Затем последовала еще одна затрещина: незаслуженная двойка по математике. Совершенно ни за что! Учитель, от которого у нее дрожали колени, так оценила отказ прилежной ученицы говорить громко у доски. Слезы. Отвращение к уравнительным мероприятиям любого характера.
Вскоре отгремела зычно воспетая Цоем и Летовым перестройка. Школа превратилась в лицей, а пионеры – в вольную субкультурную массу. Памятные надписи на алых галстуках, привезенных из бывших оздоровительных лагерей, были погребены в советских чемоданах на дачных чердаках. Десятки смен и отрядов слоились в ворохе черно-белых и цветных групповых фото, на которых с легкостью узнавалось лицо с фирменными ямочками. Сотни линеек и тысячи глаз. И ни одного Германа.
Воспоминания о детстве и юности были болезненно-отрывистыми: развод родителей, переезд, чужой двор, чужая школа с углубленным изучением чужого не французского, а почему-то английского языка. Эта мамина авантюра с поступлением в языковую школу походила на экстренный прыжок с парашютом с покрывающейся лавой скалы. Лавой и парашютом одновременно была мама. Она подбадривала дочь, хвалила ее, нанимала репетиторов, всячески сама помогала осваивать азы второго иностранного языка, но о том, чтобы бросать свою затею и переводить дочь в обычную школу по соседству с домом, и речи быть не могло.
– Ты быстро втянешься, всё получится, вот увидишь, – говорила София Михайловна после первых, по понятным причинам неудовлетворительных оценок за грамматические тесты. – Ирина Викторовна и Неллли Дмитриевна понимают, что ты пока не можешь написать тест больше чем на три, но обещают, что уже к марту ситуация изменится и начнутся пятерки, к которым ты так привыкла. Потерпи, пожалуйста.
Ника поморщилась и подытожила:
– Кира, конечно, потерпела, потерпела и еще раз потерпела. Она вообще была чемпионом терпения к своим пятнадцати годам. И она, конечно, справилась и повесила первый тест с пятеркой над столом на почетное место рядом с «Царевной Лебедь».
Обстановка со сверстниками во дворе имела куда более сложную траекторию. Никаких тебе парашютов и поблажек она не предполагала. Особым маршрутом лег на Кирину тонкую душевную организацию роскошный опыт бойкота со стороны соседских девчонок с, как это принято теперь называть, троллингом и буллингом по полной программе. Случались времена, когда девушка боялась выходить одна из квартиры, понимая, что на лестничной клетке ее поджидают безбашенные подростки, подогретые среднегорячительными напитками. Она видела однажды, как они избили девочку с десятого этажа только за то, что та, воспитываемая отцом-одиночкой, неопрятно одевалась. Это было жуткое зрелище, за которым последовало добровольное заточение, девичьи дневники, фортепиано, гитара и книги. Время тянулось неопределенно медленно. Осень, зима, весна восьмого класса, скучное лето в деревне, осень, зима, весна девятого, бесполезное лето на даче, осень десятого и наконец Он.
Савва пропустил кульминационное «наконец Он» и продолжил убедительно раскрывать образ предположительно главной героини предположительно будущей повести:
– Носителям одного, то есть родного языка сложно было представить, как Кире удалось уместить всего за год в своей творческой, а значит, хаотично организованной голове строгую аналитическую структуру языка, которую ее новоиспеченные одноклассники изучали целых восемь лет. Но английский, благодаря развитому правополушарному мышлению и знанию языка из той же индоевропейской языковой семьи, усваивался без особых проблем и, в целом, казался ей даже немного примитивным. Вот вам латинский алфавит (ничего нового), вот понятная система времен (таблица висела на стене у письменного стола месяцев пять и встроилась на ура в нейронную сеть), вот падежи (проще простого). Смешно сказать, всего два артикля, не восемь, как во французском, и не двадцать восемь в еще более диком немецком варианте, изучение которого началось в десятом классе. Вот простейшие степени сравнения прилагательных, сносная система наклонений и отглагольное существительное со смешным названием «герундий». Незамысловатая фонетика, на 60% заимствованная из французского лексика и полное отсутствие диакритических знаков. Детский конструктор было собирать в разы сложнее, чем осваивать этот международный и общепризнанный вид коммуникации.
За смелость и старательность, с которой Кира сначала летела вниз, а затем парила над долиной знаний, невидимые хранители наконец решили обратить внимание на свою нетребовательную подопечную и послали ей на удачу добрых, понимающих учителей. Они помогали новенькой, верили в нее и ни разу за четыре года не нарушили ее личных границ.
– Зато их системно нарушали одноклассницы, – меняя направление мысли, добавила Ника, – которые шпарили на трех языках во всех временах и лицах, и мужавшие буквально на глазах одноклассники, недвусмысленно глазеющие на новенькую в упор.
Здесь надо отдать должное Софье Михайловне. Она пахала, забывая о себе, не зная отдыха и простых человеческих радостей, бралась за любую работу (а ведь в то время с работой было не густо, с деньгами и подавно). Трудное было время. Софье Михайловне приходилось выкручиваться по-всякому, содержать семью, давать дочери всё необходимое, оплачивать дополнительные уроки и курсы. Именно она тогда настояла на вузе с языковой специализацией и сделала все, чтобы помочь Кире поступить.
– И Кира поступила!!! – перехватил нить повествования Савва. – И ей было впервые очень-очень интересно и легко учиться. Она старалась как можно больше записывать на лекциях, особенно по страноведению и истории мировых культур. С раннего детства влюбленная в литературу, студентка теперь зачитывалась более пикантной французской и итальянской прозой, которую увлеченно преподавала совершенно замечательная миниатюрная Светлана Львовна вместо дородной вдохновенной школьной Оксаны Маратовны. Стихосложение, которым однажды в школе вместо рецензии одаренная ученица покорила литераторшу, в институте Кира не применяла.
– Точно, она уже в школе писала наивные девичьи зарисовки, – хихикая, подтвердила паркующаяся, – давай дальше ты сам. Я доехала, пойду кормить своих. А ты продолжай, пожалуйста. Гладко так всё складывается.
– Хорошо, – доедая овощи, согласился соавтор, заварил высокогорный зеленый, налил его в любимую селадоновую пиалу и вернулся к новому для него, но уже полюбившемуся сочинительству:
– В институте то было лишним. Там вообще не нужно было расчищать место под солнцем. Однокурсницы были настолько погружены в свои к тому времени уже взрослые процессы, что им было наплевать, пишет ли твоя соседка по паре в рифму или левой рукой. Группа подобралась сильная. Большинство студенток, напрочь испорченных интеллектом, отрицательных эмоций к Кириным ямочкам и способностям не испытывали. Мальчишек на курсе было всего двое, и оба заняты, делить и красоваться было не перед кем – шансы на конфликт приравнивались к нулю.
С первого же семестра отличницы задали высоченную планку, и Кира практически без усилий смогла держаться за нее до самого «красного диплома». Французский с английским в пяти вариациях, латынь, языковедение, психология, страноведение, культурология – это был рай для ее гуманитарных мозгов. Учеба шла гладко и местами даже весело. Il est à noter… (стоит отметить), как любила говорить грамматистка, Кира сама не заметила, как пролетело пять лет первого высшего, а за ними еще два с половиной второго.
После защиты диплома в инязе Кира почти сразу поняла, что филология сама по себе – это не профессия. Учителем, как мама, быть как-то не хотелось. Переводчиком при малограмотных толстопузых бизнесменчиках тем более. Скукота, да напрасное растрачивание бесценного ресурса. К языкам нужно было что-то прикладное, то, что могло бы обеспечить ее потенциальное одиночество комфортом и уютом. К тому моменту Кира уже была немножко замужем за Марком, но ее мысли и попытки «выйти с пляжа» были весьма частыми и настойчивыми.
Так, вслед за первым был получен второй диплом, журналиста-международника, и начаты первые шаги на пути к искусству мыслетворчества. О, если бы не работа, в которую Кира с первого дня нырнула с головой, если бы не 12–14 часов каждодневной занятости, если бы не горящие дедлайны и зловредные редакторы и заносчивые юристы, она бы вряд ли смогла столько лет заглушать мысли о Германе. Пять лет после института были распаханы креативом, засеяны субординацией и нескончаемым списком задач.
