– Завтракала, – соврала Марина врачу.

Еще тяжелей было Марине дома. Не зажигая света, она бродила по опустевшей квартире, переходя из комнаты в комнату, словно ища выхода. – А выхода не было! Горе обрушилось на неё внезапно, и не на кого было опереться, некому пожаловаться, не с кем посоветоваться… Марина осталась одна.

В гостиной висела леонардовская «Джоконда» (отец говорил:«Джиоконда») – отец уверял, что она похожа на Софию. Марина всматривалась в её лицо сквозь набегающие слёзы, и ей казалось, что у Джоконды исчезла с лица её вечная полуулыбка. Джоконде тоже было не радостно, но помочь она не могла. Помочь, наверное, мог только Бог – и неверующая Марина шепотом просила его оставить ей маму и не забирать её к себе.

– У меня никого не осталось, только мама! Ну, зачем она тебе? – говорила Марина невидимому Богу. – Она в тебя даже не верит! Ты с ней натерпишься, это я тебе точно говорю, я же её знаю… Вот и подумай, нужны тебе неприятности? – увещевала Бога Марина, глядя из окна их опустевшей квартиры в бескрайнее черное небо. В небе было так же, как дома – пусто и темно.

– Если тебе так уж нужна чья–то душа, можешь забрать мою, а мамину, пожалуйста, оставь. Паракало! (греч.: прошу). Ей знаешь как плохо без папы, и ты не сможешь ей его заменить, уж поверь мне на слово.

И Бог услышал Марину – и отступился. Она почернела от горя, похудела так, что казалось, светилась насквозь, но мама поправилась, и счастливая Марина привезла ее из больницы домой. Когда они уже садились в такси, дверца открылась – и врач–реаниматолог, уже знакомый Марине, положил маме на колени охапку хризантем! – «Вы любите, возьмите», – улыбнулся врач и, кивнув на прощанье Марине, поспешил в отделение, где его ждали больные.

Дома Марина первым делом прошла в гостиную и взглянула на портрет: Джоконда снова улыбалась. Значит, всё теперь будет хорошо! А ведь она, Марина, напрочь забыла обо всём! О том, что собиралась поступать в институт. О том, как ходила в походы и всю неделю ждала воскресенья, чтобы увидеть Илью! Дрожащими пальцами Марина листала купленный по дороге домой план походов выходного дня (Марине повезло – в магазине оставалось несколько брошюр). – Вот! Кестель И.С. Послезавтра! Послезавтра она его увидит…

Маринина мама тихо радовалась, видя, как светятся глаза дочери. Пусть она будет счастлива…

Илья

В воскресенье Марина поднялась с первым лучом солнца: время сбора в группе Кестеля назначалось очень рано, в шесть пятьдесят, а в семь они уже сидели в электричке. (Свои придут, а чужие пусть спят, – смеялся Илья. – походов в «Плане» много, есть и в девять сбор, и в десять… Даже в одиннадцать есть – для тех, кто поспать любит). «Своих» собиралось человек десять – двенадцать. Когда приходило шестнадцать – это называлось «полный сбор». В группе был свой микроклимат – все друг друга знали, всем было уютно и комфортно, у костра сидели с наветренной стороны, где не было искр и пепла, – и всем хватало места, потому что костер разжигали большой и жаркий.

– Ну, нельзя же так исчезать, Мариночка! – обрадованно забубнил Илья, увидев Марину. – Ты в экспедицию уезжала, что ли?

Марина вспомнила бессонные ночи, тягостные разговоры с врачом, беготню по аптекам в поисках лекарств – и улыбнулась. Всё теперь позади. «Да, уезжала на Северный полюс!» – сказала она Илье. Он первым с ней заговорил! А раньше вообще её не замечал: пришла – молодец, а не пришла – и не надо. А теперь…

Марина не успела додумать, что теперь – и оказалась в крепких руках Ильи. Он прижался губами к Марининому уху и щекотно выдохнул: «Всё. Больше никаких экспедиций. Диктуй телефон, и отныне ты ходишь только ко мне. Это надо же, на месяц исчезла! Я из–за тебя чуть с ума не спятил – где ты, что с тобой? Ни телефона твоего, ни адреса… По всем группам тебя искал!

Он сходил с ума по ней, Марине! Он её искал! – Марина вложила тонкие пальцы в большую теплую ладонь Ильи и тихо сказала: «Больше никаких экспедиций. Обещаю».

В июле Марина с блеском выдержала экзамены и поступила на искусствоведческий факультет ***–ского института. А в августе они с Ильёй поженились, и Марина взяла его фамилию: Кестель Медея Харалампиевна. «Круто!» – только и сказал Илья, когда в его руках оказалось свидетельство о браке.

Родители Ильи на свадьбу не приехали. «Они далеко живут, почти на краю света» – объяснил Илья Марине. Объяснение показалось ей странным – не приехали, не позвонили, не поздравили…

Маринину маму замужество дочери не радовало.

– Ты его совсем не знаешь. Кто он, откуда? Что у него за душой?

– За душой у него – солнце, ветер и нехоженые километры, – рассмеялась счастливая Марина. – Я люблю его, мама! И он меня любит. Больше я ничего не хочу знать…

На самом деле, ей многое хотелось знать о муже, но Илья ничего не рассказывал, а дознаваться Марина не стала. Расскажет, когда захочет.

После свадьбы Илья перебрался к Марине: у него была семиметровая комната в общежитии, а у Марины – такие хоромы! Оказалось, Илья учился в аспирантуре.

– А Илья учится! В аспирантуре! – с гордостью объявила Марина матери. – А ты говорила, кто он, да где он…

Маринина мама молчала. Ну и пусть! Они теперь муж и жена, – думала Марина. – Впереди у них медовый месяц. Она возьмет с книжки деньги и купит тур – куда–нибудь на Бали, где волны лижут песок, ветер играет с лохматыми пальмами, а в маленьком уютном бунгало их ждут плетеные кресла и горящий камин.

Илью жизнь в бунгало не прельщала. – «Хочешь экзотики? – сказал он Марине. – Да пожалуйста! Только зачем так далеко ехать? Там знаешь сколько народу, на островах этих… А мы с тобой наш медовый месяц проведем вдвоем. Возьмем палатку, заберемся в лесную глушь и будем вечерами звезды считать. Только ты и я. Хочешь?»

Марине ничего не оставалось, как согласиться: она не хотела начинать семейную жизнь с размолвок и препирательств, твёрдо усвоив уроки отца: дочь должна подчиняться отцу, а жена – мужу. Она даже сделала вид, что обрадовалась предложению Ильи. А так хотелось – на Бали!..

Место отдыха Илья выбрал за сто сорок километров от Москвы. О том, как они туда добирались – на поезде, на автобусе, а после пешком, шатаясь под тяжестью здоровенных станковых рюкзаков – Марина старалась не вспоминать. Илья, как мужчина и глава семьи, нёс спальники,палатку и «железо» – топор, пилу, котелки и костровые принадлежности. На долю Марины оставались продукты – сахар, чай, кофе, крупа и консервы.

– Зачем нам столько еды? Сходим там в поселковый магазин и купим, – уговаривала мужа Марина.

– Ага, сходим! А потом к нам гости придут – сами им дорогу покажем. Нет уж, обойдемся. Дотащим как–нибудь… – И Марина сгибалась под тяжестью рюкзака, весившего, казалось, больше её самой…

Когда наконец добрались до места, Марина без сил опустилась на траву, испытывая райское блаженство: как хорошо, оказывается, без рюкзака! Она прикрыла глаза…Солнце пыталось пробраться сквозь ресницы, гладило тёплыми лучами Маринины щёки, это было невыразимо приятно…

Когда она открыла глаза, уже смеркалось. Под большой раскидистой берёзой стояла их с Ильёй палатка, заботливо накрытая полиэтиленовым пологом – на случай дождя. Сноровисто орудуя топором, Илья сооружал из тонких жердей «столовую» (и когда успел нарубить!), обтягивая столбики полотнищем полиэтилена (и как он столько плёнки дотащил!). У него получалось – здорово.

Натянув «потолок», Илья вбил в землю столбики поменьше – и скоро в столовой появился стол со скамейкой. Для посуды Илья смастерил этажерку. Со светом проблем не было – в рюкзаке Ильи нашлось три упаковки батареек и два мощных фонаря.

– А я свечи взяла, целую упаковку! И спички! – сообщила Марина мужу.

– Молодец! – похвалил её Илья. – Ужинать будем при свечах! – И оба остались довольны друг другом.