Пронесло.

Или нет? Ещё жарко со сна, сладко. И там всё было так легко, просто и без условностей. Не похоже на меня: ни единой мысли, что мы друг друга не знаем, и вообще… Нет, я, конечно, правильно отказалась, но Ариан… дьявольски соблазнительный, ну вот совсем. Интересно, как у мужчин так легко получается близость с новыми знакомыми? Вроде на мужскую потенцию стресс влияет, как они умудряются не волноваться, залезая на едва знакомую женщину?

И почему у Ариана давно не было женщин? И почему не было в этом доме?

Это что, я первая девушка в его жилище?!

Сажусь.

Я должна быть оскорблена до глубины души, чего же мне так лестно-то?

То есть, я, конечно, оскорблена предложением одноразовой близости, но в благодарность за условное спасение от табунов оборотней, учтя культурную разницу, готова злиться не слишком сильно. Да и на фоне предложения Михаила это просто цветочки, а Михаил, в отличие от Ариана, прекрасно знал, как серьёзно я отношусь к отношениям.

Интересно, имеет смысл запирать дверь или нет? Понятно, что при желании Ариан её выбьет, да и мастер ключ у него наверняка есть. Но незапертая дверь может быть истолкована как приглашение.

Со вздохом поднимаюсь. Ковёр гасит звук моих шагов. Щелчок встроенного в ручку замка звучит неожиданно громко.

Внизу что-то грохочет. Может даже разбивается. И сердце дёргается, колотится в горле. Прислушиваюсь, но слышу только это тревожное бум-бум. Бум-бум.

Вроде внизу тихо. Надеюсь, князь там гремел от переизбытка чувств, а не потому, что на него напали.

Возвращается страх, внутри всё сжимается.

Сквозь щель между портьер врывается свет, лучом проскальзывает по шёлковым обоям, задевает ковёр.

Окно выходит на подъездную дорожку, и это наверняка свет фар. Подскакиваю к окну: в ворота заезжает чёрный джип с тонированными стёклами. Садовые светильники ярко отражаются на полированной поверхности.

На дорожку выскакивает белоснежный волчище. В три прыжка оказывается возле машины, приземляется на капот и, кажется, сминает его своим весом. Застывает оскалившийся, взъерошенный. В сравнении с огромной машиной белоснежный зверюга маленьким не кажется, даже наоборот.

Дыхание перехватывает: неужели это нападение?

Волчище ударяется лапами о лобовое стекло. Шерсть на загривке дыбиться сильнее.

Провернув ручку на раме, приоткрываю окно. Пятислойная изоляция нарушена, в комнату врывается рёв мотора, но рык зверя легко его перекрывает.

На водительской двери опускается стекло.

– Ариан, ты рехнулся? – голос мощный, властный. – Я машину только купил!

Рык усиливается, Ариан вновь ударяет лапами по лобовому стеклу. Кажется, там ползут трещины. По белой шкуре проносится волна, и вместо зверя на капоте оказывается голый Ариан. Что-то тихо рокочет. И снова обращается в громадного волка.

Спрыгнув на землю, застывает в позе готовности к нападению. Шерсть на загривке стоит дыбом.

Стекло на водительской двери поднимается, и джип отползает задом к воротам, выкатывается на ночную дорогу.

Ворота смыкаются.

Новая машина, гость-мужчина… это двоюродный брат Ариана до нас доехал? Но почему его ночью с порога прогнали? Мясо ему оставили, вина тоже…

Не нравится мне, что зверюга мужчину в дом не пустил. То есть, конечно, не факт, что это двоюродный брат, и Ариан мог люто обидеться на него за опоздание, но… Если у него какие-нибудь собственническо-звериные инстинкты взыграли, не опасно ли это для меня?

Ариан поворачивает оскаленную морду. Глаза вспыхивают, но не зеленоватым, а серебристо-белым, словно в зрачках вдруг восходят луны.

Смотрим друг на друга, и моё сердце пускается вскачь, дыхание учащается. Халат Ариана кажется невыносимо тяжёлым, горячим, как объятия. Страшно и хорошо. Пальцы дрожат. Облизываю пересохшие губы. Любуюсь, потому что стоящий внизу зверь бесспорно прекрасен: лоснящаяся шкура, мощные лапы и грудь, красивая узкая морда. И вся фигура выражает несокрушимую мощь и уверенность.

И этот зверь смотрит на меня.

Полностью разворачивается и уверенной поступью направляется в дом.

Ой, надеюсь, Ариан не истолковал мой пристальный взгляд как приглашение…

Восхищение восхищением, но что-то страшно. Подбегаю к двери. Замок на ней так себе – на удар лапой. Мебель выглядит слишком тяжёлой, чтобы я успела забаррикадироваться.

Приваливаюсь к двери сама. Сердце-то как стучит. И дышать тяжело. Ой-ой. И ноги подкашиваются. И руки дрожат. И жарко мне и… томно? Нет, если прислушаться к телу, то можно подумать, что ситуация меня возбуждает. С какой стати? Не знаю, я так-то поспокойнее люблю, с долгим взаимным присматриванием. И чтобы мужчина начал возбуждать, нужно его узнать, понимать хотя бы немного. Привыкнуть к запахам и прикосновениям, позволить переходить черту за чертой всё дальше и дальше, а не так, как сейчас.

Исходя из этого, к мужчине-зверю я должна привыкать дольше, чтобы не писаться от страха, когда он превращается в такое когтисто-зубастое, способное джип неловким движением лапы измять.

К двери прижимаюсь крепко, поэтому ощущаю, что её что-то касается, надавливает… трётся. И вроде слышу тихий утробный рык.

«Контролирует он себя, как же», – зажмуриваюсь.

Дверь от давления с той стороны снова выгибается. Тихо потрескивают косяки, дёргается ручка. Затем – странное шуршание. И поток воздуха, ударивший из-под двери, щекочет пятки. Кажется, волчища завалился на пороге.

Стою, не шевелясь, едва дыша. Сердцу пора переезжать на ПМЖ в горло.

Время тянется очень медленно, тревожно. Прорваться Ариан не пытается, но отходить от двери страшно: тут я хотя бы пойму, если он решит что-нибудь сделать.

– Тамара, ложись спать, – устало просит он с той стороны.

Молчу. Долго молчу.

– Тамара, я знаю, что ты стоишь возле двери.

– Что это значит? – Мой голос звучит неожиданно сильно.

– Я тебя охраняю, – какие-то мурлыкающие нотки. – Я же обещал. Семь дней в неделю, двадцать четыре часа в сутки.

И правда обещал. Может, я себя просто накручиваю? Может, тому мужчине на джипе Ариан не доверял, вот и прогнал, а я напридумывала?

Только в моей комнате Ариан был и предложение переспать делал, и это точно не сон.

– Честно только охраняешь? – скользя пальцами по тёплому гладкому дереву, уточняю я.

– Давай мы завтра поговорим?.. Ты только окно закрой. И спи спокойно, никто тебя не потревожит.

Вздыхаю. Легонько постукиваю пальцами по двери:

– Поверю на слово.

– Спокойного сна.

– И тебе. – Сделав несколько шагов к постели, представляю голого Ариана, свернувшегося калачиком под дверью, и нервно улыбаюсь. Возвращаюсь. – А ты там не замёрзнешь на полу?

– У меня густая шерсть.

Всё же оборотни – это нечто. Снова иду к кровати. И опять возвращаюсь:

– А ты её каким шампунем моешь, собачьим?

– Да, а что?

– Нет, ничего, – бормочу я и зажимаю рот, чтобы не засмеяться в голос.

Смех распирает. Наверное, истерический, наверняка неуместный, но сдержаться не могу. Валюсь на кровать и утыкаюсь в подушку. Представляю Ариана в зоомагазине, выбирающего себе шампунь для шелковистости шерсти. И капли от блох и клещей. А ещё косточки, чтобы зубы чистить. Мячики для игры, метательные диски… элитный сухой корм – похрустеть вечером перед телевизором… Я не просто смеюсь, я хохочу, пытаясь утопить звук в подушке.

– Тамара, ты в порядке?!

– Да! – приподнявшись, кричу сквозь слёзы и давлюсь смешками. – А ты сухой… сухой собачий корм ешь?

Пауза. Может, он просто в шоке от вопроса, а не решает, соврать мне по этому поводу или нет, но я смеюсь, снова представляя, как он с деловым видом отбирает корм, принюхивается к развесным образцам, а может, и пробует украдкой.

– Нет, а к чему эти вопросы?

– Думаю, что на двадцать третье февраля дарить буду! – Широко улыбаюсь я.

– До него далеко. И корм в любом случае лучше брать свежий.

Мышцы живота сводит от смеха, текут слёзы, и улыбка до ушей. Снова падаю в подушку, хохочу. Мне больше не страшно. Мне как-то легко, и напряжение отступает, оставляя вместо себя истому, мягко поглощающую мысли…