- Вы знаете, что я имею в виду. Вы сохранили старые традиции - служение долгу и все такое, - и в то же время вы ужасно современный, терпимый и свободомыслящий.

- Гм-м! - промычал Хилери, выпуская клуб дыма.

- Я даже уверена, что вы одобряете противозачаточные меры.

- Видишь ли, по этой части мы, священники, - в смешном положении. Было время, когда мысль ограничить рождаемость считалась непатриотичной. Но боюсь, что теперь, когда самолеты и газы ликвидировали нужду в пушечном мясе, а число безработных неудержимо растет, непатриотичным становится скорее отказ от противозачаточных мер. Что же касается христианской догмы, то во время войны мы, как патриоты, уже не соблюдали одну заповедь: "Не убий". Сейчас, оставаясь патриотами, мы логически не можем соблюдать другую: "Плодитесь и размножайтесь". Противозачаточные меры большое дело, по крайней мере для трущоб.

- И вы не верите в ад?

- Нет, верю: он как раз там и находится.

- Вы стоите за спорт в воскресные дни, верно?

Хилери кивнул.

- И за солнечные ванны в голом виде?

- Стоял бы, будь у нас солнце.

- И за пижамы, и за курящих женщин?

- Нет, с сигаретами я не примирюсь - не люблю дешевки и вони.

- По-моему, это недемократично.

- Ничего не могу с собой поделать. На, понюхай!

Динни вдохнула дым трубки.

- Пахнет хорошо - сразу чувствуется латакия. Но женщинам нельзя курить трубку. Впрочем, у каждого свой конек, о котором человек не умеет судить здраво. Ваш - отвращение к сигаретам. За этим исключением вы поразительно современны, дядя. В суде я разглядывала присутствующих, и мне показалось, что единственное современное лицо - у вас.

- Не забывай, дорогая: Чичестер держится древним своим собором.

- По-моему, мы преувеличиваем степень современности в людях.

- Ты живешь не в Лондоне, Динни. Впрочем, в известной мере ты права. Мы стали откровеннее в некоторых вещах, но это еще не означает серьезной перемены. Вся разница между годами моей юности и сегодняшним днем - в степени сдержанности. Сомнения, любопытство, желания были и у нас, но мы их не показывали. А теперь показывают. Я сталкиваюсь с кучей молодых универсантов: они приезжают работать в Лугах. Так вот, их с колыбели приучили выкладывать все, что им взбредет в голову. Они и выкладывают. Мы этого не делали, но в голову нам взбредало то же самое. Вся разница в этом. В этом и в автомобилях.

- Значит, я старомодна, - совершенно не умею выкладывать разные вещи.

- Это у тебя от чувства юмора, Динни. Оно служит сдерживающим началом и порождает в тебе застенчивость. В наши дни молодежь редко обладает им, хотя часто наделена остроумием, но это не одно и то же. Разве наши молодые писатели, художники, музыканты стали бы делать то, что они делают сейчас, будь у них способность посмеяться над собой? А ведь она и есть мерило юмора.

- Я подумаю над этим.

- Подумай, Динни, но все-таки юмора не теряй. Для человека он то же, что аромат для розы. Ты едешь обратно в Кондафорд?

- Собираюсь. Дело Хьюберта назначат к вторичному слушанию не раньше, чем прибудет пароходом почта, а до этого еще дней десять.

- Передай привет Кондафорду. Вряд ли для меня снова наступят такие же славные дни, как те, что мы прожили там детьми.

- Я как раз думала об этом, когда ожидала своей очереди в качестве последнего из негритят.

- Динни, ты молода для такого вывода. Подожди, влюбишься.

- Я уже.

- Что, влюбилась?

- Кет, жду.

- Жуткое занятие быть влюбленным, - сказал Хилери. - Впрочем, никогда не раскаиваюсь, что предавался ему.

Динни искоса взглянула на него и выпустила коготки:

- Не предаться ли вам ему снова, дядя?

- Куда уж мне! - ответил Хилери, выколачивая трубку о почтовый ящик. - Я вышел из игры. При моей профессии не до этого. К тому же первого раза мне хватает до сих пор.

- Да, - с раскаянием в голосе согласилась Динни, - тетя Мэй такая милочка.

- Замечательно верно сказано! Вот и вокзал! До свидания, и будь здорова. Вещи я отправил утром.

Хилери помахал девушке рукой и скрылся.

Динни вернулась в гостиницу и поднялась к Эдриену, но его в номере не оказалось. Несколько расстроенная этим, девушка отправилась в собор. Она уже собиралась присесть на скамью и насладиться успокоительной красотой здания, как вдруг увидела своего дядю. Он прислонился к колонне и разглядывал витраж круглого окна.

- Любите цветное стекло, дядя?

- Если оно хорошее - очень. Бывала ты в Йоркском соборе, Динни?

Динни покачала головой и, видя, что навести разговор на нужную тему не удастся, спросила напрямик:

- Что вы теперь будете делать, милый дядя?

- Ты говорила с Хилери?

- Да.

- Он хочет, чтобы я убрался куда-нибудь на год.

- Я тоже.

- Это большой срок, Динни, а я старею.

- Поедете с Халлорсеном в экспедицию, если он вас возьмет?

- Он меня не возьмет.

- Нет, возьмет.

- Я поеду, если Диана скажет мне, что ей так угодно.

- Она этого никогда не скажет, но я совершенно уверена, что ей на какое-то время нужен полный покой.

- Когда поклоняешься солнцу, трудно уйти туда, где оно не сияет, чуть слышно произнес Эдриен.

Динни пожала ему руку.

- Знаю. Но можно жить мыслями о нем. Экспедиция на этот раз приятная и полезная для здоровья - всего лишь в Новую Мексику. Вы вернетесь обратно помолодев, с волосами до пят, как полагается в фильмах. Вы будете неотразимы, дядя, а я так этого хочу. Требуется только одно - дать улечься суматохе.

- А моя работа?

- Ну, это уладить просто. Если Диана сможет целый год ни о чем не думать, она станет другим человеком, и вы начнете казаться ей землей обетованной.

Эдриен улыбнулся своей обычной сумрачной улыбкой:

- Ты - маленькая змея-искусительница!

- Диана тяжело ранена.

- Иногда мне кажется, что рана смертельна, Динни.

- Нет, нет!

- Зачем ей думать обо мне, раз я уйду?

- Затем, что все женщины так устроены.

- Что ты в твои годы знаешь о женщинах! Много лет назад я вот так же ушел, и она начала думать о Ферзе. Наверно, я сделан не из того теста.

- Тогда Новая Мексика тем более вам подходит. Вы вернетесь оттуда "мужчиной с большой буквы". Подумайте об этом. Я обещаю последить за Дианой, да и дети не дадут ей вас забыть. Они только о вас и говорят. А я уж постараюсь, чтобы так было и впредь.