– Не ври, ты – минетчица по природе, – не согласилась Танька, – у тебя – большой рот. И длинный язык. И очень внимательные глаза.

– При чём здесь глаза?

– Ну, ты и овца! Когда при минете смотришь в глаза, это обостряет.

Парни смутились. Рита задумалась, как и Дашка. Дождь вдруг усилился. Так как он стал просачиваться сквозь листья, Димка был вынужден зачехлить гитару.

– Риточка, ты не хочешь мне посмотреть в глаза?– небрежно спросил Алёшка, закуривая.

– Не хочет, – дала ответ за подругу Танька, – нужен ты ей со своей избушкой на курьих ножках! Иди коровам хвосты крути, лаптем щи хлебай! Ритке подавай такого, как Димочка – из Москвы, из элитной школы, с двумя квартирами, с дачей…

– Ритке нужен золотой линь, – напомнила Дашка, – пока она его не поймает, её отсюда не вытащить. Значит, ей суждено здесь сдохнуть. Так что, Алёшка, готовься к свадьбе. Круто! Салатику поедим.

Молодой пастух приосанился и опять потянулся к Рите. Но в этот миг прорезался голос у его друга.

– Я знаю место, где линь берёт безотказно, – просипел Витька, с трудом подняв чубатую голову, и обвел компанию взглядом, – там даже Ритка сумеет его поймать.

– Ага, – улыбнулась Танька, – поймала! Не слушай, Ритка, не слушай! Триппер ты с ним поймаешь, а не линя.

Опять стало весело.

– Знаю место, – упрямо повторил Витька, пустив слюну, а затем её утерев, – и знаю, на что ловить. И знаю, когда.

– Жалко, что не знаешь, зачем, – перебила Дашка, опять начав разливать по стаканам водку, – одна – сумасшедшая, а другой – дебил! Ритка, тебе сколько?

– Совсем чуть-чуть. На самое донышко.

Димка также попросил капельку. Только выпили и запили водой, с другого конца села донеслось надрывное стрекотание мотоцикла. Оно стремительно нарастало.

– Это Виталька, – сказала Дашка, глядя на пятно света, которое приближалось вскачь по бетонке, становясь ярче и расползаясь на травяные обочины, – пиво нам из Троицкого везёт.

Танька согласилась с подругой. Виталька был её бывшим парнем. Как только он, промчавшись мимо громады церкви, остановился напротив брёвен, обе девчонки к нему приблизились. Передав им сумку с несколькими бутылками пива, он развернул мотоцикл и покатил под горку на холостых. Бутылок хватило всем, кроме Витьки, но ему было уже не нужно. Он сладко спал, завалившись на бок.

– Классное пиво, – пробормотала Танька, облившись пеною, – мы ужрёмся! Ритка, так что там с Наполеоном-то? Я не въехала.

– У тебя на правой ноге громадный паук, – спокойно сказала Рита. Быстро взглянув на свою голую ступню, стоящую на бревне, очень хорошо освещаемом фонарём, Танька онемела от ужаса. Прямо возле большого пальца расположилось чудовище совершенно невероятных размеров, с белым крестом на спине. Оно, судя по его неподвижности, чувствовало себя довольно неплохо. Про Таньку это сказать никак нельзя было. Если она чего-нибудь и боялась на этом свете, то разве что пауков. Но боялась до смерти. Её рот страдальчески приоткрылся, из глаз закапали слезы.

– Девочки, мальчики, – прошептала она, страшась шевельнуться, – я умоляю, снимите его! Пожалуйста, ради Бога! Мамочка! Господи, Боже мой! Я сейчас умру!

– Нашла дур, – усмехнулась Дашка, вставая, – вдруг у него клыки ядовитые? Цапнет – смерть!

Склонившись над ступнёй Таньки, она и Рита внимательно пригляделись к страшному насекомому.

– Челюсти у него, как у бультерьера! – сказала Рита, – а интересно, он самка или самец? Говорят, что самки очень опасны.

– Чёрные вдовы, – вспомнила Дашка, – чёрные вдовы! Такая тварь слона может уничтожить одним укусом.

Из левой брючины Таньки часто закапало, а затем полилось. Как назло – из левой, а не из правой, так что паук не видел причин менять местоположение.

– Эта дура обоссалась, – заметила Рита, – неудивительно! Ей осталось недолго жить. Мальчики, что делать?

– Ждать, пока обосрётся, – проговорил Алёшка, зевая, – тогда паук, наверное, убежит. Это птицеед.

– А он ядовитый? – спросила Рита.

– Да. Как змея. Как кобра.

Рита и Дашка стали ругать подругу за то, что та всюду шляется босиком. Дали подзатыльник. Надрали уши. Танька безмолвно глотала слёзы.

– Скажите ей, чтоб не шевелилась, – предостерёг Алёшка, зевая, – если она шевельнётся он испугается и ужалит.

– Да хватит вам, – не выдержал Димка. Спрыгнув с бревна, он протянул руку к белой ступне страдалицы, снял с неё опасное существо и бросил его в бурьян за руинами.

– Птицеед! Какой птицеед? Обычный паук, вполне безобидный. Просто решил погреться.

– Погреться? – взвизгнула Танька так, что обе её подруги сами чуть не испортили свои трусики, – он ужалил меня! Палец весь распух! Он красный! Смотрите!

Стали смотреть. Признаков укуса не обнаружили, но, поскольку Танька своих стенаний не прекращала, Рита, присев перед ней на корточки, хладнокровно взяла её палец в рот и стала сосать, чтоб удалить яд. Смешно стало даже Таньке. Дашка просто валялась. Димке пришлось отбежать в кусты. Алёшка изо всех сил пытался разбудить Витьку, но тот стал просто бревном, а сил из-за хохота было мало.

– Ни одной ранки на пальце нет, – объявила Рита, поднявшись и отплевавшись, – иди ты в задницу, дура!

Танька вмиг успокоилась. Поглядев на джинсы, сказала:

– Мне в таком виде домой нельзя. Надо идти в баню. Немедленно. Кто со мной?

– В какую? – спросила Рита, велев заткнуться Алёшке, который незамедлительно дал согласие.

– Как – в какую? У меня что, персональные бани есть? Конечно, в колхозную, что во враге. Банщик сегодня её топил, вода еще тёплая.

– Так на ней огромный замок висит!

– А Димка на что? Он любой замок отпирает гвоздиком. Правда, Димка? С нами пойдёшь? Не бойся, не изнасилуем.

– Говорите от своего имени, Портос, когда говорите подобные нелепости, – молодецки пригладив воображаемые усы, пробасила Рита. Димка, однако, её мушкетерской прыти не испугался. Сказал:

– Пойду.

Рвался и Алёшка. Его оставили за ненужностью, поручив ему бревно-Витьку. Так вот и пошли в колхозную баню, взяв по бутылке пива, три очень пьяные девицы и интеллигентный мальчик с гитарой, который пребывал в средней степени опьянения. Был час ночи. Дождь моросил. Деревня спала. Идя по бетонке вниз, три девушки пели звонкими голосами обычную в таких случаях песню "Виновата ли я?". Димка подпевал. Его, впрочем, было почти не слышно. Немного не доходя до спуска в овраг, где стояла баня, ночным певцам повстречались три здоровенных парня из местных – Сашка, Лёнька и Колька. Они шли вверх, грызя семечки и распространяя вокруг себя запах самогонки.

– О! Именинница! – подал голос на всё село самый здоровенный из них – Сашка Ковалёв, притиснув к груди поющую босоногую хулиганку, – А ты куда? Мы к тебе идём!

– Немедленно пошли вон! – завизжала Танька,выскользнув из его объятий,– Я из-за вас вся обоссалась!

Три парня заржали. Рита и Дашка вторили им. Их спутник с гитарою за плечами робко стоял, опустив глазёнки.

– Как – из-за нас? – спросил,насмеявшись,Колька, – Мы ведь тебя сейчас только повстречали!

– Все вы здесь – пауки! – верещала Танька, топая пятками, – волосатые, гадкие, тупорылые пауки с длинными руками! Вон! Вон! Вон! Вон!

Три здоровяка обиженно пошли дальше. Танька и её спутники завернули к колхозной бане. Она стояла возле ручья, что тёк по оврагу вдоль всей деревни, беря начало за полем, в глухом лесу и впадая в реку. Спустились. Замок, действительно, был огромен, но против Дашкиной шпильки в Димкиных пальцах не устоял.

– Мой прекрасный юноша, вы закончите жизнь в тюрьме, – с печалью сказала Рита, медленно потянув на себя скрипучую дверь.

– В психушке, – не согласилась Танька, – ты представляешь – он будет целый час пялиться на нас, голых, и ничего не делать! Он ведь застенчивый!

– Да мы сами ему всё сделаем.

Дверь, войдя, заперли. От чугунной печки, обложенной кирпичами, шёл сильный жар. Бак с водой был тёплым. Включив в предбаннике свет, девочки разделись, ни капельки не стесняясь мальчика и, прошлёпав к кранам, тщательно отстирали Танькины вещи. Димка, раздев лишь свою гитару, играл в предбаннике. Когда Танька с джинсами и трусами вышла и начала раскладывать их на печке, привстав на цыпочки, он скосил на неё глаза.