— Возможно. Ты уже нашел какие-нибудь круги, которые можно замкнуть?
— Проклятье! Что ты там задумал?
— Я, милорд? Я всего лишь бедный нищий, старый и скромный слуга…
Уолли пробормотал какую-то грубость и ушел. Маленький жрец был невыносим, когда пребывал в подобном настроении.
Шум в трюме продолжался, но «Сапфир» уже не кренился столь сильно. Джия сидела на палубе возле двери на полубаке, терпеливо сдерживая желание Виксини исследовать люк. Телка, сгорбившись, сидела рядом. Катанджи был занят беседой с двумя девочками-подростками, а также с Матарро, который теперь был без меча. У него не было косички, и единственную его одежду составляла набедренная повязка. С этого расстояния его невозможно было отличить от новичка-матроса. Сколько еще членов команды были воинами?
Однако ярко светило солнце, дул ласковый ветер, и корабль спокойно скользил по водной глади. Покрытые снегом вершины Реги-Вула неясно маячили на северо-восточном горизонте, величественные и прекрасные.
Уолли подошел к борту и оперся спиной на ограждение, разглядывая палубу, приходящих и уходящих людей. Ннанджи стоял рядом с ним, хмуро пытаясь делать то же самое. Джия поднялась и подошла к ним с Виксини на руках; Телка брела за ней следом.
— Тебе уже приходилось бывать на кораблях, любовь моя, — сказал Уолли.
— Как тебе этот по сравнению с другими?
Она улыбнулась и окинула взглядом палубу.
— Только однажды, господин. Этот чище.
— Да, о нем хорошо заботятся. — «Сапфир» был старым — доски палубы носили явные признаки многолетнего пользования, но медь сверкала, краска и лак блестели, канаты выглядели крепкими и новыми. Люди были хорошо ухожены и здоровы. За исключением пары старух в мантиях и нескольких голых детей, все носили набедренные повязки. Женщины дополняли их нагрудной лентой, завязанной сзади. Некоторые из них в подобного рода бикини смотрелись просто неотразимо.
— Можешь отнести этого шельмеца в рубку, — сказал Уолли, когда Виксини начал яростно сопротивляться. Какая-то девочка только что загнала туда двоих малышей. Телка следовала за Джией, словно овечка.
Ннанджи издал горловое рычание. Стройная темноволосая девушка примерно его возраста карабкалась по канатам у противоположного борта. Составлявшие ее одеяние ленты были желтыми и даже еще уже, чем у большинства. Картинка была весьма интересной.
— Хватит! — сказал Уолли.
— Что, посмотреть нельзя? — запротестовал Ннанджи, изображая обиду.
— Только не так, как ты! У тебя пар идет из ушей, а косичка торчком стоит.
Ннанджи хихикнул, но продолжал настойчиво разглядывать девушку, задирая голову все выше и выше по мере того, как девушка поднималась наверх.
Брота сидела на румпеле, на этот раз без меча — перевязь было бы неудобно носить под платьем. Томияно и еще один матрос поднялись на бак и возились с кабестаном, вероятно, пытаясь освободить застрявшую якорную цепь. Оба были в коричневых набедренных повязках, но у капитана был также кожаный пояс, на котором висел кинжал, символ его должности. Все остальные были не вооружены; никакого оружия вообще не было видно.
— Когда я поднялся на борт и расплачивался с Бротой, вокруг толпились люди. У них было оружие за спиной?
— Да, милорд брат. Длинные ножи.
— Ты не заметил, куда они потом их дели?
— Нет, — раздраженно ответил Ннанджи. — Они не слишком-то вежливы, верно?
На пассажиров никто почти не обращал внимания, но Уолли заметил несколько презрительных взглядов, не предназначавшихся для его глаз. Видимо, работы в трюме закончились, и двое снова закрыли люки досками. Они прошли мимо двух воинов несколько раз, казалось, даже их не замечая.
— Они не слишком дружелюбны, — согласился Уолли. — Что там говорил капитан, когда чуть не собирался меня прирезать? — Потом он быстро добавил:
— Тихо! — когда Ннанджи набрал в грудь воздуха. Томияно тогда кричал, так что и Ннанджи собирался было закричать.
— О. Верно. «Ни один проклятый сухопутный воин никогда больше не ступит на мою палубу! Я поклялся в Йоке, что…» Это все, что я слышал.
Уолли кивнул.
— Я это тоже слышал. — Там, в селении, женщины были нервными, раздражительными и чересчур дружелюбными. Этот речной народ вовсе не был дружелюбен, и вместе с тем он ощущал определенное сходство. Опять-таки, слишком напряженной была атмосфера.
Было, однако, одно исключение. Девушка в желтых лентах соскользнула с каната и грациозно направилась в сторону носа. Она была чересчур стройной, и походка ее была слегка подпрыгивающей, но это, похоже, не имело значения — Ннанджи снова зарычал. Если она пыталась привлечь его внимание, ей это удалось на все сто. Она была моложе, чем сначала показалось Уолли, примерно возраста Куили, и она была высокой, смуглой и соблазнительной.
Ннанджи вздохнул, продолжая плотоядно смотреть ей вслед.
— Девочка — первый класс.
— Попробуй посмотреть на других матросов, подопечный.
— Другие для меня слишком молоды. Вероятно, мне следовало бы…
— Я имел в виду мужчин.
Ннанджи нахмурился.
— На что я должен смотреть, милорд брат?
— На шрамы. — Крохотные отметины на плечах и ребрах, как правило, с правой стороны — старые царапины и недавние синяки.
Ннанджи мечтательно стоял, опершись спиной на планшир. При словах Уолли он подскочил и уставился на матросов, пока его глаза не подтвердили то, что тот только что сказал. Он начал быстро произносить сутры. Пятнадцатая: штатскому не позволено притрагиваться к мечу, за исключением крайней необходимости. Девяносто пятая: ему никогда не позволено брать в руки рапиру. Девяносто девятая: никогда, никогда, никогда штатский не может упражняться в фехтовании на рапирах или палках… Он замолчал, потрясенно глядя на Уолли.
— У женщин они тоже есть, — мягко сказал Уолли. — Подозреваю, что каждый на этом корабле владеет мечом.
— Но Брота — воин! Это отвратительно, милорд брат!
— И вместе с тем вполне здраво. Корабли — добыча пиратов, не так ли? Посреди Реки гарнизон на помощь не позовешь.
Реакция Ннанджи удивила Уолли. Вероятно, он сам не замечал шрамов, поскольку привык видеть их у своих друзей, но Уолли ждал объяснений. Возможно, именно по этой причине Томияно был не расположен пускать воинов на борт. Однако отметины имелись на теле каждого взрослого, которого удалось увидеть Уолли, и в любом порту имелись воины, которые могли их заметить. В некоторых отношениях Ннанджи был столь же простодушен в отношении Мира, как и Уолли, и, вероятно, о многих вещах ему не приходилось слышать в казарме. Например, о шрамах у моряков.
— Тебе не нравится, что я их осуждаю?
— Ох, Ннанджи, Ннанджи! Подумай! Брота и я обменялись рукопожатием. Мы своего рода гости. Это все, что разделяет нас и рыбу за бортом. У меня есть богатство за спиной, и еще одно в волосах. А теперь — будь вежлив с моряками, ладно?
Ннанджи не в состоянии был оценить опасность, кроме как исходящую от других воинов, но с тревогой посмотрел на освещенную солнцем воду по обе стороны корабля, на далекую полоску берега. Несколько рыбацких лодок с правого борта были единственными признаками человеческой жизни.
— Сколько человек в команде?
Ннанджи покачал головой.
— Пока что я видел пятерых мужчин, шесть женщин, пять подростков и полдюжины детей. Похоже, это почти все. Я думаю, что они моряки — конечно, кроме Броты и Матарро — но я не слишком приглядывался к лицам.
— Да, милорд брат.
— Теперь — где они прячут ножи?
— Ножи? — Ннанджи встревожился еще больше.
Он осторожно окинул взглядом палубу. Уолли никогда не видел его столь обеспокоенным; вероятно, сухопутный воин начинал понимать, какой ловушкой может оказаться корабль. Через несколько минут он начал что-то бормотать, раскладывая свои рассуждения, словно карты:
— Эти ведра с песком… они же не выращивают овощи… для борьбы с огнем? Достаточно большие, чтобы на них сидеть, но мне их не поднять. Ты можешь. Почему бы не поставить для того, чтобы сидеть, ведра поменьше? — Он с надеждой посмотрел на Уолли.
