Девочка, держа конец тонкой нити ещё не закрытого сна, стала осторожно тянуть её, слово за словом, образ за образом. Было важно не оборвать. Оборвёшь – будешь домысливать, сочинять, а это вредит истине. Слово за словом. Образ за образом.

     Проговорив всё что помнилось, Николь взяла тетрадь и стала записывать. Клетки тетради, как и буквы, расплывались в ещё слипающихся глазах девочки.

     – Николь, ты встаёшь?!

     – Да. Уже.

     – Быстро умываться и завтракать. А то гренки остынут.

     – Сейчас. Иду уже.

     Николь отложила тетрадку и соскочила с кровати.

     Родители завтракали.

     – Ты чего так долго просыпалась? Тебе же нравится вставать рано, – мисс Бишот с улыбкой посмотрела на дочь.

     – Да я давно проснулась. Сон записывала. Если его сразу не записать, он забудется.

     – Снова сон интересный приснился?

     – Да. Из тех, ну… помнишь я тебе рассказывала. Это уже пятый такой.

     – Как ты понимаешь, что он из «этих»? – поинтересовался папа девочки.

     – В них есть что-то. Как будто одна линия, одна идея. Точно не могу сказать пока. Надо подумать. Но сегодня был последний. Я это почувствовала, – девочка села за стол.

     – Тебе молоко к чаю?

     – Да, мама. Молока, пожалуйста, если можно. И пасту. Джем мне уже надоел.

     – Теперь то ты нам расскажешь содержание этих своих снов? – папа положил планшет на подоконник. – И, может быть стоит подумать о публикации этой серии? Что скажешь?

     – Хм. Я подумаю. Но сначала мне необходимо переосмыслить их. Понять. Потом переписать заново, более связно. Понимаешь?

     – Конечно. Тебя никто не торопит. Мы с твоей мамой, лишь хотим сказать, что нам не безразлично твоё творчество. И будем рады, если у тебя получится хороший рассказ, пусть и маленький. А сейчас позавтракай как следует. И да. Ты не забыла, что твой приятель будет ждать у станции?

     – Да, Николь, – вмешалась в разговор мама, – оденься тепло. Сегодня морозно. Днём обещали до минус тридцати и сильный ветер.

     – Полю привет от меня. И скажи ему, что жду его на шахматы. Он должен мне проиграть. Так ему и передай, – папа усмехнулся, поднялся из-за стола, и усевшись в кресло, стоящее возле камина, взял со столика книгу.

     – Сегодня начинаю читать нечто новое. Посмотрим. Посмотрим.

     – Милый, – обратилась мадам Бишот к мужу, – может, сначала камин растопишь? Мне показалось, что у нас холодает.

     – И об этом подумаем. Может и растоплю. Пару страничек, и возьмусь за камин. – Папа улыбнулся и погладил обложку новой книги.

     – Джой, – обратилась к нему мама, – только две страницы, в противном случае я пойду греться на улицу.

     – Хех, милая, когда я пойду за тобой, что тебе принести? Может бутылочку холодненького пива?

     Заразительный хохот папы вызвал смех у рассерженной на такую шутку, мамы. Засмеялась и Николь. Подобные смехотворческие выходки папы были не редкостью. Смеялись все. Подолгу, и до колик в животах.

     В половину десятого утра Николь была почти одета. Оставалось сделать звонок Полю, надеть куртку и шапку… Зазвонил телефон. По мелодии было слышно, что звонит её, Николь, телефон, но где?

     – Мам, пап, вы не видели мой телефон?

     – Скорее всего ты оставила его в своей комнате. Не топчи обувью. Сейчас я его тебе принесу. – Вслед за словами мама поднялась на второй этаж и Николь услышала её разговор с кем-то, вероятно, по телефону.

     – Поль звонил. Просил передать, что ждёт тебя на станции, там где заканчиваются ржавые рельсы.

     – Замечательно! А где они заканчиваются, он не сообщил? Вообще-то я всегда думала, что там они начинаются. – Николь захихикала и посмотрела на папу. – Папа, когда Поль играет с тобой в шахматы, и у него белые, он знает, что у него именно белые, или он иногда и твоими играет?

     Папа засмеялся.

     – Теперь я буду внимательно за ним приглядывать. Похоже, ты раскусила своего друга, – он снова засмеялся.

     – Всё, хохотуны, я убежала, – выскочив из дома Николь хлопнула дверью.

     Кусачий мороз взбодрил и обрадовал.

     До станции добежалось быстро. В горку, с горки, и снова в горку, перебежать замёрзший ручей, шлёпнуться на льду…

     За холмом показалось здание заброшенной станции. Одноэтажное. Центральной частью из кирпича, пристройки деревянные, старого, потемневшего от времени дерева. От станции ещё метров пятьсот и тупики. Ржавые рельсы. Деревянные шпалы. Сейчас это всё было покрыто толстым слоем снега, но угадывалось и зналось по памяти проведённого здесь, в большом количестве, времени. Летом все эти тупики бывали скрыты зеленью. Настолько густой, что сразу и не поймёшь, что оказался в старых железнодорожных тупиках, коих здесь было не меньше десятка.

      – Эй! Николь! Сорви голова! – Поль частенько таким выражением обозначал свою весёлую сердитость в отношении подруги. – Где тебя черти носят?! Быстрее сюда!

      – Да иду я! Иду! – прокричала ему запыхавшаяся Николь. – Не видишь, что ли? Скользко. Грохнулась несколько раз.

      – Ладно тебе…