За витражным окном медленно падали снежные хлопья, сосны припорошило пушистым снежком. Валька лежал на шкуре, укутанный в плед, и наблюдал за снежинками. Еще никогда ему не было так тепло, оказывается, шкуры действительно очень теплые. Что за горный козел был убит для его комфорта, парень не знал, но белая шерсть была длинной, жесткой и слегка волнистой.

Тихое, теплое счастье робко постучалось в сердце. Было так необычно осознавать, что ты кому-то нужен, именно ты, не твои профессиональные качества, а именно ты сам. Знание того, что есть человек, пусть такой своеобразный, с абсолютно другими взглядами на жизнь, но очень неравнодушный к тебе, согревало. Человек, который вот уже полгода добивался, не сдаваясь после очередного отказа, прогнал чувство одиночества. Когда Валька возвращался поздно домой, его согревала мысль о том, что где-то там есть человек, который по нему скучает. Только сейчас, уютно свернувшись на шкуре, парень осознал, насколько одиноко ему было все это время после смерти отца.

Входная дверь распахнулась, впуская маленькую вьюгу внутрь вместе с несущим дрова Марком. Мужчина стянул красиво расшитые валенки и, стряхнув с волос снег, прошел к камину. Валька, сам не зная зачем, притворился спящим, прилагая все силы для того, чтобы ресницы не дрожали, а дурацкая улыбка не выползла на лицо. Марк прошел к камину, обдавая парня морозной свежестью, и аккуратно сгрузил поленья рядом с топкой. Раздался тихий чирк спичек, и через пять минут возни Валька почувствовал терпкий запах разгоревшегося дерева. Марк развернулся в его сторону и, судя по всему, уставился на парня. Валька лежал не шелохнувшись, стараясь дышать ровно и глубоко, но вот беда, жутко захотелось в туалет и улыбнуться, но не мог себе позволить опростоволоситься, будто он ребенок прикидываться спящим?!

Через несколько минут тишины раздался щелчок, Валька чуть не выдал себя, поняв, что его фотографируют. Сделав несколько снимков, Марк легко провел по волосам парня почти не касаясь их, если бы Валька и правда спал, он бы и не почувствовал аккуратной ласки. От рук мужчины очень приятно пахло деревом и немножко кофе. Хотелось прижаться к прохладной ладони, но парень сдержал себя.

Марк поднялся и ушел на кухню, тихий звук заработавшей кофемашины донесся до Вальки вместе с ароматом кофе. Помучавшись пару минут, Валька решил «проснуться» и, сев на шкуре, поежился, все же под пледом было очень тепло, а в доме было не так что бы тепло, не холод, конечно, но контраст был ощутимым.

– Привет. – Марк отсалютовал кружкой.

– Доброе утро.

– Уже день, на часах 12.

– Ого, круто. Где у тебя ванна?

– На втором этаже справа.

Выбравшись из теплоты, Валька, подрагивая от холода, пошел к лестнице, но на подходе был перехвачен Марком и зацелован.

– Стой! Мне нужно зубы почистить!

– Ничего страшного, я не брезгливый.

Чудом выбравшись из объятий, с припухшими губами и стояком, Валька рванул вверх по лестнице в поисках санузла. Марк, смеясь, крикнул вдогонку о том, чтобы парень не мылся, они сегодня пойдут в баню.

В бане Валька был только в детстве, когда отец его еще дошкольника привозил к бабушке в деревню, и та раз в неделю отправляла внука с дедом в общественную баню. Не важно зима или лето, но дед тащил худенького Вальку в баню. Банный день вообще был каким-то торжественным, бабушка ходила со своими подругами на следующий день, а пока дед с внуком были в бане, чистюля бабуля проводила генеральную уборку, меняя одни накрахмаленные простыни на другие. Взбивала подушки, укладывала их друг на друга пирамидкой, сверху накрывая салфеткой. Расшитые собственноручно салфетки были по всей хате, на стареньком телевизоре, застекленном серванте, полном посуды.

Чего только не было в этом сказочном серванте: яркие чашечки с цветами, аккуратно сложенные по четыре штучки затейливым способом, хрустальные бокалы, рюмки, салатницы. Валька любил этот сервант до безумия, постоянно прилипая к стеклу и разглядывая недосягаемое богатство. Внизу, за лакированными дверцами, хранилось постельное белье и дедовы медали. Валька и сейчас помнил удивительный, особенный запах того дома, запах его детства и счастья.

Дед вручал Вальке таз, сам брал сумки, и они шли к серому старому с осыпавшейся штукатуркой зданию. По дороге к ним присоединялся дед Митя, а в самом здании встречалось много знакомых, здоровающихся с дедом, все были веселые и розовые, кто-то выходил из бани, кто-то только входил, мелькали веники и полосатые полотенца. В раздевалке стояли просто огромные сиденья, крашенные голубой эмалью, кое-где облупившейся, но Вальке они казались величественными деревянными тронами, прикрепленными друг к другу. Дед находил свободное место, расстилал газету, на нее клал полотенце, а сверху сажал Вальку. Потом все шли в помывочную с длинными столами, на которых стояли тазы, люди не стесняясь громко переговаривались, смеялись, ходили голышом, обдавали друг друга водой и терли спины длинными, жесткими мочалками. Хоть Валька и любил баню, но когда дед брался за свою совдеповскую мочалку, которой дерево шлифовать можно, Валька прилагал все возможные силы, дабы избежать экзекуции, но у него ни разу этого не вышло. Успокаивался дед, когда вся кожа у Вальки становилась красной и скрипела от чистоты. Потом была парилка, сборы домой и долгая дорога обратно. После бани ему всегда жутко хотелось спать, поэтому дорога домой казалась бесконечной. Дома он заваливался на взбитую перину и засыпал.

Валька смыл с щетки зубную пасту и грустно улыбнулся своему отражению в зеркале над раковиной. Воспоминания, лавиной накрывшие душу, грустной паутинкой оплели сердце.

Валька вышел из ванной, прошелся по коридору, ближе к лестнице был небольшой холл с окном во всю стену, казалось, что это не окно такое большое, а прозрачная стена. В центре комнаты, на белом ковре с толстым ворсом, стоял красавец рояль. Валька удивленно замер, солидный инструмент блестел темно-бордовыми боками, снег за окном все также продолжал падать, создавая просто удивительную атмосферу красоты и гармонии.

Валька учился играть на фортепиано, но за роялем ни разу не сидел. Осторожно подойдя к инструменту, парень провел по гладкой крышке и, приподняв ее, взглянул на строгие черно-белые клавиши. Осторожно сев на бордовую банкетку, Валька пробежался пальцами по клавишам, наиграв простой мотив, потом вспомнил кусок из сонаты Бетховена, но его он быстро бросил, почему-то ему не нравился этот композитор, а вот симфония №5 «Нежность» Шопена была любимым произведением парня, ее он знал наизусть, хотя за инструментом не сидел больше десяти лет.

Пальцы запорхали по клавишам, разнося по дому нежный, полный грусти мотив. Перед глазами всплывали кадры давно минувших дней, тускло улыбались родные люди, давно покинувшие его. Хотелось плакать, эта глубокая, тихая боль проливалась в сердце слезами.

Руки устало опустились на колени, Валька развернулся к окну, снежинки все также, медленно кружась, падали на землю. Тихая, светлая грусть наполнила сердце.

– Не знал, что ты умеешь играть. – Крепкие ладони опустились на плечи, заставив парня вздрогнуть. Валька запрокинул голову и взглянул на Марка. Черные зрачки, затопившие радужку, темной бездной космоса смотрели на парня.

– Умел, но сейчас почти разучился.

– Мне так не показалось, сыграл потрясающе! Ты когда-нибудь перестанешь меня удивлять? Сколько еще сюрпризов меня ждет?

Валька, смутившись, отвернулся. Марк стоял вплотную, правая рука поглаживала его подбородок, отдавая щекоткой в спине.

– Пожалуй, этот был последним.

– Верится с трудом, пойдем, я накрыл на стол. Ты просто обязан попробовать мою пасту.

– Пойдем.

Блюдо оказалось бесподобным, Валька смущенно попросил добавки, чем вызвал приступ самодовольства у повара. Время за болтовней прошло незаметно, они так и сидели за столом с пустыми тарелками, поглаживая руки друг другу. Нехитрая ласка рождала невероятную нежность друг к другу. Марк, казавшийся Вальке акулой в пальто, предстал перед ним более человечным. Ему, как и всем, хотелось нежности. Высокие барные стулья близко стояли, позволяя переплести ноги, соприкасаясь коленями. До жути хотелось обняться. Марк убрал тарелки в посудомоечную машину и, подхватив взвизгнувшего парня на руки, понес его на диван. Там они провалялись, обнимаясь, еще час, поглаживая друг друга и рассказывая веселые истории из жизни. Камин потрескивал рядом, освещая потемневшую гостиную.