Когда паланкин проносили мимо, архимаг снова выглянул из-за парчовой шторы.

– Ты уповаешь на защиту своего хозяина, раб, – заметил он ледяным голосом. – И оттого так смел. Только не забывай, что твой хозяин, к нашему величайшему сожалению, стар и болен, а ты – еще молод. Если тебе думается, что с годами все забудется, то не надейся.

Юлиан усмехнулся и тихо ответил, дабы сказанное долетело лишь до ушей архимага, но никак не до любопытной толпы, выглядывающей из окон.

– Даже не смею предполагать такое, достопочтенный. Мне думается, что вы и сами с этим согласитесь, если вдруг решите прогуляться у воды.

Глаза его мстительно блеснули. Ему вспомнился тот день на берегу пруда. И хотя он не злопамятствовал по мелочам, но обиды, что наносились тем, кого он любил, запоминались им всегда остро. И почему-то он пребывал в уверенности, что и Вериатель была того же мнения.

Ответом на скрытую угрозу стало молчание. А Юлиан в душе обрадовался, что сейчас рабский обод на его шее защищает его куда лучше, чем защитила бы даже сотня оберегов. Защищает, впрочем, только пока старик Илла жив и ни мгновением дольше.

Штора задернулась. Паланкин унесли двенадцать рабов. Ну а Юлиан энергичной походкой направился следом за ними, чтобы поспеть к особняку как можно скорее.

Пока Юлиан шел по брусчатке, омытой дождями и блестящей от света фонарей, окаймляющих улочку, он не переставал думать о том, когда ему теперь назначить время побега.

Возможность сбежать у него появилась давно, еще с тех пор, как здоровье Иллы Ралмантона сильно пошатнулось, и тот по принуждению лекарей каждый пятый день стал проводить дома за чтением, работой и процедурами. В эти дни Юлиану позволялось покидать особняк и ходить в пределах городских стен вместе с охраной, от которой скрыться в узких улочках не составляло труда.

Тогда, получив долгожданную свободу, он поначалу решил незамедлительно покинуть Элегиар. Юлиан хотел взять волшебный мешок и направиться в Ноэль к матушке, чтобы там упасть ей в колени, уронить черноволосую голову на ее ладони и поделиться своими невзгодами, попросить все объяснить. Все-таки три десятилетия он был ей любимым сыном. Сомнения насчет Мариэльд, запавшие в его душу, год назад были еще слабыми всходами. Юлиан не хотел и не мог поверить, что она намеренно предала его и подставила под удар, отправив с Вицеллием.

В те дни им еще придумывались всякие объяснения, чтобы обелить ее, строились безумные догадки, и поэтому он еще стремился в Ноэль, думая, что обретет там покой.

Первая неловкая попытка покинуть город привела к тому, что Юлиан нос к носу столкнулся с магом Габелием, который в свой выходной день заспешил домой в Мастеровой город, к семье. Тогда маг любезно пригласил веномансера к себе в гости на улочку Краснолентную, и, не смея отказать, тот полдня провел в окружении галдящей ватаги внуков целителя.

– Вы вместе с Дигоро приходите, – говорил Габелий, снимая с шеи вопящего ребенка, который требовал внимания, – Я закажу кровь для вас на рынке. Ты не думай, нет-нет, это не в тягость мне, да и я не бедный человек благодаря нашему хозяину. Хоть я и провожу с вами времени больше, чем с семьей, но мне очень приятно ваше клыкастое общество. И не улыбайся так, Юлиан. Не вру я, боги мне свидетели!

И Юлиан кивал и улыбался, вспоминая Малые Вардцы с их дружными семьями. Хороший старик был, этот Габелий, хотя порой и страдал припадками болтливости и жалости к самому себе.

На второй попытке веномансер отправился в лавку алхимии, откуда планировал сбежать, но… Он так и не вышел оттуда до заката, завороженный ассортиментом. Сотни ящичков окаймляли стены, а в воздухе алхимической лавки стоял насыщенный травяной аромат; борькор, Леоблия красная в порошке, Ала-Убу, Аконит, Песнь девы в жидком состоянии – глаза разбегались от средоточия ядов в одном месте. Здесь было все, чтобы отравить полгорода! Не зря, ох не зря веномансия и алхимия так жестко контролировались, а отпуск ингредиентов полагался только по бумагам, скрепленным печатями. Да не простыми канцелярскими печатями, а личными консульскими – это что касалось смертельных ядов. И вместо того, чтобы сбежать, Юлиан купил все ингредиенты для противоядий по доверенной грамоте Иллы Ралмантона и вернулся в особняк. Там он еще долго пребывал под впечатлением, что в этом прекрасном городе можно найти все – только и успевай распахивать кошелек.

Чуть погодя его подозрения насчет матушки стали крепнуть. Всходы недоверия разрослись в сорняки, что оплели душу лозой, и вот Юлиан уже не так отчаянно рвался в Ноэль, где мог не только не найти ответа, но и угодить в очередную передрягу. Теперь же, после впитанных воспоминаний слуги Амая, подозрения и вовсе обратились уверенностью, что здесь замешан еще и Пацель, который вполне мог заставить Вицеллия отвести своего ученика на смерть, чтобы обеспечить его лживой историей. Но зачем? Юлиану не нравилось то, что происходило; будто мутный рой из опасностей гудел над ним, облеплял тело, кусал и жег.

Юлиан, который в последние три десятилетия отогрелся в Ноэле и залечил душевные раны, хоть и не полностью, снова почувствовал над собой занесенный клинок предательства. Но сейчас он уже был не так пуглив, как тогда на суде в Йефасе, и не рвался бежать куда глаза глядят. А потому он решил задержаться во дворце, пока это позволяла ситуация, чтобы выяснить все самому.

Теряясь в своих тревожных мыслях, Юлиан свернул на тихую улочку, омытую дождем. Встретил его темный особняк с погасшими огнями. Только одинокий сильф метался внутри фонаря над головами караульных, Берстом и Ломиром, разгоняя ночное затишье своим светом, из-за которого блестела мокрая плитка у ворот.

Юлиан поприветствовал дозорных и скользнул тенью на третий этаж. Там он, услышав знакомое чавканье, зашел без стука в спальню, где Дигоро читал шепотом молитвенник Гаару, а Габелий, как обычно, – ел.

Завидев вошедшего, старый маг отряхнул крошки со спальной рубахи с фестончиками.

– Ты сегодня чего-то задержался, – сказал он.

– Решил прогуляться в Трущобы.

– Что ты забыл в этом гнилом месте? – недовольно спросил Дигоро и поморщился. – От тебя смрадит нечистотами хуже, чем от тех крыс в уличных амбарах.

– Изучаю город. А ты, Дигоро, опять весь день провел, запершись в комнате, как неженатый отшельник?

– Отшельник? Почему сразу отшельник?

– Потому что только отшельники и сидят днями и ночами напролет взаперти, когда у них выдается выходной день.

– Неправда! – огрызнулся Дигоро. – Просто у меня нет желания окунаться в грязь Мастерового Района. А моя грымза только и рада отдохнуть от моего присутствия. Как и я от ее!

Юлиан, не удивленный от того, что жена Дигоро постоянно ругалась с ним, открыл суму и достал холщовые мешочки и склянки, выложил на стол. Он встал, склонившись, над высушенной желтой ядроглазкой, порошком из протертых раковин и двумя фиалами с уже готовыми противоядиями от Ала-Убу и Леоблии. Запасы противоядий от других ядов подходили к концу, поэтому ингредиенты нужно будет передать алхимикам в Ученый Приют как можно скорее.

Над Элегиаром взошла луна. Юлиан не переставал думать о том истязателе, о матушке в Ноэле, и, наконец, о мимике и его обещании.

Габелий в ожидании сначала посмотрел на своего соседа, а потом, видимо, не дождавшись, вежливо прокашлялся и спросил:

– Кхм, а ты не купил то, что я просил?

Юлиан сначала непонимающе нахмурился, потом его осенило.

– Габелий, извините меня. Что ж вы раньше-то не сказали!

Он вынырнул из дум и метнулся к недоразобранной суме, извлек оттуда обернутую вокруг чего-то ткань и бережно передал магу, который уже сам в нетерпении поднялся с кровати. Льняная материя тут же была раскрыта, и довольный Габелий, закатив глаза к потолку, принялся счастливо почавкивать во тьме ломтем грушевого пирога.

– Ох, Юлиан, у них лучшая выпечка… Это божественно, будто выпечено под заботой и опекой самого Прафиала!