Петрович вышел в передний двор, сел на лавочку и, кряхтя, произнёс:

– Ну ни фига себе! Вот это да!

– Ну что, поверил? – голос прозвучал несколько издевательски.

– Н – у – у, пока поверил. Поверил. Что ты женщина тоже поверил. Только женщина может такое чудо сотворить. Создание такое!

– Ну, тогда иди.

– Ну, тогда иду. Иду. Иду. Только ты не подведи. А то они меня точно в психушку сдадут. С ума сойти, как Иван удивится! Не поверит.

– Не волнуйся. Иди. Сделаю. Только скажи обязательно: Дорогая! А то не сделаю.

Николай Петрович несколько не уверен, но все же идет к соседу. Садится на лавочке во дворе Ивана, думает, сомневается, потом, приоткрыв дверь, тихо зовёт:

– Иван! Иван, выйди на минутку.

– Ну что тебе опять, Петрович? – возмутился Иван прямо с порога. – отрываешь меня от экрана. Там Президент пендюлей выписывает америкосам. И гейропа попала под горячую руку. А ты меня удовольствия лишаешь выслушать.

– Иван, ты не сердись, – сказал, улыбаясь Петрович. – Подойди сюда. Постой рядом. Тут такое дело. Как тебе это сказать…Ты только не подумай, – я с ума не сошел… Сначала и сам не поверил…

– Петрович, не дури мне голову! Чему ты не поверил?

– Смотри, Иван… Сейчас у нас что? День? День. Солнце? Солнце. А хочешь, я дождем огород твой полью?

– Петрович, что ты херню, такую несешь! Точно спятил! Иди домой. Не дури мне голову! – ещё больше возмутился Иван и собрался уходить. Петрович был спокоен, но настойчив.

– Да ты постой, Иван! Не уходи. Смотри!.. Дорогая, хочу дождя!

На чистом небе вдруг сгущаются облака и начинается дождь. Иван останавливается, обалдевши смотрит то на Петровича, то на небо. В недоумении проходит несколько секунд. Петрович, довольный с собой, громко кричит: – Дорогая, не хочу дождя! Прекрати дождь. – дождь мгновенно прекращается. – Дорогая, хочу ветра! – мгновенно задувает ветер. Иван падает на пятую точку. – Дорогая, не хочу ветра! Хватит ветра! – ветер затихает.

– Иван некоторое время сидит молча, то поднимает голову на небо, где уже разлетелись тучи, то смотрит пристально на Петровича, затем, заикаясь, кричит громко:

– Ирка! И – и – р!.. Сюда иди!.. Иди сюда! Бегом!

Выйдя из дома, Ирина посмотрела на отца и удивлённо проговорила:

– Что случилось? Дождь пошел? Облаков нет. Папа, на мокрой земле чего сидишь?

Иван, разумеется, не слышал слова дочери и завопил отстранённо:

– Ирка, звони! В скорую звони! В полицию звони! Нам Петровича подменили! Дьявол! Это не Петрович, это -дьявол! Сатана!

– Перестань, папа! Петрович, вы что, -поссорились?

– Да не Петрович он! Дьявол! – заорал Иван.

– Иван, ну какой я дьявол! Ирина, не слушай его. Просто я познакомился с Солнцем, подружился. Сам сначала не понял. Не поверил. А потом…Хочешь, покажу?

– Не надо! Не надо! Ирка, звони в полицию! – ещё сильнее заорал Иван.

Не обращая не слова Ивана, Петрович переключился на Ирину и успокаивая её повторил всё, что показывал Ивану. Вызвал дождь, потом ветер и в конце заключил, что никакой он не дьявол. Обалдевшая Ирина только и произнесла фразу: «О-фи-геть!»

– Ирка, нам подменили Петровича. Дьявол вселился в него. Нечистая сила! Звони, говорю! – почти кричал Иван.

– Пап, подожди… Дядь Коль, это что было? Как вы это сделали?

Петрович выпрямился, высоко поднял голову и не без гордости раскрыл Ирине тайну неожиданной любви:

– Ничего особенного, Ирина! Я и не такое могу! С такой подругой. Она там, наверху. Она влюбилась в меня, – собираясь уходить, Петрович небрежно бросил ещё и издевательскую реплику. – Вы тут долго не сидите. Земля мокрая. "Дьявол, дьявол!" Какой же я дьявол, Иван! Я добрый. Само солнце влюбилась в меня!

Удовлетворённый и умиротворённый, Иван то улыбался, а то и громко смеялся, пока шёл к себе домой. Во дворе же, устроившись в развалку, продолжал наслаждаться событием:

– Хе! Хе! Во, дела! Спасибо тебе, Солнце. Не подвела. Пусть теперь знают. А то в психушку меня хотели. Спасибо.

– И тебе спасибо, Петрович. Настроение поднялось. Я давно так не смеялась, – засияло солнце ещё ярче.

– Солнце, ты не только красивая, ты еще и умная, оказывается! Как мая покойная жена, царства ей небесного! Светлана…Светлая была женщина. На тебя похожая. Я в ней души не чаял. А какие борщи готовила, – пальчики оближешь! А пироги!.. А улыбка её … Такое чистое, солнечное… Как у тебя… Как мне её не хватает!.. Солнце, а можно, я тебя Светланой буду звать?

– А ты её сильно любил?

– Сильно! Очень сильно! И её, и пироги, борщи её, и вообще…

–Тогда называй, так и быть.

Петрович не обманул. Жена, Петровича, Светлана Сергеевна, царства ей небесного, отошла в мир иной годков десять тому, как раз накануне посадочных работ в саду, огороде, и Николай Петрович вспоминал её с тоской и доброй памятью каждый раз, как только огородный сезон начинался. Она по части сельского хозяйства любому академику могла нос утереть, а Петрович был её послушным ассистентом и крепкой физической опорой, который, несмотря на свой уже солидный возраст, мог не хуже трактора перепахать весь участок за пару дней. Светлана, не скрывая радости и гордости, часто отпускала в его адрес комплимент: «Бульдозер ты мой!» И теперь Петрович со всеми деревьями, кустами, цветами в саду разговаривал живым голосом, будто со своей любимой Светланой.

Что же касаемо до детей, так они давно, повзрослев, разлетелись, кто куда и редкими наездами только и делали, что нагоняли на Петровича грусть-тоску и чувство сожаления о том, что все не так он представлял свою старость, свою жизнь в одиночестве; что нет у него радости общения с внуками, что нет возможности учить их уму-разуму ежедневным общением. Теперь же Петрович пока что не до конца понимал, что же это происходит в его частной одинокой жизни и правда ли вообще всё это. Но ему было приятно, интересно и он принял роль друга, а то и ухажёра, пока что, не понимая, что делать с этим.

– И меня будешь так же любить? – спросила солнце после некоторой паузы.

– Уже! Уже люблю! Будешь моей Светланой, – буду ещё больше любить, – в Петровиче уже созревало чувство уверенности. – Смотри, Светлана, тебя не было долго и всё на земле начало чахнуть, болеть, гнить… Ты появилась и всё вокруг заиграло, запело, засверкало… Птички заливаются песнями от радости, цветы засияли, даже угрюмая картошка покрылась радостной зеленой… А Пират, петух мой, горло разрывает от радости, охрип уже! Всех девчат своих затоптал на радостях. Разве это не чудо! Это чудо, Светлана! Чудеса чудес! Я не перестаю удивляться. Как это тебе удается, радовать все земное? Короче, я тебя люблю, Светлана!

– И всегда будешь любить?

– Всегда! Зуб даю!

– И не предашь меня?

– Ни – ког – да!

Светлана… Светлана… Дорогая моя Светлана! Как приятно! А как звучит, – Свет-ла-на! От слова «свет». Давно не называл… Хорошая у меня была жена. Любил я её очень. Стихи читал. Ей нравилось, когда я читаю стихи. А ты любишь поэзию, Светлана? Почитать тебе?

– Очень люблю. Почитай.

– Ну вот слушай такие. Стихи про солнце. Про тебя значит. «Загорелась зорька красная в небе темно-голубом, полоса явилась ясная в своем блеске золотом. Лучи солнышка высоко отразили в небе свет. И рассыпались далеко от них новые в ответ. Лучи ярко-золотые осветили землю вдруг. Небеса уж голубые расстилаются вокруг…»

– Красивые стихи. Сам сочинил?

– Не, я так не умею. Есенин сочинял…Слушай, а ты можешь помочь мне, скажем, дороги отремонтировать?

– Петрович, ну что за проза такая, – дороги! Я буду такой ерундой заниматься? Читай стихи дальше.

– Э-э-э, не говори так! Ты же знаешь вечную проблему: дураки и дороги! Где дураки, там и дороги дурные! Я не хочу быть дурным!

– У тебя там есть власти! Пусть они и занимаются!

– Да ни черта они не занимаются дорогами! Дома себе строят, – вот чем они занимаются! И дорогу нам не будут делать. В деревню нашу. Воруют бессовестно. Сколько просили, писали. Невозможно весной, осенью ходить, ездить. Разбиваются вдребезги. Вот сколько тебя не было? Почти месяц. Дождями все размыло!