то прыгать в высоту и длину. Затем, на попавшейся по пути подходящей ветке, подтянулся пять с половиной раз. Результат его огорчил, но не очень. Он понимал, что тело новое и сидело на нем, если можно так сказать, как мундир на новобранце. При этом он вспомнил свои первые дни в армии, когда их, молодых парней, еще не понявших и толком не прочувствовавших куда они попали, остригли машинками наголо и затем загнали в холодную баню с едва теплой водой. После такой, мягко сказать, помывки озябшим и дрожащим новобранцам выдали новенькое обмундирование, и они оторопело смотрели друг на друга, смеясь и не узнавая недавних соседей по вагону. Необмятое х/б топорщилось в самых неожиданных местах, а пилотки наплывали на уши, расползаясь по лысым головам. Он даже усмехнулся, вспоминая глупые, по-детски пухлые лица сослуживцев с наивно выпученными глазенками. Это уже потом, когда их пожует армейская служба, попробуют на крепость дедовские кулаки и афганские горы, их лица обретут каменную твердость, а в глазах появится опасный прищур и безликая солдатская масса молодых солдат разобьется на индивидуальность отдельных черпаков и дедов.
Как бы там не было с каждым шагом он все больше начинал любить свое новое тело. Ничего, что хилое, зато свое, уже родное, и, что немаловажно, нигде ничего не болит. Не ломит спину, не ноют ноги, и голова не трясется и не кружится. Про тремор рук и боли в печени и говорить нечего. А сердце, его бедное сердце, которое, несмотря на то, что ему пришлось пережить, единственное держалось до самого конца и, несмотря на иногда болезненные уколы, продолжало терпеливо гонять кровь по жилам, хотя он не раз заставлял его заходиться в бешенном ритме. Он уже и позабыл, что такое быть здоровым. И не просто здоровым, а чувствующим саму жизнь, ее радостное биение в каждом жесте и вообще в движении. Он уже и забыл в своем прошлом старческом подобии жизни, что такое острое зрение, быстрая реакция на все, что происходит вокруг, забыл, что такое тонкие нюх и слух.
Шагая по дикому лесу он недоверчиво, с внимательностью городского жителя, с чувством узнавания вспоминания давно подзабытые навыки, вглядывался в окружающую местность, стараясь не пропустить возможную опасность. Но затем, после долгой безопасной ходьбы, внимания стало рассеиваться, глаза машинально выбирали путь полегче, тело само собой стало припоминать давно забытую сноровку таежного жителя, а в голову забрели мысли о предстоящих задачах и проблемах. А проблем было не просто много… В сущности, вся его нынешняя жизнь было одной большой проблемой. Но мозг старого, не раз битого жизнью, человека быстро разобрался со всем насущным, отбросив в сторону все, что, по его мнению, было второстепенным и неважным и оставив только то, что на данный момент считал необходимым для дальнейшего выживания.
Первой его добычей стали два белых гриба. Уж их-то перепутать было ни с чем нельзя. Пришлось останавливаться, найти подходящую березу и нарезать бересты. Тоже умение. Березовая кора облегает ствол как бы слоями и не зная этого можно содрать с дерева всю кору, но при этом погубить дерево, да и еще выбросить процентов девяносто добытого материала. Ему было наплевать на саму березу, но лишние усилия и бесполезная работа не вдохновляла. Сделав неглубокие надрезы, он аккуратно снял верхние сухие слои бересты с нескольких деревьев. После двух неудачных попыток руки наконец вспомнили былые навыки и с третьей попытки у него получилось немного кособокий, но вполне функциональный кузовок. Сплел из тонко нарезанной бересты лямку подлиней и, привязав к ней получившееся изделие, повесил его на плечо. Из оставшегося материала сплел крепкую длинную косичку, которую в два оборота обвязал вокруг пояса и наконец перевесил ножны с ножом на новое место. А то постоянно спадающиеся штаны уже порядком действовали на нервы. На все дела ушло примерно часа два, так что, судя по солнцу, время до заката еще было. Поэтому дальше, сохраняя общее направление, он двигался зигзагами в поисках пищи. Ему повезло найти еще восемь съедобных грибов, а на одной из полянок ему показались знакомыми узкие резные листья, похожие на листья одуванчика. Цветков еще не было, поэтому с точностью определения были сомнения. Пришлось рискнуть и пожевать кончик одного листочка. Знакомая с детства горечь подтвердила, что он был прав. На другой полянке ему попались на глаза другие знакомые листочки, правда они оказались великоваты, но спутать щавель с другим растением он никак не мог, сколько зеленых щей было съедено за всю его долгую жизнь. Легкая кислинка подтвердила его подозрения. Поэтому, набив кузовок грибами и листьями одуванчика и щавеля, принялся искать место для ночлега и уже почти на закате нашел широкий развесистый дуб.
Где-то на высоте метров пяти нашлась и толстая ветвь, заканчивающаяся прочной развилкой. Притянув соседние ветки, до которых смог дотянуться, связал их между собой, получив что-то наподобие гнезда. Не поленился и узлы вязал двойные, а потом еще и с соседних ветвей нарезал и застелил свое гнездо прутьями и листьями. Убежище получилось достаточно крепким, чтобы спокойно выдержать его даже не бараний, а скорее индюшачий вес. Напоследок он еще и привязался лыковым ремешком к ветке. Если вдруг придется падать, то навряд ли его удержит такая страховка, но зато замедлит падение, даст время проснуться и, хотя бы сориентироваться в обстановке. Еще по прежней жизни он помнил: тайга – закон, медведь – хозяин. А в тайге кроме медведей бывают еще и волки, и рыси и черт знает, какие еще зверушки водятся в здешнем зоопарке. Во всяком случае в тайге его детства были даже тигры и леопарды. Узнавать какие еще любители нежного детского мясца, оказавшись в пасти одного из них, не хотелось совершенно. Работа по устройству гнезда вымотала его так, что, улегшись на ночлег, он чувствовал себя совершенно разбитым. Его новенькое тело оказалось совершенно неподготовленным к таким испытаниям. Тут еще и нервишки пошаливают, все-таки – новый мир, как-то оно дальше пойдет? Решив поужинать, достал свои припасы и стал жевать, задумчиво глядя в чужое пока для него ночное небо. Если до этого момента где-то далеко в душе теплилась еще дикая несбыточная надежда, что он все же на земле, то сейчас она, печально растаяла в суровой действительности. Не было на ночном небе ни Большой медведицы, ни Полярной звезды, хотя, судя по природе, он попал в северное полушарие, а были неизвестные звезды и ярко светящаяся, раза в полтора больше земной, местная луна. Он так и заснул с листиком одуванчика во рту, успев напоследок подумать, что тельце слабовато и с этим что-то надо делать.
