– Трут? – спросил он.

– Ага, – призналась я.

Он принял из моих рук сандалии и, присев на корточки, обхватил мою ножку, приподнял, погладил и предложил бальзам для заживления ран. Я поблагодарила, сказав, что бальзам у меня имеется. Гефест обещал к завтрашнему дню подогнать таларии по ноге.

– А мерки ты снимать не будешь? – поинтересовалась я у горе-сапожника, который и в прошлый раз не удосужился измерить мою стопу, в результате сделав не летающие, а какие-то пыточные сандалии.

– Так я же посмотрел на твою ножку, – ответил мне он.

Спорить я не стала, хотя процесс визуального снятия мерок и вызывал у меня недоверие.

Пообещав зайти за талариями на следующий день, я попрощалась с Гефестом и пошла к себе – лечить мозоли.

На террасе меня ждал Гермес. Он продолжал приносить мне ужины и обеды, хотя, теоретически, теперь, имея свои таларии, я могла перекусывать в таверне на земле (жалованье мне выплачивали регулярно, дважды в месяц).

Я поблагодарила его и попросила подождать 5 минут, пока я смажу бальзамом мозоли. Он посмотрел на мои ступни с сочувствием и заметил:

– Сходи к Гефесту, пусть переделает таларии. Или, хочешь, я сам его попрошу.

– Я как раз от него, завтра сделает.

Спустя 5 минут я присоединилась к Гермесу на террасе и предложила ему разделить со мной трапезу, но он, как обычно, решил ограничиться фруктами и вином.

Когда я прикончила обед и тоже приступила к вину и фруктам, он сказал, что задержался потому, что хотел поговорить. Впрочем, я и сама об этом догадалась.

– По работе? – поинтересовалась я на всякий случай, хотя подозревала, что повод неформальный.

– Нет, о личном, – он не стал юлить и делать долгое вступление. – Я заметил, что в последнее время ты грустная и даже какая-то нервная. Что тебя гложет?

– Да нет, показалась, все в порядке, – ответила я. Не могла же я признаться, что меня терзает неимоверное притяжение к нему и невозможность реализовать свое желание стать его любовницей. И что меня грызет совесть за то, что я неверна Максу, пусть и не физически, а лишь в воображении.

– Мне кажется, тебе не хватает секса. Это естественная потребность в твоем возрасте. Сексуальное воздержание не приводит ни к чему хорошему.

Кто позволил ему лезть мне в душу и затрагивать интимные темы? Я вспыхнула. Если б он был обычным человеком, влепила бы ему пощечину. Но он был богом, к тому же моим шефом, поэтому я сдержалась и ограничилась лишь просьбой не лезть мне в душу и не учить жить. Но он меня не послушал.

– Понимаю, что фавны вряд ли сильно привлекательны в качестве сексуальных партнеров для земной женщины, – продолжил он, и я невежливо фыркнула.

– Но, думаю, бог тебя мог бы устроить. Так что напоминаю, что всегда к твоим услугам. Только скажи, что согласна, и я не позволю тебе скучать, – закончил свою речь Гермес, не обратив внимания на мой смешок.

На этом беседа была завершена. Он поцеловал мне руку, заставив, как обычно, застучать мое сердце чаще, и улетел куда-то по своим делам.

После ухода Гермеса я села писать пиар-план, но сосредоточиться на работе никак не могла. Шеф мой был не богом, а настоящим искусителем. Наверняка он замечал, как меняется мое состояние от его прикосновений. Делая мне пикантное предложение, он, коварный, знал, что от него невозможно отказаться. Как это называется в моем мире? Сексуальными домогательствами на работе? Совершенно очевидно, что мой шеф домогался меня, и это было нечестно и незаконно.

Конечно, он не шантажировал меня и не проводил связи между нашими личными и служебными взаимоотношениями (и на том спасибо). Но он использовал рабочие моменты в личных целях, при каждом удобном случае касаясь меня, лаская взглядом, вкрадываясь в мою душу своим сладким голосом и разжигая во мне желание. С каждым днем мне было все труднее заставлять себя сдерживаться, чтобы не ответить на его прикосновения, не показать, что таю от его голоса, а его взгляд заставляет забыть обо всем на свете.

Но он не знал про мой печальный опыт любовно-служебных взаимоотношений. Между тем, предательство моего бывшего возлюбленного-коллеги многому меня научило. Я же не полная идиотка, чтобы повторно наступать на одни и те же грабли. Уроки из своих ошибок я извлекать умела.

Желая еще основательнее убедить себя в том, что с Гермесом связываться мне никак нельзя, я создала файл, начертила таблицу из двух колонок. В первую решила выписать аргументы против этого романа, во вторую – за. В какой-то умной психологической книжке я читала, что это помогает разобраться в себе и понять, чего же хочется на самом деле.

Первым пунктом в левом столбике написала имя своего жениха, ждущего меня на земле. Вторым пунктом – возможное недовольство Зевса или Геры (если они окажутся противниками служебных романов, то вышвырнут, разумеется, не Гермеса, а меня). Третий пункт – неминуемая разлука после окончания контракта. В правом столбике написала лишь одно слово: «Хочу!». Аргумент был всего один, но он перекрывал все другие. Мне показалось, что первая буква написанного справа слова разрастается и перечеркивает все слова, записанные слева. Я закрыла файл, выбрав во всплывшем окне команду «не сохранять». Ничегошеньки не дал мне этот психологический прием. Разум боролся с инстинктами, и, похоже, проигрывал. Но я не сдамся, я буду держаться сколько смогу, и, возможно, все-таки выстою!

К тому времени, когда Гермес принес мне ужин, состоящий из овечьего сыра, йогурта и фруктов, мною был написан только «пиар-план». В смысле, напечатано было только это слово, а под ним – ни одного пункта. По счастью, шеф не стал расспрашивать меня, как продвигается работа, лишь оставил корзину с провизией на столе и удалился.

Я перекусила и пошла дальше вымучивать из себя этот самый план. Вскоре поймала себя на мысли, что вписываю под набранным ранее названием привычные фразы, не наполненные никаким содержанием, как для отчета: «составить список лояльных летописцев», «провести день открытых дверей для лидеров общественного мнения, летописцев и поэтов», «разработать логотип компании», «составить прогноз возможных кризисов», «подготовить план антикризисных мероприятий»…

Осознав, что уже поздно, и работать сегодня я уже не в состоянии, закрыла компьютер и пошла в спальню.

На этот раз мне приснилось, что мы с Гермесом занимаемся любовью на глазах у всего сонма олимпийцев: богов, богинь, фавнов и нимф. С одной стороны, это мешало отдаться наслаждению – не хотелось совершить какой-либо ошибки, которую потом будут обсуждать, посмеиваясь. С другой стороны, это приятно щекотало нервы и невероятно возбуждало. Тут Герма, не прекращая двигаться во мне, поцеловал меня в губы, ловко орудуя языком, и я совершенно растаяла, нет – даже расплавилась. Мне стало совершенно безразлично, смотрят на нас или нет, и все ли мы правильно делаем. Я полностью отдалась своим ощущениям. Приятная сладость разливалась по телу, и волны наслаждения подкатывались все ближе к затылку. Но тут я услышала голос Макса. «Дура!» – сказал он. Я поняла, что он тоже наблюдает за нами, и открыла глаза, чтобы убедиться в этом.

И я оказалась одна в своей пещере. Но при этом было ощущение, что все-таки не одна, что кто-то наблюдает за мною. Я машинально тронула свои трусики: они были влажные, хоть выжимай. Я потянулась, скинула с себя простынь (теперь я всегда спала под ней) и пошла в душ.

Прикончив остатки вчерашнего ужина, я пошла в кабинет, чтобы закончить написание пиар-плана. Крышка ноутбука была поднята, а на экране был открыт файл с табличкой за и против. Я остолбенела. Мистика какая-то! Я же точно помню, что не сохраняла его. И еще выходило, что за мной следят, роются в моих документах… Хорошо еще, что из таблички было сложно понять, о чем она: слева написано три слова: «Макс», «Зевс» и «разочарование», – а справа – всего одно: «Хочу!».