– Чёрт возьми, а он прав, – рядом с Полом сидел режиссёр Дэвид Штильман, и это он был автором вырвавшегося комментария.
– Я рада, что вы начинаете входить во вкус замысла, – ответила шатенка, услышавшая реплику. – Первое и главное ограничение – изоляция. Вас ничто не должно отвлекать. Никаких связей с родными и друзьями до тех пор, пока цель не будет достигнута. Я бы сказала, что это, кроме всего прочего, станет превосходной мотивацией. Хотите увидеть их как можно скорее – работайте больше. А пока, исключённые из привычного внешнего мира, вы будете лучше сконцентрированы на творчестве.
В висках у меня застучало, а голову словно зажали в свинцовый обруч.
– Условие второе: команда фильма – шестьдесят три человека. Не меньше. Это значит, что в процессе должны участвовать все, и никто не может отказаться. Не больше. Потому что для вас не собираются похищать ещё одного актёра или заменять гаффера6. Вам придётся сработаться. И ещё один пункт. Заказчик сам будет выставлять другие препятствия. Если вы попросите самые дорогие кинокамеры – он может вам их дать. А может, и не дать. И тогда вам придётся снимать на камеру за 500 долларов. И как это оправдать для фильма – будет уже вашим решением. Вам повезло быть одними из лучших, асами в своём деле. Во всяком случае, так считает Заказчик. Именно он отобрал вас для проекта, посчитав, что вы способны справиться с любыми препятствиями. Вопросы?
Сандра едва успела выговорить последний слог, как десятки рук взмыли вверх. Моя рука тоже поднялась.
– Пожалуйста, – женщина указала на актёра Джона Нагано, располагавшегося в первом ряду.
– Я так понял, что нас обещают отпустить, как только фильм полностью будет снят и смонтирован, – Смит кивнула. – Кто будет оценивать степень его «шедевральности»? Кому он должен понравиться – Заказчику или каким-то определённым критикам? Может ли Заказчик не принять кино с первого раза и отдать его нам на доработку? И если процесс съёмок и переделывания займёт пять лет – нас в самом деле будут держать в заложниках столько времени?
Я тут же представила себе пять лет плена, и голова разболелась ещё сильнее.
– Оценка степени «шедевральности» вашего творения лежит исключительно на плечах Заказчика, – пояснила Сандра. – Пока он не скажет «стоп», вы будете оставаться в бункере. Сколько времени это займёт – пять недель или пять лет – зависит целиком и полностью от вас. После окончания проекта фильм попадёт в широкий прокат. А вы продолжите свою прежнюю жизнь.
– Эта стерва начинает меня бесить, – неслышно проговорила в нос Питерс.
– Она убивает меня своей сдержанностью с момента нашей первой встречи, – призналась я.
– Ни рыба ни мясо, – Джен была солидарна с моим впечатлением об этой даме. – Так невозмутимо говорит обо всём этом, как будто похищения людей в двадцать первом веке – в порядке вещей.
– Обо всём этом антураже, – следующей вопрос Сандре задала продюсер Виктория Вишневски, – как и о вашей речи, лично у меня, по правде сказать, сложилось двоякое мнение. Не могу говорить за других, но, возможно, некоторые также переживают подобные чувства. Что я имею в виду? Это всё похоже на постановку. Сюжеты новостей, чтобы убедить нас. Изоляция. При этом возникают абсолютно логичные вопросы, – она растягивала слова и гнусавила так, что сложно было уследить за общей мыслью. – Например, как можно незаметно украсть самолёт в таком тесном воздушном пространстве? Это всё выглядит как розыгрыш или качественное реалити-шоу. Я до сих пор убеждена в том, что всё происходит не по-настоящему. Возможно, я не совсем ясно выражаюсь, но суть вы уловили. Докажите, что нас в самом деле украли.
– Что за чушь?! – Северин снова счёл долгом поделиться своими соображениями, только на этот раз именно со мной. Его дыхание било мне в ухо, а его рука крепко сжимала плечо. – Я, конечно, половины не понял из того, что она сказала, но… Слушай, как можно думать, что с нами так пошутили?
– Вообще-то она в чём-то права, – раздражённо ответила я. – Тебе не кажется странным, что все, кто нужен этому Заказчику, оказались в Лондоне и летели в Берлин, да ещё и в одном самолёте и в одно время?
Вишневски своей нудной проповедью возродила во мне предположение, что похищение может быть фальшивкой.
– Не кажется, – продолжать гудеть русский. – Не вижу ничего сложного.
– И как же, по-твоему, он всех собрал? – я повернулась к нему, ожидая объяснений. Точнее, больше рассчитывая, что Максиму будет нечем крыть и он умолкнет.
– Как, как? – для Северина это, похоже, был банальный вопрос. – Поддельные приглашения на мероприятия. Я вот удивился, с какой радости меня позвали сначала на Бафту7, а потом ещё и на Берлинале8. Это вы, звёзды мировой величины, на этих фестивалях живёте почти. А я… Нет, я фигура в кино не последняя и многообещающая. И в Голливуде недавно снялся, но в эпизоде. Никуда не звали, а тут пригласили. Приехал – и пожалуйста. А вон монтажёр сидит, – он указал влево, – он то же самое тебе скажет. Только его на какую-то другую тусовку в Лондоне вызвали. А она взяла и отменилась. И кто-то предложил ему в Берлин полететь. Билеты на основную программу Берлинале были. Так он и попал в самолёт.
Он откинулся на стуле и скрестил руки на груди.
– Хорошо, – непросто было не согласиться с его доводами. – Допустим, что у всех похожие истории, как они оказались в самолёте. Но как можно было так сделать, чтобы наши команды летели другим рейсом?
– Какие команды? – поморщился парень.
– Стилисты, визажисты, ассистенты. Куда они делись?
– Ты ж сама ответила на свой вопрос. Этот похититель так всё устроил, чтоб они улетели другим рейсом и чтоб никого лишнего на борту не было.
Пол, вполуха слушавший нас, взглянул на меня, поджал нижнюю губу и закивал, поддерживая русского.
– Как-то слишком всё гладко, – я стояла на своём.
– Молодец этот Заказчик, всё рассчитал. Придумал, как самолёт украсть, обустроил это здание. Всё у него так чётко.
Я развернулась к Максу ещё больше, желая понять по его лицу, всерьёз он восхищается продуманностью плана Заказчика или шутит. В прищуренных бледно-голубых глазах парня играли чёртики. Его рот был чуть приоткрыт, а нижняя челюсть выступала вперёд. Лёгкая небритость придавала облику суровость. При этом глубокие складки у щёк говорили о том, что Максим любил посмеяться.
Мне подумалось, что Северин хоть и назойливый до зубного скрежета, всё же довольно добродушный. От него веяло славянской непосредственностью и монументальностью одновременно, и это подкупало.
– А может, это женщина, – так и не выяснив, дурачился парень или нет, проговорила я.
Он медленно пожал плечами.
Из-за болтовни Максима я упустила часть объяснений, которые давала Смит.
– Что она сказала? – мне пришлось побеспокоить Пола.
– Да ничего существенного, – отмахнулся тот. – Мол, мы можем, конечно, не верить в похищение. Но бездействие и неподчинение станут потерей времени для нас. Никто никому ничего не будет доказывать.
Макбрайд умолк, и я обратила свой взор на сцену.
Сандра вещала:
– Вас собрали здесь не для каких-то отвратительных вещей. Заказчик придумал и реализовал план точно не для того, чтобы заставить талантливейших людей мира кино производить порнографические материалы, как предположили некоторые из вас, – и женщина, приподняв на секунду брови, выразительно посмотрела на Джен, а затем и на меня.
Десятки пар глаз тут же направились в нашу сторону. Мы с Джен коротко переглянулись. Казалось, что взгляды товарищей впиваются в кожу.
– Что? – выдавила я, чувствуя себя не особо уютно в этой атмосфере осуждения и проклиная в глубине души чёртову Смит, которой приспичило поведать всем о нашем с подругой разговоре. – Мы просто перебирали варианты.
