– Воин из меня никакой. Наставника сроду не было.

– А как же все обошлось?

– Вчера ушкуйники подошли, хотели тебя развеять. Попутно отогнали двух наглецов. В дороге поймали посланные нас убить. Я двоих приложил из самострела.

– Попал?

– Это можно и без обучения, лишь бы подошли поближе. А вот дальше десяти шагов уже надо тренироваться.

Матвей заинтересовался.

– Покажешь мне, как время будет? А то в лавках вижу, а пользоваться – не пришлось. Наши говорят, что этим только разбойники орудуют.

– Есть свои плюсы и свои минусы.

– Расскажи про минусы.

– Заряжается долго, стоит дорого, стрела из лука летит дальше.

В свою пору я заинтересовался этим вопросом, читая книгу про очередного ловкого попаданца, и просмотрел в интернете несколько подборок по этому поводу. Многое узнал: арбалет упомянут еще в Библии (сам в ней такого не видел), узнал длину болта и количество шагов, на которые он улетает, и много всего интересного в сегодняшней моей жизни. У ушкуйника угас интерес в глазах.

– Зачем же он, этот самострел, нужен?

– Расскажу про плюсы. Первый: пробивает любую кольчугу, особенно, если ближе тридцати шагов.

Исчезнувший было интерес вспыхнул с новой силой.

– Неужели любую?

Прямо хотелось бросить: нехороший буду, зуб даю! Но шуточки в тюремном стиле привьются еще не скоро.

– Те, двое убитых, оба в хороших кольчугах были. Фрол их потом продал.

– А почему не ты?

– Он купец, а я певец.

Хотелось добавить для полноты рифмы: а им… В общем, настигла их нехорошая кончина. М-да, видимо, выход вчерашнего алкоголя. Вспомнилось, как в брежневскую пору, читал где-то в прессе (И – боже вас сохрани – не читайте перед обедом советских газет, – как написал в «Собачьем сердце» великий Михаил Афанасьевич Булгаков) о том, как бороться с попытками на массовой гулянке налить вам водки. Нужно встать, привлечь к себе внимание и, уняв, общий гвалт, громко объявить: абстинент! Видимо, имелось в виду, что термин общепринят, и абсолютно известен окружающим. А варианты, когда народ будет у тебя выяснять, что это за никому не ведомая лабуда и зачем ты это ляпнул, а потом весь вечер уламывать выпить рюмочку, не рассматриваются.

А наш народ, удивляющий весь мир своими особенностями (уж не немцы какие-нибудь!), всегда поражал и меня, ярко выраженного русака, у которого четыре поколения русских предков абсолютно известны, тем, что наливает спиртное человеку, жестко отказывающемуся, неважно по каким причинам и настаивают, чтобы он это пил. До этого обсудив, что имярек склонен к запоям, не раз лечился, сейчас не пьет и как рады мать, жена и дети – сегодня его же и убеждают: ну что тебе будет с рюмки-то! А он, вместо того, чтобы встать и убежать от этих страшных врагов, сидит, вяло отказывается и, чаще всего, пьет. И понеслось! А уйти было неудобно…

В собственной блевотине лежать – удобно! Лишиться жены, детей, работы – наплевать! Терпеть это долго будет только мать. Умрет, правда, пораньше с горя – ну против этой рюмочки, все это – фигня и мелочь!

– Еще, – продолжил я, – ловко стрелять из-за укрытия.

– Мне это ни к чему, – заупрямился молодой смельчак.

– Конечно, в уютной харчевне – незачем. А вот, положим, ты на ушкуе, а по берегу скачут степняки, все очень хорошие стрелки из лука.

– Мы не хуже!

– Конечно. Обычно вас сколько? Самое меньшее.

Он задумался.

– Ну, положим, сто сорок.

– А тех гораздо больше. Столько, что на берегу драться не будешь.

– Да я…

– Ты можешь и один кинуться. А у всех жены, дети, кое у кого очень любимые невесты. А у тебя – ни папы, ни мамы, ни деток.

– Родители живы!

– А невеста поплачет с полгодика и замуж выйдет.

– Она не такая!

– Значит, прорыдает год или два.

– Ну, один-то я на такую толпу и не полезу.

– А что будешь делать?

– Бросим весла, ляжем на дно.

– А враги уже нашли лодки, набились в них и поплыли вас резать.

– А мы встанем, схватим луки, прицелимся…

– И будете утыканы стрелами, как ежик иголками.

– А щит…

– Будет мешать стрелять из лука.

Матвей еще подумал и понурился. Что ж ты молодец не весел, буйну голову повесил?

– А хорошо было бы сделать вот что: лежать за бортами ушкуя. Внезапно высунуться из-за досок, и, молниеносно прицелившись, стрельнуть в чужих.

– Поиграть в ежа?

– Лучник за это время прицелиться не успевает. А тебе, с заряженным самострелом, много времени на это не надо. И что хочу отметить: в других землях обычно на десять ратников один с арбалетом. И вот прикинь, как на разных кораблях, в разных их местах, резко поднимаются люди, в разное время, четырнадцать человек, с неведомым для степняков оружием, очень быстро стреляют и исчезают за бортом.

Матвей уже был охвачен идеей.

– Это ведь и лодки им можно пробить!

– А они деревянные?

– Откуда у степняков что добротное, кроме луков. Сабли, и те у русских стараются купить. Или, кто побогаче, берут из дамасской стали. В неведомом Дамаске делают. Слыхал про такой?

– Я там жил как-то.

На самом деле только читал о нем. Ушкуйник разинул рот от удивления.

– Это что, страна такая?

– Крупный город.

– А где?

– Далеко на юге. Жарко там очень и сухо.

– А что за народ?

– Арабы.

– Нехристи?

– Мусульмане. Но и христиан немало.

– Католики?

– Они там православие раньше нас приняли.

– Как это?

– А так. Они прежде принадлежали Византии, Константинополю.

– Не знаю.

– Знаешь. Только называешь по-другому. У нас его зовут Царьградом.

– Да вся наша вера пошла оттуда! А у католиков Рим какой-то.

Я не стал вступать в теологические беседы, и мы продолжили.

– А тебя как туда занесло?

– Угнали в рабство.

– Кто?

– Я их языка не знаю. Потом арабам продали.

– Ты там долго прожил?

– Год.

– А как толковал с ними?

– Там был раб, украли еще пареньком из Киева. А сейчас он уже живет в Дамаске лет десять, язык выучил хорошо, переводил мне.

– А что ты там делал?

– Считал, я в этом силен.

– Кого считал?

– Числа. Меня монах в Ипатьевском монастыре учил.

– Ты из церковников?

– Да нет, просто ходил к ним. Пилил, колол дрова – в общем, делал все, что мог. А монахи объясняли, как читать, писать и считать, срисовывать с картинок (по юности любил рисовать. Самое странное, что только левой рукой. Все остальное уверенно делал правой.).

– Считать я тоже умею.

– Давай сравним.

– Давай.

Велели Олегу нести гусиные перья, чернила и бересту. Начали битву средних веков против двадцатого, в котором я учился. Начал Матвей.

– Двенадцать плюс семнадцать.

Ответ сказали практически одновременно и одинаково. Продолжил я.

– Пять плюс пять девять раз.

Смельчак схватился за перо. Этак мы считать будем до вечера… Акимович наблюдал и за нашими подсчетами, и за залом – вдруг кто позовет. Я тут же сказал ответ.

– Ты знал, – возмутился Матюха.

Негодование горело на его честном лице.

– Спроси сам.

– А вот, семь плюс пять и так пять раз?

Глаза горят, сам весел. Как же, поймал обманщика и посрамил. Триумф налицо! Ушкуйника на драной козе не объедешь. Одно слово – молодец! Всякие ипатьевцы верх не возьмут. Но веселился он очень недолго – секунды три. Удар был сокрушителен: шестьдесят. Не поверил. Схватил перо, обмакнул в чернила и бойко начал пачкать бересту. Приятно видеть этакое рвение в молодом человеке, как написал бы великий драматург Александр Николаевич Островский. Однако пара минут у парня на это ушла. Теперь он выглядел несколько обескураженным, а половой удивленным, – видимо, тоже считал.

– Может быть, это случайность?

Я, вспомнив, анекдот с бородой, ответил.

– Второй раз – это будет совпадение, а третий – привычка.

Поняли не сразу. А когда дошло, Олег ржал так, что многие жеребцы позавидовали бы. И все лошади бы присели, как от голоса Ричарда Львиное Сердце. Конец веселью пытался положить обозленный Матвей. Он велел половому стоять подальше. Но не тут-то было. Того стали звать к разным столикам, видимо желая узнать мою простенькую шутку, а заодно заказывая вино и закуску. Эта возня длилась еще минут пятнадцать. Потом, мне все это надоело, я начал зевать, и бросив детские игры, мы продолжили беседу.