7. Любино поле Люба любила, потела И чай пила с мёдом в овсе. Когда-то помещик случайный Ушкуйник и поп. Но время ушло И их унесло. И вот мы в окопах сидим, На небо глядим И видим летят То ближе то дальше И бомбы кидают. Любино Поле расколото вдрызг И Луга-речонка поднята к самому небу. Ах, небо! Ах, Ад! Ах, подушка-жена! Ах, детство. Ах, Пушкин! Ах, Ляля! Та Ляля с которой гулял, Которой ты всё поверял. Ах, сказки! Ах, море и всё! Всё поднято, разодрано к чёрту И нет уже ничего. Деревья трещат. Дома догорели. Коровы бредут и бабы хохочут от горя. Лишь старик один озабочен Зовут его Иванов. Он выменял пару ботинок За десять штанов, А штаны отдал за телёнка. Телёнок убит. И дом лежит на траве с отрубленным боком. А по полю прыгает Иванов, улыбаясь И ищет, и ищет, и свищет, И спрашивает и каждого, где они — Те что заплатят ему за убыток. Июнь 1942 8. «Сани, кадушка, кровать…» Сани, кадушка, кровать Речка, избушка, корова. Тёплое выморозь, жеребцов и мужчин оскопи И землю сделай плешивой немецкой луною. Сады умирают там, где ступит нога. Дома убегают, где рука прикоснётся. Озера кричат. Рожают деревья урода. Сани, кадушка, кровать Речка, избушка, корова. Где дети? Уже не играют, уже не рисуют И детские кости белеют, тоскуют, И детская плоть в обломки, в кирпич Впилась на радость кому-то. Было иль не было — Чтоб в речке плясала вода, Чтоб мама смеялась И яблоня кидала весною цветы? Но будет. И будет корова – коровой, избушка – кукушкой, И станет снова землею луна, Соловьи захохочут в лесах И Гитлер увянет безротый Бесплотный с птичьей улыбкой. И Геббельс станет повозкой. И дым завитками над крышей уже Как на детском рисунке. Утро встаёт. Июнь 1942 9. «Солнце простое скачет украдкой…» Солнце простое скачет украдкой И дети рисуют обман. И в детской душе есть загадка, Хариуса плеск и роман Воробья с лешачихой. Как жёлуди Детские пальцы. Рисунок опасный — Обрывок реки. Крик. И люди Не поймут, не заметят напрасно Привет с того света, где у реки В рукаве не хватает руки, Где заячьи руки скачут отдельно От зайца, где берег – не сказка, А бред на птичьих ногах. И замазка В глазах у меня, у тебя, у него как короста И нет у природы прироста. А к дереву приросли три девичьих руки, три ноги. Смеётся прохожий, упав на колени. Телеги трясутся. Косулю обнявши олень, Вонзается в день как в ухо верёвка. Миноги, Артисты, козлы, петухи по-рыбьи кричат. И ночь улетает уже на качелях в Пекин. Мышата, крысята, цыплята, щенята, волчата Ворчат. И я остаюся один Как колодец. Июнь 1942 10. «Мне отрубили ногу, Руку и нос…»
Мне отрубили ногу, Руку и нос. Мне отрезали брови и хвост. Хвост я взял у коровы. Руку я взял у соседа. Ногу я занял на время. Но где я возьму подругу? Подруга лежит под забором. Где друга сыщу? Друг сохнет в земле. Где найду я врага? Враг мокнет в реке. Где зиму увижу? Зима превратилася в лето, А лето в весну. И время идёт. Лишь один я стою под забором, Где подруга закрыта землёй. Июнь 1942 11. «Хохот в лесу. Мзда на мосту…» Хохот в лесу. Мзда на мосту. Свист вонзившийся в похоть. Ночной птицы плач. Девушка – кукиш, унылый калач. Колесо по руке, поцелуй палача. Топором по плечу. Полечу к палачу. Смешалося всё, румынка с ребёнком И кровь, и рябина, и выстрел, и филин, И ведьма двуперстая вместе с телёнком, И мама, и ястреб безумьем намылен, И брюхо, и ухо, и барышня – срам С тоскою, с доскою, с тобой пополам. Я море прошу, но море – молчальник. Я ухо держу, но ухо – начальник. Я маму хватаю, но мама кипит. Я папу за лапу, но папа сопит. Подушкой у чёрта, убитый клюкою Я с Вием, я с Ноем, я вместе с тобою. Я с дедушкой в яме, с женой на краю, Я в щёлке, я в дырке, в лохматом раю. Я – сап, я кукушка, чахотка и сон. Я – веник, я – баня, я – тыква, я – сом. Я пень королю. Я помощник тюрьме. Я поп без ноги, я помещик в суме С доскою, с тоскою с лягушкой в уме. <Июнь> 1942 12. «Лист не играет на дудке. И речка…» Лист не играет на дудке. И речка Струится. Папа в гости идёт. В испуганном доме нету ответа. И девичьи ноги растут, И девичьи груди трясутся. Но Гойя уж тут. Людоеды корову едят не умея. И ведьмы насилуют папу. Природа повернулась трамваем, Где кости стучат и кричат, Где ноги тоскуют по Оле. Но Гойя уходит и реки навстречу ему. И мир оглянулся корзиной И воды к водам на спину, Ивы на ивы, сосны на сосны. Деревья как люди, как дёсны Без стыда. И дождик о речку, как небо о небо, Как мы друг об друга, как муж о жену, Змея о змею, жеребец о кобылу, козёл об козу. И трутся, и пляшут, и бьются, И прыгают как под ножом, Пронзённые страстью на вылет. <Июнъ> 1942 |
