– Хотя, нет… – на мгновение задумался мальчик, – это как раз-таки и было чувство, что он знал очень хорошо, и которое было тем, что происходило с ним еще раньше, начиная с его самых первых воспоминаний в этом доме. Да, несомненно, это было абсолютной реальностью, неоспоримым доказательством того, что была некая точка в его существовании, которая могла бы быть охарактеризована подобными эмоциями. Но что это были за события, мальчик никак понять не мог, как ни пытался, и вместо того, чтобы докопаться до сути, оставив этот вопрос созревать до поры, когда ответ проявится сам собой в нужный час, вновь нырнул с головой в те удивительные видения, что открылись перед ним после его знаменательного похода в лес где… не успел даже припомнить Арчи, что же с ним произошло, как ощутил, что его буквально швырнуло со всей силы о стену позади него. Сначала ему показалось, что, возможно, пришли братья и отец, и как раз они-то и были недовольны его столь долгим отсутствием, одно эту мысль отрезало вполне резонное размышление, заключавшееся в том, что вряд ли бы они из-за такого пустяка стали бы применять к нему физическое наказание за подобный проступок, и, тем не менее, удар, вне зависимости от причины, был чудовищен по своей мощи.
Слегка оклемавшись от него, юный Арчибальд поднял взгляд и увидел, как стены его комнатушки разошлись в стороны, будто бы испугавшись его взгляда или же, просто не выдержав его природной проницательности. В появившемся просвете он увидел прекрасную, доселе невиданную фигуру, настоящую скульптуру некоего античного героя, коими он всегда подсознательно восхищался. Сущность архетипа с уверенностью и уверенной полуулыбкой на устах взирала на своего обожателя и того, кем он стал через краткое мгновение. То есть буквально, не успев моргнуть, мальчишка уже растворился, а на его месте уже возвысилась эта самая статуя, что наблюдала за восходящим солнцем над целым мегаполисом будущего, настоящего волшебного города, иначе как было еще объяснить все те чудесные постройки, вокруг которых описывали виражи необыкновенные колесницы, что летали по воздуху?
Наблюдая за этой картиной, и воочию убедившись в существовании самого настоящего райского города, «статуя»-герой сосредоточила свое внимание на болевой точке всей этой великолепной картины, моментально переместившись туда. Казалось, что будто бы теперь не только один памятник великого героя был вместилищем души наблюдателя, но целый город со всеми его постройками и телами, и даже самим воздухом, эфиром, по которому он, пронесясь подобно ветру, приземлился в прыжке прямиком на захватчика, который, издав истерический возглас на своем наречии, рухнул, поверженный поймавшим его вневременным стражем.
21. – Пусти меня, сука! – брызнул слюной захватчик, обнажив уже запятнанный кровью нож. Завидев его, Энн сначала инстинктивно испугалась, но тут же испытала какую-то абсолютно нечеловеческую злость, буквально впившись зубами в руку, что держала оружие, подобно самой ловкой в мире хищнице.
Лежавший под ней варвар взвыл, издав неловкий сдавленный крик, который почему-то еще больше заставил девушку разозлиться и еще сильнее сжать челюсти, которые уже проткнули своими зубами кожу верещавшей жертвы. Только вот прилив сил и злобы был связан не с тем, что жертва своим видом подначивала закончить дело, нет, Энни может быть даже и разжала бы челюсти, но издаваемый этим существом визг был настолько не эстетичен, настолько отвратителен, что и без слов было понятно, что оно боится, и борется не за что-то высокое, что-то красивое в своей жизни, не за судьбы своего народа, оставшегося за океаном, или места, где живет, или даже не за себя. Нет, это было абсолютно примитивное существо, хотя и одной крови, и цвета кожи с девушкой, – быдло, которое не ценило ни того, что было вокруг, не понимало даже ценности своей собственной жизни, а всего лишь инстинктивно издавало абсолютно примитивные звуки, в том числе и по жизни, а не только сейчас, которые, на контрасте с тем, что Энни должна была, несмотря ни на что, всё равно уважать и ценить его существование, злили девушку еще больше и больше до тех пор, пока, как ей показалось, от абсолютно иррационального уровня ненависти у нее не посыпались звездочки из глаз.
Всё же уровень ее ненависти был еще не настолько высок, чтобы полностью лишить ее остатков рассудочного мышления, и ума ее хватило, чтобы понять, что свободной рукой барахтающийся под ней зверь всё же смог нанести ей ощутимый урон, которого оказалось достаточно, чтобы та выпустила из своих челюстей окровавленную руку существа, которое, только ощутив, что обладает хоть какой-то капелькой власти, вцепилось изо всех сил в шею Энни, сжав ее с такой мощью, что та, мгновенно выпучив глаза, поняла, что не может и раза вздохнуть. Воспользовавшись этим замешательством девушки, зверь, моментально ощутив вернувшуюся к нему уверенность, навалился своим не слишком большим, но достаточно увесистым (по сравнению с хрупким станом) телом на нее, и, таким образом, подмяв, стал душить девушку уже двумя руками, глядя на нее совершенно обезумевшим взглядом. Однако сама Энни, которая стала заливаться слюнями, не способная отвести руки своего оппонента от горла, видела в его глазах также и вполне осмысленную ненависть. Этот взгляд она уже встречала и знала, что его можно удостоиться только от представителей того рода, к которому сама принадлежала. Вполне возможно, что если бы эту маленькую деталь существо сверху не раскрыло бы, открыто проартикулировав, и не подтвердило тем самым подозрения девушки, то она бы так и погибла, возможно еще и посмертно изнасилованная в сердце столицы первой и, пожалуй, единственной настоящей Цивилизации. Однако, к счастью, ее противник всё же не смог сдержать своего комментария, который был похож на хохот шакала, который уже загнал в угол раненую добычу.
– Ну что, шлюха? Думала, что тут вам всё можно, а, блядь, а, «сестра»?
Энн уже не слышала его, а знала наперед, что значат эти на первый взгляд общие оскорбительные слова от лиловокожего, обращенные к представительнице противоположного пола, однако имеющего тот же цвет кожи. Вместо этого она, раскинув руки в стороны и позволив с еще большей силой дать себя душить, все-таки смогла наугад, из последних сил дотянувшись до ножа, который выронил сидящий на ней «брат», на последнем издыхании, выдав предсмертный хриплый рык, всадить куда-то в бок душителя лезвие, что сначала не возымело эффекта, но уже спустя пару долгих секунд заставило сидевшего сверху слегка ослабить хватку и, покачнувшись, убийца стал заваливаться на бок. Энни, пытающаяся вдохнуть, подогреваемая адреналином, всё же смогла использовать несколько мгновений, чтобы мобилизовать оставшиеся силы и одним резким движением вырвать свое единственное оружие из тела врага, который взревел еще громче и, схватившись за хлеставший кровью бок, повалился одним плечом на асфальт.
Энни же, сначала попытавшись встать, все-таки не смогла этого добиться, тут же осев на четвереньки. Сидя и пытаясь восстановить дыхание, откашливаясь и боясь, что, возможно, ее гортань была повреждена, и она может просто задохнуться.
Тем не менее, всё еще ощущая опасность умереть от недостатка кислорода, Энн чувствовала, что силы пока у нее в запасе имеются, и необходимо использовать их, хотя бы последний раз в жизни, единственно правильным образом. Девушка, передвигаясь ползком, теряя остатки сил, пытаясь вдохнуть те крупицы, что могли бы чудом попасть в ее легкие, уже видела, как картинка перед ней расплывается, но на ней сохраняется то грязное пятно на полотне города, которое должно быть смыто раз и навсегда. Так она, подползая на расстояние удара, смогла взмахнуть своей рукой с клыком зверя, но это было последним, что она успела воспринять, перед тем как ощутила, как в мозгу ее что-то как будто хрустнуло, после чего нечеткая картинка перед глазами вмиг потемнела, начав изнутри подсвечиваться понемногу разгорающимися разноцветными огнями.
