Моей собственной задачей, как переводчика, было максимально точное следование оригиналу, а вводимые футуристами понятия по необходимости сопровождаются комментарием. Все тексты переведены полностью (в частности, манифест «Динамическая и синоптическая декламация» [IV] сопровождается кратким описанием пьесы «Пьедигротта», а манифест «Футуристический танец» [VI] описанием трёх танцев), везде сохранено оформление источника. В случае, когда существует несколько редакций одного и того же манифеста, перевод осуществлён по общепринятой версии: если в дальнейшем манифест не был существенно дополнен (как «Механическое искусство» [XII] или «Аэроживопись» [XVI]), как правило, это – первая публикация.

Многие из представленных здесь текстов имеют непосредственное отношение к самым ранним экспериментам авангарда в области перформанса, сонорной и музыкальной поэзии, а также предвосхищают более поздние практики кинетического искусства, саунд-арта, видео-арта, интерактивного искусства, поэтому они, несомненно, будут интересны не только специалистам, но всем, кто интересуется авангардным, экспериментальным и политическим искусством прошлого, настоящего и будущего. Многочисленные пересечения, которые обнаруживают эти тексты, как с русским искусством, так и с дадаизмом и другими европейскими авангардами, создают плодотворную почву для будущих исследований и публикаций.

Екатерина Лазарева

В ожидании большой, столь необходимой войны мы, футуристы, чередуем наше самое неистовое антинейтральное действие на площадях и в университетах с нашим художественным воздействием на итальянскую чувствительность, которую мы хотим подготовить к великому часу максимальной Опасности[34]. Италия должна быть бесстрашной, самой упорной, эластичной и быстрой как фехтовальщик, безразличной к ударам как боксёр, равнодушный к известию о победе, пусть бы она стоила пятидесяти тысяч жизней, или даже – к объявлению поражения.

Италии, чтобы научиться молниеносно решаться, устремляться, выносить любое усилие и любые возможные бедствия, не нужны книги и журналы. Они интересны и занимательны для немногих; все они, более или менее скучные, тягостные и замедляющие, способны разве что охладить энтузиазм, обезглавить подъём и отравить сомнениями сражающийся народ. Война, умноженный футуризм, предписывает нам маршировать, а не гнить в библиотеках и читальных залах. Поэтому мы верим, что воинственное действие на итальянскую душу сегодня может оказать только театр. Действительно, 90 % итальянцев ходит в театр, и только 10 % читает книги и журналы. Необходим, однако, футуристический театр, то есть театр, абсолютно противоположный театру прошлого, продолжающему своё монотонное и угнетающее шествие по сонным подмосткам Италии.

Без упорства против исторического театра (тошнотворной формы, уже отброшенной пассеистской публикой) мы осуждаем весь современный театр – многословный, аналитический, педантичный, психологический, объяснительный, разбавленный, щепетильный, статичный, полный запретов как полицейский участок, разделённый на кельи как монастырь, заплесневелый как старый нежилой дом. Этот пацифистский и нейтралистский театр – противоположность дикой, стремительной и синтезирующей скорости войны.

Мы создаем футуристический театр

то есть кратчайший. Сжать до нескольких минут, нескольких слов и нескольких жестов многочисленные ситуации, чувства, идеи, ощущения, факты и символы.

Писатели, стремившиеся к обновлению театра (Ибсен, Метерлинк, Андреев, Поль Клодель, Бернард Шоу), никогда не помышляли добиться подлинного синтеза, избавившись от техники, которая влечёт за собой многословие, щепетильный анализ, предваряющие длинноты[36]. Постановки этих авторов публика созерцает в отвратительном положении группы бездельников, долго цедящей свою тоску и сострадание, созерцая медленную агонию лошади, упавшей на мостовой. Аплодисменты-рыдания, которыми, наконец, взрывается зал, очищают желудок публики от несварения проглоченного ею времени. Каждый акт уподобляется вынужденному смиренному ожиданию в приёмной министра (эффектной сцены: поцелуя, выстрела, разоблачения). Вместо того, чтобы синтезировать факты и идеи в меньшем числе слов и жестов, весь этот пассеистский или полу-футуристический театр по-скотски истребляет разнообразие мест (источник изумления и динамизма), укладывая множество пейзажей, площадей, дорог в одну колбасу комнаты. Поэтому такой театр абсолютно статичен.

Мы убеждены, что механически, силой краткости можно прийти к абсолютно новому театру совершенной гармонии с нашей ускоренной и лаконичной футуристической чувствительностью. Наши акты могут стать мгновениями и длиться несколько секунд. С такой летучей синтетической легкостью театр способен выдерживать конкуренцию с кинематографом и даже побеждать его.

АТЕХНИЧНЫЙ Пассеистский театр – это литературная форма, которая заставляет гений автора деформироваться и сжиматься. Гораздо больше, чем в лирике или в романе, здесь господствуют требования техники: 1) браковать любой сюжет, который не отвечает вкусам публики; 2) разводить найденный театральный замысел (выразимый в нескольких страницах) на два, три, четыре действия; 3) окружать интересующего нас героя множеством никому не нужных персонажей: оригиналов, странных типов и прочих зануд; 4) растягивать каждое действие на полчаса и дольше; 5) выстраивать действие следующим образом: а) начать с семи-восьми абсолютно ненужных страниц; б) представить десятую часть замысла в первом акте, пять десятых – во втором, четыре десятых – в третьем; в) располагать действия в порядке возрастания, так что все они только предваряют финал; г) делать первый акт откровенно скучным, лишь бы второй был занимательным, а третий – захватывающим; 6) неизменно приставлять ко всем главным репликам сто или того больше незначительных вводных реплик; 7) никогда не уделять меньше страницы детальному разъяснению вступления и заключения; 8) систематически применять правило поверхностного разнообразия к работе в целом – действиям, сценам, репликам, например: делать первое действие дневным, второе – вечерним, третье – происходящим глубокой ночью, или одно действие – патетическим, другое – тревожным, третье – возвышенным, или в сцене беседы двух героев, чтобы растянуть время, уронить вдруг на пол что-то бьющееся – вазу или мандолину… Или заставить двух персонажей постоянно двигаться, садиться и вставать, ходить вправо и влево, а сам диалог разнообразить таким образом, чтобы постоянно казалось, что снаружи вот-вот взорвётся несколько бомб (например, обманутый муж вырывает доказательство измены у жены), в то время как на деле никогда ничего не взрывается до самого конца действия; 9) чрезмерно заботиться о правдоподобии сюжета; 10) делать всегда максимально понятными публике Как и Почему любого сценического действия, особенно дать понять в последнем действии, что случится с главными героями.

Нашим синтетическим движением в театре мы хотим разрушить Технику, которая вместо того, чтобы упрощаться – от греков до сегодняшнего дня – становится всё более догматичной, глупо логичной, щепетильной, педантичной, удушающей. Поэтому:

1. Глупо писать сто страниц там, где хватило бы одной потому только, что публика, повинуясь привычке и детскому инстинкту, хочет видеть, как из серии событий вытекает характер героя, или готова оценить художественный образ, только поверив в реальное существование персонажа и отказываясь признавать его, если автор ограничился указанием лишь нескольких черт.