–Ой, эт вы! Ой, эт вы… что ж вы так долго… Серюня, фу! Серый, кому говорю?

–Проводите детей, наконец. Безобразие! – раздраженно гаркнула на бестолкового пьянчужку Нина Артемовна.

–Ой, да что ж так поздно… Люба-Люба! Зажигай свечи, ужинать приехали.

Я почувствовала себя средневековой барыней, вернувшейся в свое мрачное загородное поместье затемно, когда помятая, дурно пахнущая, видимо бухавшая со сторожем, кухонный работник Люба, степенно провожала нас в столовую, попутно зажигая длинные свечи в настенных подсвечниках. Прям готический замок какой-то. Я невольно залюбовалась мерцающими тенями на потолке.

–Ольга Петровна, а где здесь туалет? Полдня терплю, обосрусь сейчас, – прервала мои размышления одна из одноклассниц.

–Мартынова, ты же девочка, как ты выражаешься?

–Девочка-не девочка, а обосрусь, – продолжала несчастная Мартынова, всем своим видом показывая, насколько сильно хочет в туалет.

Никто даже не засмеялся. Многие тоже давно терпели.

–Люба, проводите девочек. Михаил Владимирович, а Вы мальчиков.

Я тоже устремилась вслед за девчонками, по следам оказавшейся довольно проворной для ее пухлой комплекции Любы, освещавшей наш путь керосиновой лампой. К моему удивлению, неугомонная Люба решительно вышла через заднюю калитку и засеменила по узкой тропинке, стремительно углубляясь в пугающий своей неизвестностью страшный темный лес. Неожиданно мы оказались перед кое-как сбитым деревянным строением.

–Это… туалет? – демонстративно поморщилась дерзкая Вика, кивая в сторону толчка, – Я лучше в кусты.

–Не советую, – отозвалась Люба грубым низким, каким-то заупокойным голосом.

–Привидение? – поежилась испуганная Мартынова, хватаясь за урчащий живот.

–Нет, крапива, – без смеха возразила Люба, лениво отворачивая от нас одутловатое, с темными кругами вокруг глаз лицо, и опустила лампу на землю, – Ну, вы срете или мне тут до утра торчать?

–Дура ты, Люба! – плюнула в сторону годившейся ей в матери кухарки Вика и смело шагнула в темноту, – Кто со мной? – Казавшаяся обескураженной Фарида молча двинулась вслед за подружкой. Переминающаяся с ноги на ногу, давно страдающая Мартынова поспешила занять туалет, перед которым уже образовалась довольно длинная очередь.

Я оказалась почти в самом конце.

Небольшую полянку бодро освещала слегка чадящая керосинка, поэтому заблудиться я не боялась. Сбегать в заросли по-маленькому я точно успевала, ведь Мартынова явно засела надолго. Привидения, если они и были, местных не пугали, иначе они не стали бы отстраивать сортир в лесу, поэтому я посчитала логичным по этому вопросу не беспокоиться. Сбегаю быстро и будь, что будет.

Я повернулась лицом к умиротворенно шуршащему листьями лесу и сошла с тропинки правее, намереваясь спрятаться за ближайшими кустами. Ноги утонули в чем-то приятно мягком, возможно, это был мох или еще что-то похожее. Шаги стали совсем беззвучными. К моему разочарованию, близлежащие заросли оказались негостеприимно колючими, поэтому я была вынуждена углубиться еще дальше. Наконец, я почувствовала себя более-менее комфортно и доверчиво сняла штаны, приседая за маленьким, аккуратным холмиком. Надеюсь, это не муравейник.

ОНО смотрело на меня двумя немигающими желтыми глазами с соседнего дерева. Я почувствовала, как струйка пота медленно и липко стекает по моей вмиг покрывшейся гусиной кожей спине. Левую ягодицу что-то защекотало…

Первобытная, обдающая кожу ледяным дождем паника охватила все мое толком не пожившее еще субтильное тело.

Кое-как натянув трусы и шорты, вне себя от непередаваемого ужаса, царапая колени и обдирая о колючие кусты локти, я стремглав ломанулась туда, где надеялась найти людей и помощь. Зацепилась за корневище и с глухим оханьем растянулась на мягкой подстилке зловещего леса. Вскочила и снова побежала, почти не осознавая, что делаю. Только я и деревья. Везде деревья. Кругом деревья. Лампа, где эта чертова вонючая лампа?! Но света нигде не было. Люба, где эта глупая Люба? Холодная темнота, пугающая своим ледяным равнодушием, сжимала мое маленькое жалкое существо со всех сторон.

–Люба-а-а-а! – завопила я, что было сил, закрывая глаза руками, – Люба-а-а!!!

–Стой, чего орешь? – дружелюбный Михаил Владимирович осветил меня своим ярким фонариком и миролюбиво улыбнулся, – Подглядывать пришла?

Видимо, совсем одурев от испуга, я отбежала в другую сторону и вышла к мужскому туалету, по другую сторону лагеря. Вот конфуз!

–Я заблудилась, – пролепетала я, едва слышно, и в порыве сиюминутного доверия, которое случается между двумя людьми посреди темноты, вдруг решилась признаться, – Там что-то было, ОНО смотрело на меня.

–Где?

–Там, – я поняла, что показать, где находилось нечто, что ТАК меня испугало, точно не смогу и пристыженно умолкла. Я была абсолютно дезориентирована, – Я не знаю.

–Понятно.

Мой переполненный впечатлениями мочевой пузырь вдруг напомнил о себе настойчивым, почти болезненным позывом.

–Михаил Владимирович, – тут уж точно не до стеснений, – Я, хм, в туалет так и не сходила.

–Ну, это, – физрук слегка смутился, – Ну, это, какая разница. Иди в мужской. Я, это, посторожу.

–Спасибо Вам большое.

Зря я ему рассказала, конечно. Взрослые дядьки не воспринимают слова малолетних соплюх, вроде меня, серьезно.

Когда через некоторое время школьники и учителя снова собрались в нашей средневековой, освещенной чадящими свечами столовой, оказалось, что Никита потерялся.

Встревоженные училки негромко переговаривались за своим, стоящим чуть поодаль от наших, столом, пока сторож вместе с единственным мужчиной-педагогом Михаилом Владимировичем отправились на поиски рыжего Гущи. Я задумчиво размазала по тарелке остывшую, а оттого невкусную рисовую кашу и вдруг осознала, что толком не ела с самого утра. Мои безрадостные переживания по поводу отсутствия общения и поддержки среди сверстниц явно отступили на второй план. Благодаря перебоям с электричеством, все стали намного терпимее друг к другу, и я уже не чувствовала той разрушительной неуверенности в себе и своем статусе. Мы все были одинаково напуганы, а оттого равны.

–Ну, ты, мля, доедаешь или нет? – только сейчас я увидела сидевшую со мной за одним столом, уже казавшуюся родной, Вику, с аппетитом уплетающую свою порцию, – А то мне отдай, твою мать, – она без спроса взяла у меня с тарелки кусок сливочного масла и нагло намазала на свой кусок хлеба.

Что ж, пожалуй, нужно прекращать выделываться, а то, вашу мать (как сказала бы Вика), останусь без ужина. Я набрала полную ложку водянистой, мерзкой на вид, каши и с отвращением отправила ее к себе в рот. Гадость. Отставила тарелку в сторону. В желудке протяжно заурчало.

–Бери, если хочешь, – кивнула я Вике застенчиво.

–Вот еще, за тобой доедать.

–Ольга Петровна, – встала из-за стола Наташа Смирнова в решительном порыве, – А если кто-то ночью захочет в туалет? Кто нас проводит? Тут лес, самый настоящий лес, возможно даже волки, – она поежилась, – Не хватало еще заблудиться, как Никита. Мой папа будет очень Вами не доволен, – и Наташа, зло и удовлетворенно хмыкнув, села, всем своим высокомерным видом давая понять, что с ее отцом шутки плохи.

–Наташенька, – начала было Ольга Петровна елейным голоском, но ее тут же прервала боевая, немного взъерошенная Нина Артемовна.

–Отставить, – выкрикнула она с армейским задором, – Отставить эти малодушные мысли. Во-первых, волков здесь нет, – педагог слегка покосилась на затеявшую уборку Любу, отчего та заметно потупилась, – Во-вторых, мы сейчас будем дружно убирать за собой!

–А гадить-то нам куда? – оживился Андрюха Платонов, уже несколько месяцев безответно ухлестывающий за недоступной Смирновой и радостный от того, что представилась возможность выпендриться перед симпатичной девчонкой.

–В ведро, – выручила озадаченных неудобным вопросом учителей раскрасневшаяся от физического труда Люба, – Ведра с водой вам поставим, да и дело с концом, – подвела она утешительный итог.