– Ладно! – засмеялась она, – Начинай ухаживать!

Как ухаживать, я не знал, но в кино видел. И взял ее за руку.

– Пошли!

– Куда?

– Ну, гулять. Потом, может, в кино сходим…

– А что?!

И мы пошли. Гулять с ней было довольно интересно. Она трещала без умолку, сначала про своих подруг, потом про больных – она только начинала работать медсестрой в одной из наших больниц, потом про книжки, которые читала. В общем, я мог просто молчать, не напрягаться. Но что-то в ней мне начинало нравиться. Да и не было у меня до сих пор девчонки, с которой бы были шуры-муры. Так, случайный секс пару раз в компании больших ребят по пьянке без всяких «шур и мур».

Так мы проходили почти до вечера, в том числе, когда проголодались, устроили пикник. На окраине в палатке, купили колбасы, хлеба, развели костер, поджарили все это на обструганных ветках. Вкусно!

– Ой! – сказал она, часов в пять, – у меня сегодня ночная смена, – побегу переодеваться, а провожать не надо!

Мне уже не хотелось с ней расставаться.

– А можно, я к тебе на дежурство приду, – нерешительно попросил я.

Она засмеялась.

–Не знаю. Ладно, ты подходи часам к десяти. Если больных будет мало, и врач уйдет, я скажу.

Из больных в ее отделении, которое находилось в отдельном маленьком домике, были две бабки. Врач, соответственно, ушел, сказал, если что, позвать врача из другого отделения.

Так мы с Танькой, остались вдвоем. Яблони сыпали цвет в открытое окно ее кабинета дежурной медсестры, луна гуляла по темному в полночь небу, мы сидели на подоконнике, взявшись за руки, и разговаривали, разговаривали…

Было уже часа три ночи, когда Танька зевнула и сказала:

– Ну, все, пора спать. Ты иди.

– Ну, куда я ночью?

– А где же ты будешь? Кровать одна.

– Поместимся, – пообещал я.

Танька настороженно посмотрела.

– Только не приставать!

Легли не раздеваясь. И не так уж оказалось тесно. Вправду заснули. Во сне я почувствовал, что она меня обняла. Открыл глаза. Она сладко посапывала, повернувшись ко мне лицом. Обняла, видимо, случайно. А губы ее были так близко, и дыхание такое нежное, что я осторожно ее поцеловал. Просто прикоснулся к губам.

Все это было во сне. Во сне она мне ответила, во сне крепче стали объятия, во сне повернулась ко мне так, что я просто обхватил ее всю и начал целовать от макушки до шеи, и прижимал к себе, уже не боясь ее спугнуть.

Мне кажется, что все, что она делала, она делала все-таки во сне. Потому что глаза ее были закрыты, она не произносила ни одного слова, тело ее дергалось, ноги то сжимались, то разжимались. Не помню, как я снял с нее все и с себя тоже. Время от времени она хваталась, то за бретельки лифчика, то за трусы, пытаясь удержать мою руку. Но не произносила ни слова, и рука ее ослабевала. И когда я не понимая, что делаю, вошел в нее, она вздохнула как-то облегченно и раскинулась свободно – что уж теперь делать?

Утром во сне пришли мама и папа:

– Сынок, ты ж ее заделал! Теперь надо жениться!»

***

… Иван женился. Но, ничего особенно не изменилось. С утра, а иногда если была ночная смена, то ночью, уходил в депо. Там ему было интересно. А дома – нет. Жена была девка неплохая, ужин и завтрак готовила, на обед термосок собирала, но говорить им было особо не о чем. Смотрели телевизор, или что-то по хозяйству делали. Сексом особо не занимались. С ее стороны никогда желания не было, его, конечно, время от времени распирало, тогда он просил:

– Тань, а Тань, пошли, что-ли?

Чаще всего она отвечала:

– Отстань! Некогда сейчас. – Потом уже ночью:

– Давай, иди уж.

Молчала, ждала, когда все закончится.

Родились дети – мальчик, потом девочка. Ни жизни, ни секса совсем не стало. Дети росли, болели, жена с работы ушла, занималась только детьми, им совсем не занималась. Придет – хорошо. Не придет – пожалуй, и не заметит.

Иван уже был к тому времени не помощником, а машинистом. Дни шли один за другим. И вдруг! Это было ярким днем на знакомом до мельчайших подробностей перегоне. Состав спускался с него с приличной скоростью. Иван даже не сообразил, что произошло!

Перед ветровым стеклом вынырнула с откоса корова, Он дернул экстренное торможение, но тяжелый состав разве остановить за считанные секунды, Когда корова уже уносила ноги с рельсов, вынырнул мальчишка, видимо гнавшийся за коровой, чтобы остановить ее. Иван зажмурился только и заорал зачем-то:

– Назад!

Какой, там «назад»!

… Мальчишка, слава богу, почти успел перескочить! Но ноги ему отрезало.

С этого дня водить поезда Иван уже не мог. Два дня он лежал дома, не говорил, не слышал ни чего, на вопрос приходящих в дом после аварии следователей не отвечал.

На третий день молча поднялся, и спросил, как ему найти родителей мальчика. Снял с книжки почти все деньги, взял такси, поехал. Нашел этот дом, стоящий в деревушке, примыкающий к железной дороге, вошел.

Отец, мать, еще какие-то парни, видимо братья, сидели за столом. Он помялся у порога.

– Это я его сбил. Хочу чем-то ….

Договорить он не успел, Его выволокли во двор, жестоко избили, деньги отобрали. Таксист погрузил его полумертвого в салон.

Из дневника

«Избили меня знатно! И ушли в дом. Не знаю, сколько я лежал на земле, пока не оклемался. Но оклемался. Таксист ждал. Я все же нашел силы опять войти в дом.

– Вот что, мужики. Битьем, ноги пацану не вернешь. Ничем не вернешь. Но, я вот что вам скажу. Сколько могу, я соберу деньги на инвалидную коляску. Импортную. Стоит полмиллиона. Я уже начал. И вы собирайте по своим знакомым. В ней у парня будет нормальная жизнь. Как у всех. Это все, что могу.

Стало тихо. Потом старший, видимо отец, спросил:

– Ты когда-нибудь, видел полмиллиона? – помолчал немного, потом сказал: Соберешь – бог простит!

Я и сам не знал, как это сделать. Но вся моя жизнь после этого пошла только для этого паренька. Я его так и не видел. Боялся прийти в больницу того города, где он лежал. А про коляску не я придумал. Попросил Таньку, жену теперь мою, узнать все у хирурга в ее больнице. Вот он и рассказал: до двадцати лет пока парень растет, протезы делать нельзя. Лучше коляска, но необыкновенная. Импортная коляска, вроде как у параолимпийцев с электромотором, крутится во все стороны, ну словом, на ней, как на ногах – и на улицу, и в школу, и дома! Но, полмиллиона, да!

В общем, рассказывал долго. Прошел почти год. Я открыл счет, при счете банк создал общественный совет – чтобы я их на себя не тратил. Об этом я дал рекламу – две зарплаты наших с женой истратил – во все газеты и телевидение нашего города. Расчет был простой, в городе нашем пятьдесят тысяч человек. Если каждый даст сто рублей – вот уже полмиллиона. Конечно, каждый не даст. Я съездил в Сочи, на базу параолимпийцев. Рассказал свою историю. Главный тренер сказал:

– Много не дадим, но сто тысяч выделим из нашего фонда. И бесплатно летом примем на сборы юношеской команды. Пусть посмотрит, как можно жить!

Кое- как, деньги собирались. Но, оказалось, деньги не главное. Главное утереть лицо от плевков!

Вызвали в прокуратуру:

– На каком основании собираете деньги?

– А на каком надо?

– На каком-нибудь, но надо. Заявление медицинской комиссии, ходатайство школы, благотворительной организации. А вы ему кто?

– Никто.

– Как, никто?!

Чуть в кутузку не упекли! Потом знакомые и незнакомые начали звонить:

– Хороший, какой! Нажиться на чужой беде хотел! На машину уже хватило?! А последней доконала жена:

– А ты о своих детях подумал?! Полмиллиона уже собрал, нам-то, сколько-нибудь оставил?

–Детям, конечно, я не оставил. Ну, и черт с ним! Парень тот живет. Готовиться летом в Сочи поехать! А я его так и не видел.....»

***

… Да, после аварии Иван ездить не смог. Ушел в диспетчера. Работа скучная, на одном месте, но а где она веселая? Вся жизнь ради рельсов, запахов машинного масла, голосов диспетчеров из репродукторов. Но жизнь привычная, дом, куда возвращался, привычный, жена привычная, да и дети…