- Думаю, что нет. Все это ужасно неожиданно. А зачем особое разрешение?

- Предчувствия.

И обняв тонкую талию матери, Динни пояснила:

- У Джин. Положение Хьюберта действительно сложное, мама.

- Да. Оно пугает и меня, и отца. Я это знаю, хотя он мне об этом не говорит.

Больше ничего о своих тревогах ни одна из них не сказала, и началось совещание об устройстве гнездышка для отважной пары.

- Почему бы им не пожить с нами, пока все не уладится? - спросила леди Черрел.

- Им интереснее обзавестись своим домом. Самое главное сейчас чем-нибудь занять Хьюберта.

Леди Черрел вздохнула. Переписка, садоводство, распоряжения по хозяйству, участие в приходских комитетах - все это, конечно, не очень интересно. А у молодежи и этого нет. Для них Кондафорд совсем уж неинтересен.

- Да, здесь тихо, - согласилась она.

- И слава богу, - понизила голос Динни. - Но я чувствую, что сейчас Хьюберт должен жить напряженной жизнью, и они с Джин найдут ее в Лондоне. Квартиру можно снять в каком-нибудь доходном доме. Ты же знаешь, это ненадолго. Итак, мамочка, милая, сегодня вечером сделай вид, будто ничего не знаешь, а мы будем знать, что на самом-то деле тебе все известно. Это на всех подействует успокоительно.

И, поцеловав печально улыбнувшуюся мать, Динни ушла.

На другой день заговорщики с самого раннего утра были на ногах. Хьюберт выглядел, по определению Джин, так, словно ему предстояла скачка с препятствиями; Динни держалась совершенно неестественно; Ален расхаживал с блаженным видом начинающего шафера; одна Джин оставалась невозмутимой. Они сели в коричневую дорожную машину Тесбери, завезли Хьюберта на станцию и поехали в Липпингхолл. Джин вела машину. Ее брат и Динни сидели сзади.

- Динни, - сказал молодой человек, - не выхлопотать ли и нам особое разрешение?

- Оптовым покупателям скидка. Ведите себя прилично, Ален. Вы уйдете в море и через месяц забудете меня.

- Разве похоже, что я из таких?

Динни взглянула на его загорелое лицо:

- Как вам сказать? Отчасти.

- Будьте же серьезной!

- Не могу. Все время представляю, как Джин отстригает вашему отцу прядь волос и приговаривает: "Ну, папа, благослови меня, или я выстригу тебе тонзуру!" А он отвечает: "Я? Никогда-а!.." Тут Джин отстригает ему другую прядь и говорит: "Вот и хорошо. Не забудь, что мне полагается сотня в год, или прощайся с бровями!"

- Джин - гроза дома. Во всяком случае, Динни, вы обещаете мне не выходить замуж за другого?

- А если я встречу человека, который мне ужасно понравится? Неужели вы согласитесь разбить мою юную жизнь?

- Обязательно соглашусь.

- На экране отвечают не так.

- Вы способны заставить чертыхнуться святого!

- Но не флотского лейтенанта. Знаете, что все это мне напоминает? Заголовки на четвертой странице "Тайме". Сегодня утром мне пришло в голову, какой замечательный код можно было бы составить из "Песни песней" или псалма о Левиафане. "Друг мой похож на молодого оленя" означало бы: "Восемь немецких линкоров в Дуврском порту. Выступать немедленно". А "Этот Левиафан, которого бог сотворил играть в нем" значило бы: "Командует Тирпиц", - и так далее. Без ключа такой код никому не расшифровать.

- Набираю скорость, - бросила Джин, оглянувшись.

Стрелка спидометра побежала вправо. Сорок... Сорок пять... Пятьдесят... Пятьдесят пять! Рука Алена скользнула под руку Динни.

- Долго так нельзя - машина взорвется. Но дорога такая, что не соблазниться трудно.

Динни сидела с застывшей улыбкой - она ненавидела слишком быструю езду - и, когда Джин сбросила газ до нормальных тридцати пяти, взмолилась:

- Джин, помни, я - женщина девятнадцатого века!

В Фолуэле она снова наклонилась к переднему сиденью:

- Не хочу, чтобы меня видели в Липпингхолле. Поезжай, пожалуйста, прямо домой и спрячь меня где-нибудь, пока будешь объясняться со своим родителем.

Укрывшись в столовой, где висел портрет, о котором рассказывала Джин, Динни с любопытством принялась его разглядывать. Внизу было написано: 1533. Кэтрин Тесбери, урожденная Фицхерберт, 35 лет, супруга сэра Уолтера Тесбери". Через пятнадцать лет лицо Джин станет таким же, как это пожелтевшее от времени лицо, которое смотрит поверх брыжей, окутавших длинную шею. Оно так же сужается от широких скул к подбородку. Те же манящие продолговатые глаза с темными ресницами. Даже руки, сложенные на груди под высоким корсажем, в точности такие, как у Джин. Какою жизнью жил этот поразительный прототип? Известна ли она его потомкам и повторят ли они ее?

- Страшно похожа на Джин, правда? - спросил молодой Тесбери. - Я слыхал, что это была потрясающая женщина. Говорят, она умела устраивать свои дела, а в шестидесятых годах, когда Елизавета взялась за католиков, уехала из Англии. Знаете, что в те времена полагалось тому, кто отслужит мессу? Четвертование - и то считалось сущим пустяком! Христианская религия! Да, штучка! Сдается мне, эта леди была кое в чем замешана. Держу пари - она набирала скорость, где только могла.

- Какая сводка с фронта?

- Джин проследовала в кабинет со старым номером "Тайме", полотенцем и ножницами. Остальное покрыто мраком.

- Найдется тут место, откуда можно увидеть их, когда они будут выходить?

- Посидим на лестнице. Они нас не заметят, если только не вздумают пойти наверх.

Они вышли и уселись в темном уголке лестницы, с которой через перила была видна дверь кабинета. С давно забытым трепетом детских лет Динни ожидала, когда она откроется. Внезапно оттуда вышла Джин с бумажным кулечком в одной руке и с ножницами в другой. Ален и Динни услышали, как она сказала:

- Помни, дорогой, сегодня не выходи без шляпы.

Захлопнувшаяся дверь помешала им расслышать невнятный ответ. Динни перегнулась через перила:

- Ну что?

- Все в порядке. Он немножко ворчит - не знает, кто теперь будет его стричь, и всякое такое. Считает, что особое разрешение - пустой перевод денег. Но сто фунтов в год мне обещал. Когда я уходила, он набивал трубку.

Джин замолчала и заглянула в бумажный кулек:

- Сегодня было страшно много стрижки. Сейчас позавтракаем, Динни, и в путь.