Накануне Праздника Преображения, Яблочного Спаса, отправилась на участок за домом, пока последние лучи солнца не угасли.

Не доходя до яблонь, издалека, почувствовала пряный сладкий яблочный аромат. Нынче год на яблоки богатый. Прошлый год был сливовый, каждый день набирала по чашке слив под деревцем, что растёт под кухонным окном.

Нынче не так. Яблоки-яблоки… Повсюду. Фотографирую, а они стук-стук, срываются с веток, падают на стол и лавочку – звонко, на землю – глухо. Хорошо, что по голове не прилетело.

Больше всех яблокам радуются… осы. Набирала в обед паданки румяные, чтобы завтра в храме освятить. Переворачиваю яблочко – а в трещине, истекающей соком – оса. И вокруг вьются, неторопливо, вяло, словно пьяные. А запах винно-яблочный стоит густой-густой, самой впору захмелеть.

Сегодня в магазине увидела абстрактную картину. Что-то наподобие воздушного шара, из которого снизу шли полосы и клубы разноцветного дыма.

Не сразу поняла, что это банальный букет в вазе, нарисованный почти по-детски. А картина перевёрнута вверх ногами.

Мы с Артемкой сегодня в художке рисовали друг друга. Он – меня, я – его. Он получил свой портрет и начал возмущаться:

– Это почему губы тонкие?

– У тебя они такие и есть, – отвечаю.

– Подбородок сделай пошире, и скулы, вот тут!

– У тебя ж узенький подбородок, – возражаю.

– Нет, не узенький! – кричит, – А дырки почему в носу видно?

– Ты сидел, голову задрав! Как же без дырок?!

– А лоб маленький почему?..

Короче, дома я нарисовал новый портрет, как он хотел: шея толстая, подбородок тяжелый, нос без дырочек, высокий лоб.

О глазах он ничего не сказал, я их прежними оставил.

Так, и прическу, которую Артемка больше всего любит. И получился… Шварценеггер.

В детстве я рассказывала друзьям про нашего котёнка.

Они спрашивали:

– А цвета он какого?

– Простого.

– Как это, простого?

– Ну вот бывает простой карандаш. Такого.

– А, серого!

– Нет, простого, как карандаш.

– Ну простой карандаш – серый.

– Нет!

Так и не смогла я объяснить. Думаю, что был он серебристый. Такого непостижимого цвета. Как простой карандаш. Понимаете, да?

Некоторые люди – как замочки. Ищут, к кому бы прицепиться и повисеть, звякая и жалуясь на жизнь.

За забором слышатся крики и рассыпчатая брань. Посредине деревенской улицы, у непересыхающей лужи, ругаются двое. Она – в брючном костюме, с короткой стрижкой – энергичная деловая местная леди, директор хлебозавода.

Ее собеседник – белоголовый дед в рубахе навыпуск. Он живет на соседней улице, обычно ездит на старинном Урале, а тут вдруг – пешком. Вот и попался.

– Немедленно верните! – кричит женщина, и лицо её краснеет от гнева, – Вы их туда положили? Нет! Не Вам и брать! Привозите и складывайте, как были!

– Да иди ты… Не брал я ничего… – хрипит дед. Он стоит к ней вполоборота, не уходит, но и поворачиваться к ней не собирается.

– Вас видели! К Вам подошли и сказали, чтобы не трогали! Отдавайте, или я в милицию иду!

– Иди… Какая нашлась… Я и взял-то всего двадцать кирпичей…

– Не двадцать, а полную люльку мотоцикла набили! А это – для ремонта печи! Всё, я иду в милицию!

– Ладно, ладно, завтра привезу…

– Не завтра, а сегодня! Сейчас!

Женщина быстро, почти бегом, уходит по улице. Дед стоит и глухо матерится. А потом громко и недоуменно произносит замечательную фразу:

– Я их что, крал, что ли?!

А что ж ты делал? Увидел несчастные, сиротливые кирпичи, что мокли под дождём, и решил спасти, перенести в уютный свой сарай? Кончилось время бесхозных кирпичей. Но так и звучит в ушах полная обиды и недоумения фраза: «Я их крал, что ли?». Ох, Россия…

– Попадал я как-то в метель, но и такого не было, чтобы совсем дороги не видеть! – сказал муж.

Сегодня встали в семь утра, чтобы проводить дочь на восьмичасовую читинскую маршрутку. На улице – бело от дыма, дышать нечем.

Муж с горем пополам выехал за ворота и остановился. Ничего не видно. Ни с включенными фарами, ни с подфарниками, ни с выключенными. Кое-как проехал несколько метров, практически вслепую, и встал окончательно. Пришлось им с дочерью выбираться из машины, хватать сумки и пешком до автовокзала. Надышались гари, конечно, вволю. Но на автобус успели.

– Поехал за пассажирами до хлебозавода, – рассказывает шофёр, – добрался до Смолки, а это половина пути, и вернулся. Словно стена стоит, ничего различить невозможно.

А кто-то из пассажиров так и не появился, без него уехали.

Когда муж добрался до брошенной машины, рядом из тумана вырос дедок:

– Мил человек, это какая улица?

– Феоктистова.

– Ох, ты! А я думал – по Ленина иду! Прошел проулком – и заблудился.

Вот такие картинки с натуры. Торфяники горят…

Встретила знакомую, жалуется на лечащего врача.

– Мегера, да и только! Не пойду к ней больше! Записалась на приём в платную поликлинику.

Встречаю через несколько дней, рассказывает:

– Пошла в платную, открываю дверь в кабинет, а там моя Мегера сидит!!! Ещё и отругала меня, что в платную пришла, хотя могу и бесплатно у неё лечиться!!!

Вот как бывает. Хотя «мегера» в платной осмотрела-таки пациентку тщательнее, чем в привычной государственной клинике, и лекарства назвала, какие раньше не называла.

Давно заметила, что утренние мысли самые "ветвистые". Логика просыпается позже образного мышления, и вот пока она дремлет, можно увидеть проблему во всех аспектах.

Вдруг находятся парадоксальные решения, в них есть своя логика, которая прочитывается не сразу. Устанавливает неожиданные мостики между «ветками». "На свежую голову" делаются открытия… Потому писать стихотворения и прозу лучше в утренние часы, а редактировать – вечером. Проверено!

– Куда это наш председатель сельсовета уехал?

– В Техас, за быками, – отвечает его заместитель.

– Как это – в Техас? В Америку что ли?

– Да не в Америку, а в Техас, – утверждает тот.

Спросили у жены председателя.

– За быками уехал, в Хакасию, – поясняет она.

Заместитель, услышав это, ворчит:

– Кака разница, Техас, Хакасия… Шибко похожие названия, ну, перепутал…