Он оказался в ловушке! Катанджи остановился на площадке, пытаясь привести мысли в порядок. Двое его потных спутников, хромая, спустились вниз и направились к разным группам. Куда идти ему? Колдуны ждали, собираясь закрыть дверь. Он потер глаз, словно что-то туда попало, и на него закричали; он неуклюже сполз вниз на все еще отчаянно дрожащих ногах.

Он стоял на бронзовой решетке, не зная, что делать. Однако обе группы рабов были в сборе, так что все повернулись и пошли прочь — начальник каждой думал, что последний раб из другой группы. Облегченно вздохнув, Катанджи пошел следом за одной из групп, и большая дверь с треском захлопнулась за ним. На его разгоряченную кожу пролился восхитительно холодный дождь. Он начал отставать от рабов, все дальше и дальше, а потом пристроился за дородной матроной-Третьей, следуя за ней, словно за своей хозяйкой, пока они не достигли домов, и он не смог идти дальше сам. Он начал дрожать от холода.

«Сапфир» наверняка уже ушел, и они могли еще несколько часов его не хватиться. Он был воином, оказавшимся в ловушке в городе колдунов. Вероятно, придется идти в храм, решил он…

— Катанджи?

Он подскочил. Это была Лаэ, старуха Лаэ, и ее морщинистое лицо по-матерински смотрело на него.

— С тобой все в порядке? — спросила она.

Он едва сумел заставить себя перестать стучать зубами, чтобы сказать:

— Да, все в порядке. Я как раз возвращался.

У него защипало в глазах, и он опустил голову, как подобает рабу.

Она нахмурилась.

— Шонсу и твой брат с ума сходят в рубке. Ты чуть не остался на берегу! Я догадалась, что ты должен быть где-то возле башни. Идем!

Он пошел рядом с ней, потом вспомнил, что он раб, и отстал на шаг. Она несколько раз оборачивалась в его сторону.

— Похоже, у тебя сегодня был трудный день, — более мягко сказала она.

Он сумел улыбнуться, начиная чувствовать себя лучше.

— Я был внутри башни.

Она остановилась как вкопанная, так что другим прохожим пришлось их огибать; улица была узкой.

— О боги, мальчик! У тебя больше отваги и меньше мозгов, чем у твоего брата! Я не думала, что такое возможно.

Мозгов у него было все-таки больше, но он не стал об этом говорить. И — да, возможно, ему хватало отваги.

— О, это было нетрудно. В самом деле, очень интересно. Я столько всего увидел… — Он почувствовал, что начинает болтать лишнее, и у него возникло идиотское желание рассмеяться, так что он прикусил губу и заставил себя замолчать.

— Попасть туда, может быть, и просто, — сказала Лаэ, — но тебе удалось оттуда выйти! У тебя совершенно побитый вид. Идем же.

Они вышли на пристань и пошли вдоль кораблей. Двое патрулировавших колдунов прошли мимо, даже не взглянув на него. Лаэ снов остановилась и внимательно посмотрела на Катанджи.

— Сейчас я отведу тебя на корабль, — твердо сказала она, — ты примешь душ и ляжешь спать в моей каюте. Шонсу и Ннанджи не могут выйти из рубки, пока мы не покинем порт, и я прослежу, чтобы они тебя не трогали.

— Спасибо, — сказал он. Брота любила считать себя матерью всего корабля, но каждый, у кого возникали какие-то проблемы, шел к Лаэ. Поспать было бы хорошо, но сможет ли даже Лаэ удержать разъяренного Седьмого?

Когда он поднялся на корабль, его встретили как улыбками, так и сердитыми взглядами, но Лаэ никого к нему не подпустила. Она стояла за дверью, пока он принимал душ. Его мускулы начали отчаянно болеть, пока он качал насос. Теперь он дрожал еще сильнее, проклятье! Потом она подала ему его килт, и он, шатаясь, пошел следом за ней к каютам.

Ее каюта ничем не отличалась от других, маленькая комнатка со шкафом и постелью на полу, но у иллюминатора висели яркие занавески, на полу лежал маленький коврик, а постель была покрыта вышитым покрывалом. В воздухе пахло лавандой, словно в спальне у его матери. Он расстелил постель, неуклюже лег и посмотрел на нее.

— Хочешь чего-нибудь еще, новичок? Поесть?

— Немного воды, моряк Лаэ, — сказал он, — и спасибо тебе.

Она улыбнулась тонкими губами.

— Я вижу, ты не очень расстроен.

Он думал, что сразу же заснет, но сон не шел, и его все сильнее била дрожь. Он снял килт и натянул на голову одеяло, но это не помогло. Он решил, что подхватил простуду.

Нужно произнести несколько молитв, решил он. В этот момент дверь открылась, и появилась вода, но принесла ее Дива. Она закрыла дверь и заперла ее на засов.

Когда он отставил чашку, она села и начала забираться в постель рядом с ним.

Он судорожно сглотнул.

— Нет! Тебя станут искать!

Она хихикнула.

— Не беспокойся — они про нас знают. Оооо! Ты холодный как рыба! Лаэ сказала, что это может помочь.

Это в самом деле помогло. Это в высшей степени помогло. Она крепко обняла его. Он сдвинул подбородком полоску ткани с ее груди и уткнулся в нее головой. Ее груди были большими, мягкими и теплыми, и пахли свежим хлебом; они были просто восхитительны. Он пролил над ними слезы, настолько восхитительны они были, и лишь надеялся, что она этого не заметит.

В конце концов он перестал дрожать, и ему стало тепло. Он подумал о том, что следовало бы подарить Диве то, что подобает мужчине, поскольку для него это могла быть последняя возможность, но было уже слишком поздно, потому что он заснул…

Конечно, это Дива задержала отход «Сапфира». Разъяренная Брота втолкнула ее, причитающую и дрожащую от страха, в рубку, чтобы он повторила свое признание воинам и объяснила им, что Катанджи на берегу. Томияно стоял сзади, с потемневшим от гнева лицом. Начали подходить другие, и темное помещение заполнилось мокрыми, сердитыми людьми. Занавески из мокрого белья были сорваны, чтобы освободить место; голоса звучали все громче.

В третий раз корабль заходил в город колдунов. В четвертый раз он подвергался опасности. Моряки были напуганы и потому разозлены. Уолли ужаснулся тому, какому риску подвергал себя Катанджи. Ннанджи испытывал отвращение к тому позору, когда воин прикидывается рабом. Малоли — коренастый, крепко сложенный человек, лицо которого в лучшие времена было румяным — пылал от гнева. Лишь успокаивающее влияние его жены Фалы удерживало его от слов, которые Ннанджи бы воспринял как оскорбление; и даже невозмутимая Фала горько сжимала тонкие губы. Катанджи побывал в каюте их дочери, и тем самым скомпрометировал ее. Все кричали и спорили.

— Тихо! — прорычал Уолли, и наступила тишина.

Затем он спокойно сказал:

— Госпожа, мы можем обсудить его вину позже. Сейчас я прошу тебя послать людей на поиски. Если его схватили, нам придется быстро уходить. Сколько человек ты можешь выделить?

— Если его схватили, то демоны могут быть здесь в любую минуту!

— Это так. Но вспомни колдунов в каменоломне — они ничего не сделали, чтобы помешать нашему отплытию, так что их могущество простирается не слишком далеко над Рекой. Если его поймали, то мне придется предложить взамен себя…

— Седьмого за Первого? — воскликнул Ннанджи.

— Это моя вина. Спокойно, брат, прошу тебя. Госпожа?

Если бы это был кто-то другой из пассажиров, кроме Катанджи, Брота бы тут же отдала швартовы. Уолли это знал. Но у Катанджи было свое обаяние. Они все любили Катанджи. Начиная понемногу остывать, моряки стали вспоминать истории о колдунах и о пытках. Брота неохотно согласилась задержаться и поискать его, по крайней мере, пока не станет ясно, что колдуны объявили тревогу. Если им придется быстро уходить, то все, кто остался на берегу, должны были встретиться в полночь у храма и ждать шлюпку…

Моряки разошлись.

Уолли было не по себе. Если он не смог уследить за одним новичком, как он справится с целой армией?

— Я же приказал ему не сходить на берег!

— Ты приказал ему не ступать на трап! — огрызнулся Ннанджи. Он оскалился. — Тоже мне, маскировка! Раб!

— Я сам подал ему пример, — признал Уолли.

— По крайней мере, ты никогда не подделывал метки на лбу.