Загида, привыкшая к тому, что продуктов в угловом магазине покупается по сто-сто пятьдесят граммов, и обед на два дня готовится из кусочка мяса в двести пятьдесят граммов, сравнивала кухню матери с этой и удивлялась, как они непохожи.

Одной дочке ханум велела чистить картошку, другой  –  перебирать рис. А Загида получила задание  – разделать большой кусок баранины.

– Кусочки мяса должны быть не больше воробьиной головки. Большие кости выбери, а мелкие оставь,  – учила хозяйка.

– Это будет шашлык, который обычно готовят в лесу на костре?

– Нет, это будет плов. Без него трудно насытить такую ораву. В нашем казанском плове много мяса и моркови.

Тимуру было поручено пропустить постные куски мяса через мясорубку. Сама хозяйка, достав из двух разных мешков равное количество муки, добавила в неё молоко, катык, яйца и, тщательно замесив, положила дрожжи, потом выставила на солнце. При этом мать не забывала внимательно следить за тем, чтобы дочери делали свою работу аккуратно.

– Из картофелин убирай все глазки,  –  говорила она.  –  Камушков в рисе оставаться не должно.

– Загида, не нарезай мясо слишком мелко. Вот так, хорошо. Для плова бери только хорошие куски.

Служанка мыла посуду, грела воду. Кухня напоминала фабрику. Вот Хадича-ханум достала белейшей муки из третьего мешка и, разбив в неё яйцо, стала замешивать тесто.

– А это что будет?

– В бульон мы запустим пельмени.

Загида уже знала, что такое пельмени, но не видела, как они готовятся.

Девушка внимательно следила за работой хозяйки. Хадича-ханум обратилась к сыну, который кончил проворачивать мясо.

– Сынок, если ты сделал работу, сбегай к отцу, узнай, сколько времени. Если уже пора, ступай на пристань встречать Фатыху-ханум. Я позвала её помочь мне. Она может сбиться с пути. Фатыха-ханум будет очень кстати. Она была дочерью богатого человека и снохой другого богача. Но здесь они потеряли всё, живут в большой нужде. Мы всегда приглашаем её. Она и гостья у нас, и большая помощница. Если бы о приезде гостей узнали вчера, с утра она была бы уже здесь… Мы позвонили ей в половине восьмого. Уж и не знаю, на каком пароходе приедет.

Загиде, которая управилась со своей работой, она велела промыть кости в холодной воде, чтобы не оставалось крови, положить их в казан, налить воды, посолить и поставить на огонь.

– Для чего столько воды?  –  спросила Загида.

– Я же говорила: будет мясной бульон. Он варится долго, так что воды останется, сколько надо. И потом не забывай: двадцать человек  –  это, значит, двадцать тарелок. Пельмени у нас любят, некоторые по две тарелки съедают. Считай: уже тридцать тарелок. Есть поговорка: «Изобилие  –  это дар небес!» А теперь, Загида, помоги перебирать рис.

– А ты почисти лук,  –  обратилась она к служанке, а сама продолжала возиться с тестом.

– Видишь,  –  сказала она Загиде,  –  это тесто не тянется. Для пельменей нужно упругое тесто, пружинистое. Иначе порвётся, и мясо выпадет.

Старательно промесив тесто, она принялась раскатывать его. Всё у неё получалось быстро, сноровисто. Загида не удержалась и сказала:

– Тутам, вы раскатываете тесто так ловко, будто занимаетесь этим всю жизнь!

– У нас каждая девушка должна уметь готовить. В особенности мучные блюда… Я научилась этому очень рано. Вот уже шестнадцать лет, как мы поженились с твоим отцом. За всё это время жили на одном месте не больше двух-трёх лет. Ты ведь знаешь, отец то мост где-то строит, то туннель в другом месте прокладывает. В те годы я учительницей была… Работу оставлять не хотела. Где-то в школе трудилась, где-то  –  в профучилище, а где-то  –  в лицее. Какие только предметы ни преподавала! Я  –  математик. Прихожу в школу, а мне говорят: «Пожалуйста, Хадича-ханум, выручайте! Нет у нас учителя истории и географии. Уже половина учебного года прошла. Не возьмёте ли эти часы на себя?» Я и брала. А через несколько месяцев уезжает какой-нибудь учитель. Опять идут ко мне: «Пожалуйста, возьмите уроки санитарии!» Беру снова. А что делать? Двенадцать лет в Анатолии преподавала. Ни разу не встречала школы, которая была бы укомплектована полностью. Один год вынуждена была даже французскому обучать.

– Да как же вы сумели так работать?

– Так и сумела. Старалась, как могла. В те годы молодые учителя не очень-то рвались из Стамбула в провинциальную Анатолию. Всюду верховодили местные полуграмотные или бездарные учителя. Если вдруг появлялся учитель, готовый работать постоянно, в него вцеплялись обеими руками! Поскольку я зависела от твоего отца, а он  –  от своей работы, перебиралась в школу ближайшего к нему аула. Какие только трудности ни приходилось преодолевать! Это были вовсе не те нарядные аулы, какие изображают в учебнике географии, а глухое захолустье, дыра. Грязь, скопище клопов! Я сразу же принималась чистить и мыть жилище, бороться с клопами. Только начинаешь свободно дышать, проходит немного времени, и опять выползают откуда-то. А вши?  –  То тут, то там. Снова начинаю борьбу, но вшей становится всё больше и больше. Заходили соседи и обязательно оставляли вшей. Нельзя же было не впускать людей! Первому моему мальчику два года было, он уже говорить начинал. Заразился от соседских детей тифом, который погубил ребёнка за две недели. Малыш истаял у меня на глазах. Это горе я не могла пережить и серьёзно заболела сама. Отец твой тоже сильно горевал. Он уходил на работу и не всегда удавалось ему приходить на обед. Я оставалась одна. К счастью, мама тогда была жива. Отец советовал ехать к ней в Искешахар. «Отдохнёшь немного,  –  говорил он,  –  и о ребёнке быстрее забудешь». И в самом деле, жить в доме, где всё напоминало о сынишке, было невыносимо! Но я беспокоилась о муже. «Он целый день на работе, усталый будет приходить домой,  –  думала я,  –  кто встретит его? Кто обеспечит ему отдых?» Да и мама не похвалит меня, скажет: «Ага! Бросила мужа одного и отдыхать приехала?!» Я знала, что она встретит меня такими словами.

Но вот отец твой стал очень настойчиво уговаривать меня: «Ты совсем исхудала, зачахла,  –  говорил он,  –  воздух аула не подходит тебе! Уезжай же наконец! Через некоторое время я сам приеду за тобой». Послушалась я его. Он поехал проводить до станции, нанял лошадь в посёлке. Я собрала вещи, но что-то удерживало меня. Отец приготовил в товарном вагоне место, застелив железки, которые там были, одеялом. Было неизвестно, когда поезд тронется, а отцу надо было спешить на работу. Он очень волновался. «Возвращайся,  –  говорю ему,  –  не жди». Он согласился, стал глазами искать подводу. Прощаясь, утешал меня. Тут поезд дал сигнал и дёрнулся. Отец остановился в раздумье  –  то ли меня провожать, то ли садиться в телегу. Поезд пошёл. Тут поразила меня ужасная мысль, казалось, будто шепнул кто-то: «Ты видишь мужа в последний раз»… Я схватила что-то из вещей и выпрыгнула из вагона, бросилась догонять телегу. Повиснув у мужа на шее, кричала: «Я не уеду, не уеду, ни сейчас, ни потом!» «Ты с ума сошла?!  –  ругал он меня.  –  Что будет из того, что к матери поедешь?» Оба расстроенные ехали в телеге молча. А на другой день отец слёг с малярией. На работу идти не мог. Тело горело. Поднялась высокая температура. Он потерял сознание. Я перепугалась ужасно: «Неужели в этом гадком ауле я ещё и мужа потеряю?!»  –  думала я. Сон у меня пропал. О сыне уже не вспоминала. Всеми силами мужа спасти пыталась. Нет поблизости ни доктора, ни лекарства. Делаю, что в голову придёт. Без остановки заваривала липовый цвет и поила больного. Инженеров, рабочих посылала на поиски лекарства. Только через три дня насилу доставили из посёлка доктора. Я спросила, правильно ли я делаю. Он признался, что они и сами так лечат больных, и добавил: «Существует американское средство, но у нас его нет  –  ни таблеток, ни инъекции». Доктор дал хинин. «Опасность миновала,  –  сказал он,  –  температура падает. Если бы не вы, больной умер бы». Выходит, интуиция не обманула меня. Отец ваш пошёл на поправку. Радость была так велика, что горечь утраты ослабла. После этого отец купил палатку. Летние месяцы стали проводить в ней. (Пельмени тем временем лепились.) Дети наши рождались в разных посёлках, среди разных народов.