Дочка копается со своими кофтами, я дергаюсь, обижаю её, она смотрит на меня со слезой, дуется – господи, я уже сама чуть не плачу! Ну почему, когда всё должно быть хорошо, что-нибудь обязательно не так, через заднее место!..

На улице я нарочно прохожу мимо киосков, чтоб соблазнить дочку на какой-нибудь сникерс. Но дочь, моя гордая страдалица, держится, молчит. Я покупаю им с бабушкой кекс – дочка стреляет глазами, но – ни слова. Характер.

Теперь у меня другая проблема: как улизнуть от чая со свекровью? Ну не хочется мне сегодня ещё и её бзики терпеть! Терпеть, улыбаться и поддакивать. Не могу! Хочу расслабиться, быть свободной, ни под кого не подлаживаться… Но разве так бывает?

И всё-таки сегодня мне везет, наверное, ангел мой хранитель за мои страданья помогает. Свекровь возится на кухне со своей помидорной рассадой. Июнь на дворе, жара, скоро высаживать на даче. Она всегда носится с этой рассадой, все подоконники в квартире забиты ящиками. И вот она смотрит на меня – неуверенно. Вроде с рассадой не закончила, а тут я… Надо бы чайку поставить, полялякать за жизнь, помучить Мариночку, чтоб не казалось медом – когда ребенка бросает и мчится неведомо куда, к кому… Ясное дело – грешить. Куда ж ещё?

– Всё, бабушка, побежала, – говорю я решительно, подталкиваю дочку вперед, к свекрови, несу при этом какую-то чушь про задание мэра и отступаю потихоньку к двери.

Свекровь целует внучку, смотрит на меня поверх очков. Я начинаю открывать дверь. Свекровь по-прежнему молчит. Одно движение пальца – дверь захлопнулась. Всё.

Я свободна!

В неописуемом восторге я бегу наружу. Боже мой, теперь ничто не может помешать свиданию. Всё во мне поет, каждая клеточка-жилочка, радостная музыка распирает меня всю. Я, наверное, свечусь каким-то особенным светом, потому что мужики в магазине, где я покупаю мясо, сок, фрукты к нашему с Димочкой ужину, – все мужики пристально смотрят на меня. А я пренебрежительно думаю о них всех, мужчинах, женщинах, думаю: если бы вы знали, что меня ждет сегодня вечером, вы бы усохли от зависти со своей жалкой любовью, со своей ужасной семейной постелью, со своим нищенским сексом!

Вот я уже вбегаю в Димкин подъезд. Прислонившись к стенке лифта, я блаженно и, наверное, – благо никто не видит – греховно улыбаюсь. Нет, то, что случается между нами, – не может быть грехом. То, что делает меня самой счастливой женщиной на свете, – не может быть греховным.

И оттого, что я знаю, что сейчас будет, у меня всё дрожит в груди, в животе, и дыхание мое неспокойно, как будто я уже в его руках.

…Когда на второй день нашего с Димочкой знакомства он пригласил меня к себе домой, на ужин, – я твердо решила ни за что ему в первый раз не уступать. А может, и во второй. Кто знает, будет видно.

Вечер получился замечательный. Дима рассказывал о своей жизни, слушал меня – он умеет слушать. Я уже собралась уходить, с какими-то перепутанными чувствами. С одной стороны, с ним было спокойно, как с близким надежным человеком. Дима не приставал, не намекал, не рассказывал сальности, не предлагал посмотреть порнушку по видику, он даже не заводил музыки, не тянул танцевать, – сидит, слушает, рассказывает, ходит мимо меня на кухню, наклоняется рядом со мной, так что я могу ощущать его легкий запах, запах чистого мужского тела… В общем, он как бы вовсе не собирался закончить вечер со мной в постели.

С другой стороны, это его спокойствие как-то даже обижало, вроде бы мои женские чары на него не действуют.

И когда я, громко смеясь и тихо вздыхая, пошла в прихожую, одеваться, у меня внутри что-то сжалось от обиды, – а ведь не на что вроде обижаться, всё произошло, как хотела. Дима уже накинул мне шубу на плечи – и вдруг прижал меня к себе, спиной, так что я с замиранием сердца ощутила всю его твёрдую линию, от лба – через бедра – до коленей. Сладкая судорога прокатилась по моему животу, а он, нахал, повернул меня, как куклу, к себе лицом, запустил руки под шубу, под спину, выдернул кофту из юбки, и пальцы его мурашками прошлись по моей коже.

– И куда же это мы собрались? – прошептал он. – Разве это хорошо?..

Губы его щекотали шею, щёку, губы были сладкие, свежие, а пальцы уже в подмышках моих…

Так, в шубе, он и отнес меня на тахту, так, на шубе, мы сделали в первый раз самое сладкое на свете дело…

Так с тех пор я и живу – как зачарованная.

Дима совершенно не похож на тех трех мужчин, с которыми мне приходилось иметь дело до него. Те были разные, но в постели они вели себя одинаково – слишком осторожно, сдержанно, и при этом стонали и кричали, когда доходило до последнего. Экспериментировать с ними приходилось мне самой – крутиться в постели, дурачиться, менять позы – в общем, как-то разнообразить постельное дело. Откровенно говоря, я уже уверена была, что все мужики такие неоригинальные, скучноватые, пресноватые, а тут…

Этот был и груб, и нежен. И резок, и ласков. Он обращался со мной в постели как с дорогой игрушкой, но вертел так, что дух замирал. Он не кричал и не стонал, ласкал меня молча, нежно и яростно, и только оргазм вырывал из него рычанье – рычанье проснувшегося зверя. С ним я могла не заботиться ни о чем, ничего не изобретать – он делал всё сам, а ты только лежи, закрыв глаза, и подчиняйся. И как же это прекрасно, когда ты всю себя от пяток до макушки, тело и душу, – можешь доверить любимому сильному мужчине, когда можно ничегошеньки не бояться, ничего не стыдиться – и не знать уже, где душа твоя, где тело, где небо, где земля, где низ, где верх, – и есть лишь сверкающая, жгучая река наслажденья, по которой ты плывешь под защитой любимых рук…

Нежный медведь – так я называла Диму про себя, и, когда первый месяц бегала к нему, уже в лифте по груди и животу проходила томительная волна, так что стоило ему ко мне прикоснуться, как уже ничего не помнила, ничего не понимала…

Я выхожу из лифта. Навстречу – какая-то молодая и смазливая. У меня вдруг портится настроение. Тут же я соображаю, что выходила девица из другой квартиры, да и как это может быть, чтобы мужчина выпускал одну женщину за минуту до прихода другой… Нет, это невозможно, но часть той радости, какой я жила весь день, улетучивается.

Я подхожу к двери, протягиваю руку к звонку, нажимаю кнопку.

…Иногда мне внезапно, ни с того ни с сего, кажется, что я готова его возненавидеть. Потому что порой мне является подозрение, что не станет он меня любить так же сильно, как я, – никогда не станет.

Эти мысли приходят – и уходят. Потому что – отчего же ему не любить меня по-настоящему?.. Я молода, красива, имею успех у мужчин, многие из них готовы бросить жен, лишь бы я согласилась взять их в мужья. Я, красивая и молодая, я люблю его всей душой и всем телом. Каждой частицей тела и души. Я готова родить ему ребенка, если захочет – двух. Я готова сделать для него всё, что он пожелает. Ну, почти всё!

Как же он после этого может не любить меня – старый козел, чуть ли не в отцы мне, свихнувшийся на своей телекамере?..

Нет, этого не может быть. Надо только потерпеть. Он стал эгоистом, боится потерять свободу, комфорт, не может переступить через мужские предрассудки. Это пройдет. Я растоплю его сдержанность и холодок. Я затоплю его всего – собой, и когда-нибудь он скажет мне: «Я люблю тебя, дорогая, любимая моя Мариночка».

Он ведь так и не сказал ни разу, негодяй, что любит меня.

Дверь открывается – настежь. Дима стоит за порогом, чуть улыбается – красивый, черная с проседью шевелюра, рубашка на груди расстегнута.

Я вхожу, сдерживаю себя, чтоб не кинуться ему на шею.

– Всё в порядке? – спрашивает он, дотрагиваясь до моего плеча.

Началось. Я глубоко вздыхаю, закрываю глаза и крепко-накрепко прижимаюсь к нему всем телом.

– Ну, договорились? – мэр смотрит на меня тем испытывающим коровьим взором, какой появляется у него, когда не уверен, удалось ли убедить меня.