Лучше бы я осталась в школе. Или под забором. Или где угодно!
Дома, с порога, я ощутила какую-то адскую вонь! Воняло тухлой рыбой и чем-то мерзким, гниющим – такой, знаете, сладковатый запах помойки у рыбного завода.
Я пару раз щелкнула выключателем, но свет не включился. Было темно, вонюче и ооочень страшно. Никогда еще мне не было так страшно!
А потом из темноты вышла мама. И мне захотелось бежать. Быстро.
Потому что ТАКОЙ я свою маму никогда не видела! Она – снова жуткая, совершенно неживая и похожая на тухлую рыбу (куда только делась та улыбчивая и милая женщина из кабинета психолога?) – с порога вцепилась в меня и потащила куда-то вглубь дома, крича – точнее шипя – что я – неблагодарная девчонка, и должна ответить за свое непослушание.
От неожиданности я даже не сразу поняла, что нужно вырываться! А мама тем временем дотащила меня до кухни, с какой-то нечеловеческой силой швырнула на стул и сунула в лицо стакан с жижей.
«Пей!» – скомандовала она низким, рычащим голосом. Я отказалась, и для верности помотала головой. «Пей немедленно!» – повторила она и схватила меня за подбородок, надавливая на щеки, чтобы я открыла рот.
Вот тут в моей голове что-то щелкнуло. Вода. Это она заставила маму измениться! Все дело в воде. Может она отравлена? Или это вообще не вода, а что-то инопланетное и ужасное? Ясно было только одно – если я сделаю хоть глоток, хоть капельку – со мной будет то же самое, что и с мамой.
И я начала брыкаться изо всех сил. Но все мои удары мама просто игнорировала, только сильнее вцепилась в мою нижнюю челюсть. Раздался неприятный хруст, и я почувствовала дикую боль. А еще то, что мама, кажется, добилась желаемого – мой рот открылся, вернее, нижняя челюсть провисла из-за перелома.
Мама схватила свободной рукой стакан и попыталась влить жижу в меня. Я почему-то подумала, что меня сейчас стошнит, видимо окончательно потерявшись в боли, страхе и стоявшей по всему дому вони.
Я уже не думала, действовала на рефлексах. Из последних сил вытянула ногу вперед и резко ударила то, что когда-то было моей мамой в раздутый живот.
Раздался жуткий, булькающий звук. Живот (или что это такое) пришел в движение и заколыхался. Мама отступила на пару шагов, и упала, выблевывая на доски пола черную жижу. А я, воспользовавшись тем, что ей явно не до меня, сорвалась с места и побежала вперед.
Я выскочила из дома. Куда бежать? Челюсть горела огнем, легкие горели, меня с головой накрыла паника.
Впервые за то время, что мы жили в этом доме, я кинулась стучать в двери соседских домов. И мне открывали.
Только теперь, глядя в рыбьи, пустые глаза местных жителей, до меня постепенно доходило, что за целый месяц я ни разу не видела никого из них! Никто не выходил на работу по утрам. Никто не закупался в местном супермаркете по купонам. Дети не играли на площадке.
И теперь я понимала почему. Они все были как мама. Монстрами. Мертвецами. Утопленниками.
Я снова бежала, теперь уже от целой толпы монстров. Спасения не было, только надежда, и та очень слабая. Надежда на чудо.
Я думала, что меня спасает их медлительность. Они явно были медленнее, чем я – меня гнал адреналин, а их тяжелые, раздутые животы мешали им бежать.
Я думала.
Я слишком поздно поняла, что они умнее, чем кажутся. Умнее, чем моя мать, или то, что в ней живет. Она действовала силой, а эти…
Пока я убегала, в надежде на спасение, они загоняли меня. Как скот. Как того барашка, которого надо принести в жертву.
Прямо к водонапорной башне. Той самой, которая единственная на всю округу раздавала воду во все дома. Ну, конечно, где же еще базироваться главному монстру, как не в месте, откуда получает воду весь пригород!
У меня не было вариантов. Или наверх, к самой макушке башни – или оставаться внизу и фактически отдать себя в руки тварей. Они окружили башню, перекрыли мне все пути к отступлению, и уже тянули свои белые, похожие на дохлых рыб руки.
А моя мама – то, что от нее осталось – стояла в первом ряду и улыбаясь черным, испачканным жижей ртом, протягивала мне руку.
Я выбрала лезть. И максимально быстро, насколько мне позволяли влажные ржавые перекладины башни, устремилась наверх.
Твари за мной не полезли. Видимо они справедливо решили, что теперь-то мне деваться просто некуда – я не смогу долго висеть на лестнице, а наверху только бак. А в баке жижа – она протекала из мелких отверстий, и слегка пузырилась под моими руками, пока я карабкалась наверх.
Чего твари не учли, так это крышки на самом верху бака. Она лежала неплотно, была вся ржавая и местами провалившаяся внутрь, но ведь была же! На нее я и вскарабкалась, чтобы не висеть над кучей копошащихся внизу тварей.
А вот чего делать точно не стоило – так это заглядывать внутрь бака.
Потому что внутри, прямо в черной, булькающей жиже, плавали… тела. Много, судя по тому, что самые верхние были практически на поверхности воды – бочка была завалена телами до упора. Я не знала этих людей, но некоторые определенно были похожи на тварей внизу. Возможно, это и были соседи, которых позже поглотила жижа?
А с самого верха этой композиции на меня пустыми, мертвыми глазами смотрела моя мама. Настоящая, красивая мама. Только… мертвая. Получается все это время я жила… с кем?!
Я достала телефон и в последней надежде набрала номер отца.
И вот тут случилось чудо, которого я так долго ждала – он ответил! Обеспокоенным голосом спросил, что случилось, и почему я звоню ему так поздно ночью.
Я не могла говорить – у меня челюсть была сломана. Но промычать невнятное и скинуть вдогонку сос-сообщение у меня получилось.
А дальше пришлось только ждать. Не знаю, сколько времени отцу понадобилось, чтобы организовать спасательную команду – после звонка я довольно быстро отключилась от боли, стресса и дикой вони.
В себя пришла в больнице, с загипсованной челюстью и под капельницей. Рядом сидел папа с грустными глазами.
Потом мы поговорили – ну, как поговорили – я писала короткие ответы на планшетке, а он совершенно их игнорировал и все сокрушался, что бросил меня в такой важный момент моей жизни, как их с мамой развод. Он все повторял, что не должен был уезжать, и что нам всем сильно повезло, что спасатели успели вовремя.
А я все не могла понять, почему в его истории нет ни намека на ночные события. Он же должен был видеть тела в башне и тех тварей, которые прикидывались нашими соседями!
А потом до меня дошло. Он – и все вокруг от доктора до санитарок в больнице – считает, что я полезла на водонапорную башню, чтобы… самоубиться! Они все уверены, что это была попытка суицида, а не единственная возможность ВЫЖИТЬ!
Оказалось, что башню никто не обследовал – меня сняли вертолетом, и внутрь просто не заглядывали. А тварей, конечно же, внизу уже не было.
Я просила папу проверить все еще раз. Я умоляла его! Но взрослые списывали все на мое печальное состояние, разводили руками и давали мне еще успокаивающих таблеток.
Тогда я ударила по больному. Ну, мне так казалось. Я написала на планшетке «А где мама?». Почему-то мне казалось, что вопрос про маму выбьет папу из его странного состояния.
Но нет, он сказал, что мама так переживала из-за меня, что ее пришлось обколоть успокоительным и оставить дома. Но если я хочу….
Меньше всего я хотела видеть ЕЕ! Вернее, маму я как раз очень хотела видеть, мою, настоящую, но… Слишком хорошо помнила застывшее мертвое лицо в черной жиже бочки.
В конце концов отец пообещал мне, что съездит и посмотрит, что меня так взволновало. Все равно было бы неплохо забрать из нашего с мамой дома кое-какие вещи. Ведь я же не буду против пожить какое-то время с отцом?
Я была только за. Всеми руками. Возвращаться в ТОТ дом, к тварям…. В общем, это не тот квест, который мне бы хотелось пройти еще раз.
Все было замечательно. После больницы отец, как и обещал, забрал меня к себе, показал мою комнату, где уже расставил мои вещи… Я даже заплакала от радости.
