– Опознали вчерашнюю жертву, – ответил Иван, протягивая Вадиму файл с бумагами. – Я разговаривал в морге с родственниками, ничего полезного не выяснил. Ушла в магазин и не вернулась.

– Охота тебе по моргам мотаться? – спросил Саша, заглядывая Вадиму через плечо. – Вызвал бы сюда, мы бы тоже поговорили.

– Поговорите, – Иван строго посмотрел на коллегу. – У них дочь убили, а я буду их по кабинетам таскать? Понимать надо такие вещи.

– Да ладно, понял я, понял.

– Едем к ним домой, – Вадим сунул документы в свое портфолио. – Телефон может, найдем, или еще чего. Спасибо, Вань.

– Пожалуйста.

Моя…

Она лежала на кровати, заботливо укрытая тонким пледом. Он никогда не позволял себе укладывать кукол на свою кровать, держал их в подвале, где специально оборудовал слив, куда спускал их вонючую кровь.

Взял шприц, набрал из ампулы антидот и сел рядом, глядя на успокоенное сном лицо. Красивая.

Привычным движением сделал жертве укол в вену, убрал шприц и прилег рядом, с замиранием сердца ожидая, когда откроются прекрасные глаза.

Она дернулась, сжалась и содрогнулась рвотой.

– Что же ты.., – он схватил ее и повернул так, чтобы не захлебнулась. – Не пошло тебе лекарство, моя хорошая. Ничего, найдем другое. Я вылечу тебя. Не бойся…

Ее рвало желчью и водой. Нежная, теплая после сна кожа вмиг покрылась испариной, а тонкое тело дрожало, выбрасывая из себя яд. Ее рвало на его кровать. Подушка и покрывало уже пахли горечью, впитывая в себя вонючую жидкость. Кукол за это он наказывал, но Ее было жалко. Если организм не справится, Она погибнет, и уже никогда не посмотрит на него этим взглядом.

Он дождался, пока прекратится рвота, переложил жертву на другую сторону кровати, быстро сменил постель и рванул в подвал за глюкозой. У него всегда был запас восполнения жидкости для кукол, чтобы дольше не умирали.

Прибежал быстро, поставил систему и сел рядом, с нежностью поглаживая ее растрепавшиеся волосы.

– Я спасу тебя, моя хорошая, – прошептал почти неслышно побледневшими от страха губами. – Не умирай…

Вадим пришел домой уже за полночь. Устало бросил у двери куртку, снял ботинки, небрежно разбросав их по коридору, и сразу прошел на кухню. Поставил на плиту сковородку, достал из холодильника несколько яиц и только потом вспомнил, что не помыл руки.

– Как же охота жрать, – простонал он, открывая кран.

Намыливая руки на мгновение замер перед зеркалом, разглядывая отражение. Выглядел он неважно. Сказывалась усталость и постоянная нервотрепка, отчего большие карие глаза приобрели красноватый оттенок, впалые щеки покрылись темной щетиной, тонкие губы сжались в упрямую полоску.

На кухню Вадим вернулся еще более уставшим. Пожарил яйца, нарезал толстыми ломтями хлеб и пошел в гостиную, к телевизору.

Сел на диван, включил новости, с тоской посмотрел на свой скудный ужин. Яиц не хотелось. Хотелось мяса, Снежкиных наваристых щей. Но в холодильнике было пусто, вчера все подъели, а сегодня готовить уже некому.

Вадим достал телефон, чтобы набрать ее номер, но передумал. Поздно уже. Снежка наверняка спит.

– Гребаная жизнь, – зло шепнул он, ковыряясь вилкой в полусыром яйце.

С этой работой он так закрутился, что забыл вовремя набрать знакомый номер, хотя уже и не сердился на Снежку. Мысли снова вернулись к работе – уж лучше думать о трупах, чем тосковать и начинать себя ненавидеть. Родственники опознанной жертвы не сказали ничего нового из того, что удалось запротоколировать Ивану. Не нашли ни телефона, ни записной книжки. Хотя, кто в наше время держит записные книжки, если вся суетная жизнь умещается в электронной коробочке?

Завтра начнется проработка знакомых, коллег по работе – все, как обычно, по отработанной годами схеме. Но все это завтра. А сейчас нужно поесть и постараться выспаться. Одному.

Через час Он решился отключить капельницу, когда Ее бледные губы начали розоветь, а длинные ресницы перестали подрагивать. Вытащил иглу из вены, зажал вату, смоченную в спирте на месте укола, и не удержался, склонился и поцеловал в лоб, с удивлением понимая, что не брезгует. Впервые в жизни он не брезговал, целуя кого-то. Хотел прижаться к губам, но все же не смог – ее рвало, а значит, ей нужно почистить зубы. Потянулся к шее и медленно, осторожно сделал неуверенный вдох. Запах ему понравился. Несмотря на болезнь, пахло от нее едва уловимой сладостью, чем-то знакомым, родным.

Он сделал еще один вдох и улыбнулся, тронув шею губами. Так пахла его мама.

Воспоминания тут же унесли в детство, в мамины объятья, он даже услышал ее тонкий, мелодичный смех. Вот она обнимает его, прижимает к себе сильно, но не больно, целует в щеки, испачканные шоколадом, и говорит, что любит.

– Я тебя люблю, – прошептал он Ей и снова прижался губами к теплой шее, наслаждаясь забытыми из детства ощущениями, когда прикосновения вызывали радость. – Нашел! – прошептал он, укладываясь рядом. – Я тебя нашел! – осторожно положил ее голову себе на грудь и, широко улыбаясь, принялся гладить Ее по плечу. – Моя хорошая, мое Счастье…

С утра для Счастья он приготовил куриный суп и пожарил пару тостов. Разбудил ее от тяжелого сна, раскрошил в стакан легкий наркотик, дал выпить. Счастье послушно ела из его рук, рассеянно гладя в никуда. Из прекрасных глаз исчез этот неповторимый взгляд преданной собаки, а так хотелось увидеть его вновь, но это означало, что Счастье перестанет быть Ею, и станет обычной куклой, которую нельзя выпускать из дома, которую придется запереть в подвале, в темноте и сырости.

Он не мог так поступить. Его внутренний Зверь, полный ненависти и презрения спрятался где-то в подсознании, в самом темном его уголке. Он был рад этому несказанно, наслаждался новыми чувствами тепла и покоя. Тем забытым, что разгонял Зверь.

– Ну, все, короче, – Саша клацнул мышкой, и тут же зашумел принтер.

В то же самое время в кабинет заглянул Шуйский, теребя в руках пачку сигарет.

– Дело для Главка готово?

– Почти, – ответил Вадим, снимая с доски фотографии жертв. – Опознали утром вчерашний труп, почерк один и тот же. Осталось оформить бумаги.

– Не торопитесь, делайте на совесть. – Шуйский ободрительно кивнул и скрылся за дверью.

– В настроении, – заметил Саша, складывая бумаги в папку. – И работать охота сразу.

– Еще бы, – усмехнулся Вадим. – Теперь голова об этом Вампире у других болеть будет. – Я тут еще раз сводки о пропавших запросил. Вроде пока ни одна похожая не высветилась. Может, он залег?

– Можт и залег, – Саша безразлично пожал плечами. – Мне как-то пофигу.

– Жестокий ты человек, – усмехнулся Вадим, помахав перед собой снятыми фотографиями.

– Это я жестокий? Не, я не жестокий, – сморщился Саша. – У меня своих дел куча, а этим маньячиной пусть те занимаются, кто за это деньги получает. Лучше скажи, что там у тебя со Снежкой?

– Да ничего пока, – отмахнулся Вадим, бросая фотографии на стол. – Отойдет.

В кармане брюк завибрировал телефон, Вадим взял трубку и с тяжелым вздохом ответил на вызов.

– Доброе утро, Валентина Ивановна. Снежка? К себе переехала. Поругались немножко, я думал, она вам рассказала. Вчера утром. Нет, не знаю. Не разговаривал. Не заходил. Понял… Я понял, Валентина Ивановна. Разберусь…

Отключил телефон, медленно сунул его обратно в карман брюк, полуобернувшись к Саше, глухо произнес:

– Снежка даже на материнские звонки не отвечает…

– И? – тихо спросил Саша, глядя на стол, где небрежной стопкой лежали фотографии жертв.

– Я к ней в общагу, – Вадим схватил со стола ключи от машины. – Прикрой меня, Сань.

– Ок…

Давно у него не было такого прекрасного утра. Ведя машину, он чуть прикрывал глаза и втягивал носом воздух, вспоминая, как пахнет Счастье. И даже руль старался держать бережно, чтобы сохранить на ладонях прикосновения к ее коже. В голове все еще не укладывалась мысль, что у него теперь есть спасение – женщина, которой он не способен причинить вред, которую приятно трогать и нюхать. Он, конечно, пойдет дальше. Уже сегодня. После работы.