– Где взял, там больше нет!

А потом они устроили праздничный ужин по случаю возвращения домой. И до отвала наелись жареной телятины, тающей во рту, заедая мясо – Илья зеленью, а Марина – абрикосами, и запивая Марининым любимым «Лыхны» (абхазское сухое вино из сортов винограда «Изабелла»). На десерт лакомились свежим хлебом (по которому оба так соскучились, что он казался вкуснее пирожных!), макая его в глиняную широкую миску со светлым мёдом.

Ничего не забыл Илья, купил всё самое Маринино любимое. И когда успел изучить её вкус? Ели–то одну рыбу да кашу. Ну, ещё грибы и орехи.

Илья с любопытством наблюдал за Мариной, которая, откусив большой кусок намазанного мёдом хлеба, запихала в рот жареный миндаль и с увлечением всё это жевала, прикрыв от удовольствия глаза. А она непростая штучка! – Хлеб с миндалём, мясо с абрикосами и без хлеба… Поймав его взгляд, Марина смущённо улыбнулась: «У нас другая кухня. Не совсем русская, то есть, совсем не русская, – запуталась Марина. – Но если хочешь, я тебе… кашу сварю. С ягодами, как ты любишь. И без масла!» – добила мужа злопамятная Марина. Илья только крякнул. А мама ничего не поняла…

«Под занавес» Илья выставил на стол баночку с прозрачно–жемчужными капсулами.

– Это что, жемчуга? Твой свадебный подарок? Довесок к медовому месяцу, – не удержалась Марина.

– Кущяй, дхарагхая, – с неподражаемым акцентом отозвался Илья. – Будэшь сама как жемчужина…

В баночке оказался рыбий жир в капсулах. Марина смешно надула губы и обиженно буркнула: «Ну и не буду!». (И встретила осуждающий взгляд матери: «Слушай, что муж говорит!»).

– Будэшь, дхарагхая, будэшь. Никуда нэ дэнэшься…

Марина посмотрела на Илью и поняла: никуда не денешься! И каждый день покорно глотала по две капсулы, назло мужу запивая «лекарство» «Лыхны» (Илья на провокацию не поддавался и молчал, что называется, «в тряпочку»). И каждый день стол ломился от снеди: виноград – сладкий, как мёд; деревенский творог – с рынка, в магазине такой не купишь; вяленая твердокаменная бастурма; янтарный латвийский пармезан, который в их доме ели без хлеба, положив сверху веточку мелиссы или сельдерея.

И Илья опять удивлялся – куда он попал? Живут в Москве, а едят… «У нас другая кухня, – терпеливо говорила мужу Марина. – Хочешь, я принесу хлеб? Тебе какого отрезать?» – «Нет, я пожалуй попробую, как ты» – отвечал Илья.

За месяц Марина поздоровела и окрепла. Каждый день она делала непростую гимнастику, которой её научил муж. Илья оказался большим выдумщиком: в дверном проёме он ухитрился поставить «шведскую стенку», которая легко разбиралась (перекладины вставлялись в специальные пазы). С потолка в прихожей свисали гимнастические кольца (длина их легко регулировалась), а на стене их с Мариной спальни висели на крюке гантели.

Илья гонял жену в хвост и в гриву, утренняя гимнастика занимала сорок минут, вечерняя – час. Марина занималась с удовольствием и только улыбалась, когда подруги по институту с завистью говорили: «Ты тоненькая такая… А в буфете каждый день булочки покупаешь и кексы… И как в тебе всё это помещается?»

Марина очнулась от воспоминаний и длинно вздохнула. Тогда Илья любил её, и она всё время это знала, чувствовала – и была счастлива. А сейчас? Всё у них вроде бы хорошо, Илья её ни в чём не перечит, она делает что хочет. Захотела институт им. Мориса Тореза окончить – и окончила! Два года училась, Илья её ни слова не сказал (хотя был против – Марина знала). О дочке заботится, работает за двоих и ни на что не жалуется. Ну, что ещё? – Ночует всегда дома, по бабам не бегает… Марина невесело усмехнулась. Отчего же в сердце зубной болью ноет тревога?

Илья о её сомнениях ничего не знал: Марина всегда встречала его с улыбкой и не задавала никаких вопросов. Дома Илья теперь только ел и спал. И увлечённо рассказывал Марине о том, как весело провёл воскресенье. Как переходили реку вброд. Как бежали три километра, чтобы успеть на последнюю электричку. Как набрели на болотце с клюквой и всей группой собирали ягоды, осторожно раздвигая пальцами мокрый пушистый мох, под которым пряталась клюква. «Извини, – Илья развёл руками, – не принёс. Её там немного было, всю слопали!»

А Марине так хотелось попробовать! О том, как ей хотелось – собирать, она даже не заикалась. Всё решал Илья. В их доме он был хозяином, а Марина – хорошей женой. И все выходные проводила с мамой и маленькой Анечкой, которую на выходные забирала домой.

Интернат, на котором настоял Илья и которого так страшилась Марина, оказался для Анечки полезным. Здесь детей учили – и к восемнадцати годам почти все осваивали школьную программу за четвёртый класс, умели читать и писать. И считать умели! К детям здесь относились с любовью и заботой, ласково называя «даунятами». Анечке в интернате нравилось, она никогда не плакала, когда Марина отвозила её обратно.

Выходило так, что Илья оказался прав: ребёнку было хорошо, интернат приносил очевидную пользу. Девочка уже читала по слогам (дома было много книжек с картинками). И Марина смирилась. Она уступала Илье во всём, он же становился всё требовательнее, придираясь к ней по пустякам. Всё и всегда было так, как хотел Илья. Марина терпела, пока однажды вечером не раздался телефонный звонок – и Марина сняла трубку. Звонкий девичий голос попросил позвать Илюшу.

– Илью? А вы кто? – переспросила Марина, неприятно удивлённая такой фамильярностью.

– А вы? – нагло парировала девица на другом конце провода.

– Я его жена, – спокойно ответила Марина. – Вы, вообще, в курсе, что Илья женат? Что у него семья, ребёнок…

– Я–то в курсе. Это ты не в курсе, подруга.

– Это вы – мне? – опешила Марина.

– Тебе, кому же ещё! Сидишь у Ильи на шее со своей мамашей и дочкой–олигофренкой… Ещё и допросы устраиваешь по телефону. Давай сюда Илью, я же не тебе звоню!

– Да как ты смеешь… – задохнулась от возмущения Марина, но у неё из рук выхватили телефонную трубку. – «Катенька? Здравствуй, котёнок!… Ну я же сказал… Мы же с тобой договорились… Давай не будем выяснять отношения по телефону, хорошо? В воскресенье увидимся».

С наглой девицей Илья разговаривал ласковым, просительным голосом, словно был перед ней виноват (а может, в самом деле – был). А с ней, Мариной, говорил командным тоном, не терпящим возражений. Хотя Марина редко ему возражала…

– Кто тебе звонил? – стараясь казаться спокойной, спросила Марина.

– Туристка из нашей группы.

– А знаешь, что эта туристка мне наговорила?

– А кто тебя просил с ней разговаривать? Звонили–то мне. Я же руководитель ПВД (походы выходного дня Московского городского клуба туристов), или ты забыла? Хочешь, чтобы я кашу варил и по магазинам бегал? – вскипел Илья.

По магазинам Илья не бегал, это всегда делала Марина. Даже когда она разрывалась между защитой диссертации и больным ребёнком, Илья и не думал ей помогать. Всю работу он делил на мужскую и женскую. Мужская – добывать деньги. Вся остальная – женская. При этом Илья забывал, что Марина работала искусствоведом в ***ском музее. Ещё она читала студентам лекции. Ещё брала на дом переводы из издательства – с французского и турецкого. Последний считался редким языком, переводы оплачивались дороже. Марина зарабатывала не меньше Ильи. А по вечерам училась в институте иностранных языков им. Мориса Тореза.

– Но я ведь работаю! Даже когда в аспирантуре училась – работала, и когда Анечка родилась… А этой Кате ты сказал, что я у тебя на шее сижу! А про Анечку – зачем? Она не виновата, что родилась такой, она старается, учится, лепит, рисует… – тихо говорила мужу Марина (а ей хотелось – кричать!) Ты… Ты меня больше не любишь?

– Не знаю! – зло ответил Илья. – Я в этом доме задыхаюсь. Мещанство сплошное! Вилка для мяса, вилка для рыбы, вилка для торта… По три ножа у каждой тарелки! Салфетки…

Марина остолбенела. Вилки различала даже Анечка, безошибочно выбирая нужную. И салфетками умела пользоваться, Марина её научила…