– С чего ты решила, что твою семью все ненавидят? Не спорю, без завистников вы обойтись не сможете. Но вспомни девчонок из Нижнего района! Многие из них мечтают стать такими же, как ты. Они пытаются подражать тебе. А большинству… знаешь, только кажется, что они интересуются нашей жизнью, что им есть до нас хоть какое-то дело. По правде говоря, им плевать, от наших радостей и бед им не тепло и не холодно.
– Жестокая мысль.
– Согласен. Рано или поздно нас уничтожит собственное равнодушие. Эжени, не переживай ты из-за этих репортёров! Они на работе, им нужно зарабатывать деньги. Им приходится изворачиваться. Не думаю, что они собрались здесь, чтобы посмеяться над твоим горем. Хотя… может, они и посмеялись бы, может, они и напишут про тебя гадости, но только потому, что это их служебный долг.
– Хорош долг – высмеивать других людей! – фыркнула девушка. – Сразу видно, Алекс, ты не имеешь к этой сфере никакого отношения. А я одна из них, я тоже журналист. Да, мне повезло больше, чем им. Я могу писать только о том, о чём хочу, и мои статьи будут печатать. А если нет, владельцам журналов придется туго. Неужели ты не сталкивался с завистью? Неужели сам никогда не завидовал? – И, не дав мне ответить, она продолжила. – О, с ненавистью чужих людей я знакома с детства. Меня отталкивали и презирали, но в открытую травить боялись. Мне предъявляли повышенные требования, ставили в пример другим, чтобы разозлить завистников ещё сильнее. По их мнению, я могу получить всё, что захочу, любую безделушку, неважно, сколько она стоит, любого человека. Я могу купить всё, что угодно. Нет, это не так. Хотя отец и считает иначе, уж он-то берёт всё, что пожелает, и плевать ему на других. Ему нет до них никакого дела. У меня никогда не спрашивали, чего хочу я. Нет, я не о шмотках и прочем хламе, с этим проблем не было. Меня никогда не спрашивали, каким я вижу своё будущее, чем хочу заниматься. Я мечтала стать врачом, но отец зарубил мои планы на корню. В нашей семье ведь уже есть, вернее… вернее был один врач. И отец ненавидел его. Все члены семьи для отца – средства достижения цели, каждый приносит ему пользу, ему одному, а не обществу. Дядя вышел за рамки этих правил и был предан анафеме. А я за него толком и не вступилась. Трусиха! Предательница!
– Не надо так говорить. Ты сделала всё, что могла. В его смерти нет твоей вины.
– Действительно веришь в это, добрый, сладенький мальчик? – зарычала она.
– Что ты хочешь услышать, Эжени? Я тебя не понимаю.
– И не обязан понимать. Но слушать будешь. Всё равно деваться тебе некуда, Алекс.
Действительно.
– Значит, твой отец – человек скверный, – я попытался поддержать разговор. Ох, в этом-то я как раз и не был мастером! – Мерзкий эгоист и всё такое. И из-за его правил ты несчастна. А что же твоя мама? Она не помогает тебе и дяде?
– Мама…Я говорила, что дядя был помешан на исследованиях. Да, это так. Но до матери ему было далеко. Если мне удаётся встретиться с ней хоть раз в год, это уже хорошо. Она мотается по миру в поисках допотопных артефактов, опускается на океанское дно и исследует затонувшие города.
– Вот это здорово! Потрясающе!! – я задохнулся от восторга. Мечта! Мечта! Эжени презрительно фыркнула, и я решил: далее восхищаться не стоит.
– Конечно, ей, наверное, весело… А мне приходится гадать: не забыла ли она, что у неё есть дочь. Им хорошо, моим родителям, когда я строю из себя славную девочку и не доставляю проблем. Но они никогда не пытались узнать, что я представляю собой на самом деле. Даже мама с её блестящими мозгами меня не разгадает. Ей это и не нужно. Ей никто не нужен, только доисторический хлам. Мне следует утонуть и пролежать на дне тысячи лет, чтобы она мною заинтересовалась. Дядя же был моим другом, он хотя бы слушал меня и никогда не отмахивался, не считал, что я появилась на свет в неподходящий момент. Он видел во мне личность. Единственный из всех. И именно его я потеряла.
Я был потрясен. Эжени доверилась совершенно чужому человеку. Пару минут назад она говорила о ненависти со стороны других людей, о том, что все они жизнь бы отдали за сочные подробности её биографии. И выдать свои тайны … мне.
«А если я солью их репортерам? Или же все и так это знают, только я, олух, не читаю журналы? Вот, значит, как! Всегда на виду, всегда среди поклонников, а поговорить не с кем. Приходится носить маску и быть клоуном, хотя роль у тебя трагическая. Девчонка, у которой всё есть. Всё, да не всё. Чего-то не хватает. Мы ещё и выпить-то не успели, а она уже призналась в своём одиночестве. И, глядя на неё тогда, я не мог понять, как вообще можно злорадствовать в таких случаях, радоваться, смеяться? Как можно бить лежачего? Но ударить-то легко, а вот поставить на ноги… Подобрать нужные слова, утешить, понять – гораздо труднее».
Эжени не рыдала, не причитала, сидела спокойно, с прямой спиной и высоко поднятым подбородком. Она не выглядела жалкой и разбитой, но я видел слёзы, которые катились по её точно окаменевшему лицу. Они сползали по щекам и капали, капали, капали… А она не пыталась их стереть, она не шевелилась. Прежде я насмехался над Эжени за её спиной, считал пустышкой, злился на её злой язык, тогда же я начал её уважать. Слезы все текли и текли, но в глазах девушки, которые я видел в зеркале, пылали огоньки ярости. Той самой ярости, с которой я уже столкнулся в больнице. Сгусток бушующих страстей, запертый в хрупком теле, как в темнице. Мятежная душа, которая никак не может освободиться от оков. Я поспешно отвёл взгляд от зеркала, иначе бы глаза девушки прожгли во мне дырку.
– Мне нужен твой пропуск в Верхний район, Эжени. Иначе мой электрокар не пропустят. Мощности у него недостаёт, понимаешь?
– Не хочу ехать домой. Не вези меня туда! Сидеть в четырех стенах совсем одной… несколько часов… Я не выдержу.
– А разве Стейси не дома?
– У неё фотосессия. Правда, она грозилась всё бросить и приехать, но я упросила довести дело до конца. Стася попытается меня утешить, и я выйду из себя.
– В таком случае, куда тебя отвезти?
– Никуда. Можешь высадить меня где-нибудь в Центре. Дальше я сама о себе позабочусь.
«Нет уж! Дудки! Мало ли что ты выкинешь, детка!»
– Так не пойдёт. Я не оставлю тебя одну. Прости, но вид у тебя такой, точно ты намерена нарваться на крупные неприятности. А это тебе совсем ни к чему.
Я был уверен, что она рассердится, но нет, напротив.
– У тебя есть время? – робко спросила Эжени. Может, мне показалось, но она вздохнула с облегчением.
– Найдётся. До тех пор, пока Стейси не вернётся с работы, я останусь с тобой. Кажется, я знаю, куда тебя отвезти. Там никто не станет на тебя пялиться. Хотя, знаешь, натяни капюшон на всякий случай, – подмигнул я.
***
Место, куда я привёз Эжени, называется «XXI век». Это небольшой ресторанчик в 28 квадрате Центрального сектора, оформленный в допотопном стиле. Я не посещал его всего-то год, но, казалось, прошла целая вечность. Это место ассоциировалось с Региной, в былые времена мы частенько проводили время в «XXI веке». Мы сидели там часами, и всё равно было мало. Мы никак не могли наговориться. Что же… Мне не до ностальгии.
Место удобно тем, что там нет дроидов, мощных камер, экранов и голограмм. Посетители располагаются в небольших кабинках, отделённых друг от друга занавесками. Никакой мебели-трансформера. Статичные стульчики на тоненьких ножках, низкие столики, диванчики с облупившимся от времени покрытием, лампы с абажурами, посуда из настоящего стекла, ретро-музыка. Это место наделено особой атмосферой, той, которую я порой улавливал в старых книгах. Атмосферой маленького провинциального городка, жители которого проводили вечера в единственном на всю округу ресторанчике. В бар приходили пропустить стаканчик джина и поболтать с барменом (его обязанности исполнял человек, а не робот), посмотреть футбольный матч или обсудить транслируемые в прямом эфире новости. Люди отдыхали там несколько часов, а потом возвращались домой пешком, по твердой земле.
