- Надеюсь, дали ему жару?
Глаза мистера Камерона сверкнули.
- Разбил ему нос всмятку и повредил себе руку. Я зашел сказать, сэр, что получил работу в ризнице. Это не густо, но меня выручит.
- Чудно! Вот что. Камерон, мне очень жаль, но мы с миссис Черрел уходим на собрание. Оставайтесь, выпейте чашку кофе и поболтайте с моей племянницей. Расскажите ей о Бразилии.
Мистер Камерон взглянул на Динни. У него была обаятельная улыбка.
Следующий час пролетел быстро и принес девушке облегчение.
Мистер Камерон был хороший рассказчик. По существу, он изложил ей свою биографию - начал с детства, проведенного в Австралии, перешел к бурской войне, на которую уехал шестнадцати лет, и кончил мировой войной. Он всего навидался - кормил собой насекомых и микробов всего мира, имел дело с лошадьми, китайцами, кафрами и бразильцами, сломал себе ключицу и ногу, был отравлен газами и контужен, но сейчас, как он подробно объяснил, у него все в порядке, только вот сердце пошаливает. Лицо его светилось каким-то внутренним светом, а речь доказывала, что он отнюдь не считает себя человеком из ряда вон выходящим. Камерон был самым лучшим противоядием, какое Динни могла принять в данную минуту, и она постаралась предельно затянуть беседу. Наконец он ушел. Динни вскоре последовала за ним и, душевно освеженная, вступила в уличную толчею. Была половина четвертого, и девушке предстояло убить еще два с половиной часа. Динни отправилась в Риджент-парк. На деревьях почти не осталось листвы, в воздухе стоял запах костров, на которых ее сжигали. Девушка шла через синеватый дымок, раздумывая о мистере Камероне и борясь с новым приступом уныния. Что за жизнь он прожил! И какой интерес сохранил к ней до сих пор! Она обогнула Большой пруд, озаренный последними лучами бледного солнца, выбралась на Мерилебон-род и вспомнила, что до появления в министерстве иностранных дел ей следовало бы куданибудь зайти и привести себя в порядок. Она выбрала магазин Хэрриджа и вошла. Была половина пятого, у прилавков кишела толпа. Она потолкалась в ней, купила новую пуховку, выпила чаю, привела себя в порядок и вышла. Оставалось еще добрых полчаса, и Динни опять пошла пешком, хотя уже устала. Ровно без четверти шесть она вручила свою карточку швейцару министерства иностранных дел, и ее провели в приемную. Зеркал там не было, поэтому Динни вынула пудреницу и посмотрела на свое отражение в этом заляпанном кусочке стекла. Она показалась себе чересчур простенькой, и это ей не понравилось, хотя, в конце-то концов, она даже не увидит Уолтера - сядет в сторонке и опять будет ждать. Вечное ожидание!
- Мисс Черрел!
Бобби Феррар показался в дверях. Он выглядел как всегда. Еще бы!
Ему ведь все безразлично. А с какой стати ему должно быть не безразлично?
Бобби похлопал себя по нагрудному карману:
- Предисловие у меня. Двинулись?
Он завел разговор об убийстве в Чингфорде. Следит ли мисс Черрел за газетами? Случай абсолютно ясный. И без всякого перехода прибавил:
- Боливиец не берет на себя ответственность, мисс Черрел.
- Ох!
- Не стоит расстраиваться.
Лицо Бобби расплылось в улыбке.
"Зубы у него свои, - подумала Динни. - Видны золотые пломбы".
Они добрались до министерства внутренних дел и вошли. Их провели сперва по широкой лестнице, потом по коридору в просторную пустую комнату, в конце которой горел камин. Бобби Феррар подвинул стул к столу, вытащил из бокового кармана плоскую книжечку и спросил:
- "Грэфик" или это?
- И то и другое, пожалуйста, - устало попросила Динни.
Бобби положил перед ней журнал и "это", оказавшееся томиком военных стихов в красном переплете.
- Начните с книжки. Я купил ее сегодня после завтрака.
- Хорошо, - согласилась Динни и села.
Дверь в соседний кабинет открылась. Оттуда высунулась голова:
- Мистер Феррар, министр внутренних дел просит вас.
Бобби Феррар взглянул на Динни, пробормотал сквозь зубы: "Не унывайте!" - выпрямился и удалился.
Никогда в жизни Динни не чувствовала себя более одинокой, чем в этой большой приемной, никогда так не радовалась своему одиночеству, никогда так не боялась, что оно кончится. Она открыла томик и прочла:
Увидел над камином он
Красивое уведомленье,
Что может в неком учрежденье
Со скидкой инвалид-герой
Приобрести протез любой.
И добавлялось в примечанье,
Что лицам в офицерском званье
Дадут там даром хоть сейчас
Ступню иль челюсть, кисть иль глаз:
Все, что утратил безвозвратно,
Ты обретаешь вновь бесплатно.
Вошла сестра и говорит...
В камине внезапно затрещало, оттуда вылетела искра. Динни с сожалением увидела, как она погасла на коврике. Девушка прочла еще несколько стихотворений, но они не дошли до ее сознания, и, закрыв книжку, она взялась за "Грэфик", перелистала его до самого конца, но не удержала в памяти ни одного рисунка. Сердце у нее куда-то проваливалось, и в этом ощущении растворялся любой предмет, на который она смотрела. Динни подумала, чего легче ожидать - чтобы оперировали тебя самое или близкого тебе человека, и решила, что второе хуже. Давно ли Бобби ушел, а кажется, что промелькнули целые часы. Всего половина седьмого! Динни встала, отодвинула стул. На стенах висели портреты государственных деятелей-викторианцев. Она поочередно обошла их и осмотрела, но все они были на одно лицо - этакий многоликий государственный деятель с бакенбардами в разных стадиях развития. Она вернулась на место, пододвинула стул, села, оперлась на стол локтями и опустила голову на руки, словно эта полусогнутая поза давала ей некоторое облегчение. Слава богу, Хьюберт не знает, что решается его судьба. Ему не надо проходить через это страшное ожидание. Она думала о Джин и Алене и всем сердцем надеялась, что они готовы к худшему, ведь с каждой минутой это худшее становилось все более неотвратимым. Динни постепенно впадала в оцепенение. Мистер Феррар никогда не выйдет - никогда, никогда! И пусть не выходит, - он принесет смертный приговор. Наконец она вытянула руки вдоль стола и прижалась к ним лбом. Она сама не знала, сколько времени пробыла в этой странной летаргии, из которой ее вывело чье-то покашливание. Девушка откинулась назад.
