Наталия Веденина

Кибуц Галуёт¹

Фото: Борис Аарон

1991 год. Моя семья прилетела в Израиль. Теплый апрельский вечер. Я стою на улице Хайфы. Мужчины сносят тюки, привезенные нами, вниз по бесконечной лестнице к дому моей подруги Марины. Стою в темноте на незнакомой улице незнакомого города незнакомой страны и вдыхаю аромат жасмина. Этот цветок мне тоже незнаком по прежней жизни. Я, ночь, аромат жасмина и больше ничего. Прошлое кончилось вчера, будущее начнется завтра, а сейчас все, что у меня есть – это обволакивающий аромат незнакомых мне цветов.

Первое утро в новой стране. Я с детьми в парке. Рядом на скамейке сидит женщина, она внимательно изучает нас. И вдруг по-русски спрашивает:

– Вы давно приехали?

– Вчера. Старшему сыну недавно исполнилось четыре года, младшему – два с половиной.

Она с добрым сочувствием смотрит на детей.

Но главное между нами уже сказано. Взглядами, после моего «вчера».

Спустя три дня микроавтобус везёт нас в кибуц. По программе «Первый дом на Родине». Наши тюки грузятся в автобус, вслед за ними – мы. За рулем сидит загорелый кибуцник Гарри, на переднем кресле – его не менее загорелая жена Яффа. Двери захлопываются. Мы едем в горы, возвышающиеся над озером Кинерет.

Наконец, приехали. Наши тюки выгружают из автобуса и почему-то тащат их через столовую, которая называется здесь «хедер охель». В столовой ужинают кибуцники. «Вот они какие – новые утописты-романтики!», – смотрю я на сидящих за столами едоков. Кибуцники с интересом рассматривают нас: «Так вот они какие – новые сионисты, прибывшие к нам из Советского Союза!».

Мы послушно, как маленькое овечье стадо, плетемся за вещами, выходим из столовой, идем к небольшим белым домикам, в одном из которых мы будем жить…

И вдруг за поворотом возникает озеро Кинерет: оно далеко внизу, блеск воды, освещенной луной. И темные горы с цепочками огоньков на склонах. Не привычные для глаз лес с полями или реки, или даже море… Нет, именно лысые черные склоны гор и редкие, разбросанные в беспорядке цепочки огней поселений и дорог. Зловещим показался мне свет этих огней. Как холодные равнодушные глаза смотрели они с гор, вызывая во мне необъяснимый страх. Много, очень много лет боялась я этих огней. Вызывали они у меня тревогу, когда ночью смотрела я из окна гостиницы на горы, окружающие Мертвое море, и на горы, окружающие Эйлат. Везде, где на склонах мерцали цепочки огней, холодная волна страха накрывала меня так же, как поразила когда-то в первый вечер в кибуце.

А потом это прошло. Может быть, после того, как родители переехали в Израиль, и выросли дети, и я вторично вышла замуж…. Как-то вечером, глядя на горы, я вдруг поняла, что тревога покинула меня, и я закричала огням: «Я не боюсь вас!» И почувствовала, что смогу написать о том времени. Итак, какой я вижу себя с расстояния в двадцать пять лет.

Вот группа нарядно одетых женщин идет по горной дорожке от кибуца к еврейскому поселению. Та, что в желтом плаще («польский!», подарок мамы перед отъездом) – это я. А рядом мои подруги: Верочка из Питера и Лена с Камчатки.

Женщины в радостном возбуждении – кибуц помог им устроиться на временную работу в прачечную! Они одеты в то, что привезли с собой – элегантное и модное, в то, что удалось «достать» или сшить по лекалам из журнала «Бурда» для заграницы.

Через восемь часов эти же дамы, испытав на себе «потогонную систему капитализма», понуро тащатся назад.

А спустя неделю сердобольные женщины поселка подарили прачкам-модницам два огромных целлофановых мешка своей слегка поношенной одежды. «А свои наряды не выбрасывайте. Приберегите их для Пурима».

Шабат, утро. Воет сирена. По кибуцу мечется в поисках людей молодая особа с двумя малолетними детьми. Но кибуц как будто вымер. Никого вокруг, а сирена продолжает выть.

Наконец, несчастная влетает в кибуцную столовую. Вот где все! Сидят, неторопливо пьют кофе и читают утренние газеты. Начинается диалог: смесь иврита, английского, жестов, мимики и слез. Надо вам сказать, что особа эта, (в первой зарисовке на ней был желтый плащ) изучала иврит в Москве и потому выражалась несколько высокопарно. Примерно так: «Не будут ли господа столь любезны, чтобы объяснить, что за звук мы имеем возможность слышать?» Вдоволь насмеявшись над столь странной речью, кибуцники начинают обучать прибывшую из Советского Cоюза женщину двум самым важным в жизни словам: «савланут» (терпение) и «леат– леат» (потихоньку).

Постепенно насмерть перепуганная женщина, прижимающая к груди своих детей, начинает понимать, что сирена воет вовсе не потому, что началась война, и даже не из-за террориста, проникшего на территорию кибуца. Это хитроумное изобретение оповещает, что у кур на птицеферме кончились вода и корм. Но куры могут жить несколько дней без еды и несколько часов без питья. Поэтому: «савланут» и «леат– леат». Не надо сразу же бежать в курятник, а можно спокойно допить чашечку кофе и дочитать газету.

Вечер. Дети спят. Моя героиня (как удобно писать о себе в третьем лице!) в салоне своего домика пишет письмо своим родителям. В ванной моется муж подруги Лены. А в спальне на сохнутовской² кровати дремлет муж Верунчика. Нет, у моей героини нет проблем с нравственностью, но, что еще важнее, у нее нет проблем и с электричеством. (По договору с кибуцем только у нее одной в сумму оплаты за жилье входят электричество и вода. Ей повезло. Те, кто приехал позже, за свет платят по счетчику). За окнами холод, ветер, дождь обогреватели работают на полную «катушку». В целях экономии было принято решение всем греться в доме с бесплатным электричеством. Лена и Верунчик сидят в салоне, укутавшись поверх курток в одеяла.

– О чем ты только пишешь в письмах? – Возмущается Лена. – Я уже третий месяц пишу маме письмо и не могу никак его закончить. Она с ума там сходит! А напиши ей правду, она уж точно сляжет!

– Лично я рассказываю в письмах о природе и местных нравах.

– Дай списать! – просит Лена.

– Диктую: « Дорогие мама и папа, как бы я хотела, чтобы вы увидели красоту Кинерета, как в нем отражается луна, оставляя на воде белый длинный хвост … Вчера я любовалась сосновым лесом, где в подлеске вместо кустов малины и черники растут кактусы. Но не чудо ли! Опунция называется здесь «сабра», и это не маленький кактус в горшочке, а огромный колючий лопух».

– О чем другом я могу им рассказать?! – вдруг кричит моя героиня. – О том, что я четыре месяца считала счастьем убирать в гостинице за эфиопами?!³ Но и оттуда меня уволили из-за подонка администратора. О том, что сейчас я убираю трехэтажные виллы, а денег не хватает даже на то, чтобы купить ребенку теплые носки?! А у ребенка воспаление легких, и с температурой сорок нас из больницы выгнали домой. А потом я занимала у вас деньги на антибиотики и на попутках ехала в город за лекарством. О том…

– Хватит! – перебила Лена. – Знаем. Диктуй, что дальше мы должны писать с Верунчиком.

– «Милые мои, вы даже не можете себе представить, что наши комнатные цветы: бегония и герань растут здесь на воле! И цветут почти весь год…»

– «Ненаглядные мои! А седьмого ноября кибуцники устроили коммунистический утренник и заставили нас петь комсомольские песни. Стоило ли ради этого уезжать в Израиль! А мы – несколько «русских семей» – тоже готовим им сюрприз на Новый год с Дедом Морозом и детскими подарками». Забегая вперед, скажу, что сюрприз нам удался на славу: нас чуть не выгнали из кибуца».