— Но я была осторожна, клянусь! Это она, проклятая, продолжает делать всё, что ей заблагорассудится!

— Хорошо, юная леди, но следи за языком. Ты же знаешь, твоя мать не хочет, чтобы ты так говорила.

Девочка дунула на прядь волос и сняла с головы шлем.

— Иди сюда.

Я помог ей сесть на кухонный стол и, продезинфицировав, наложил на коленку пластырь.

— Покажи мне локоть.

— Ничего, я просто грохнулась!

— Я всё равно хочу проверить.

Шарли протянула мне руку, и я не заметил ничего серьёзного.

— Да, всё в порядке.

— Я же говорила!

Она спрыгнула со стола и бросилась к двери.

— Куда ты собралась? — Я спросил, почти недоверчиво.

— Мы должны починить велосипед, разве нет?

— Что значит «мы должны»?

Мои губы изогнулись в улыбке, и она фыркнула, закатив глаза.

— Пожалуйста, Шейн, одна я не справлюсь.

В сотый раз покачав головой, я последовал за ней наружу. Мы откатили горный велосипед в сарай, где установил его на старом верстаке.

— Зачем ты бьёшь по этой штуке?

Я возился с цепью, застрявшей между шестернями, и оцепенел.

«Зачем?» — какой простой вопрос, но ответ тем не менее был слишком сложным.

— Это своего рода разрядка.

— Что значит «разрядка»?

Я повернулся в её сторону, меня сосредоточенно изучали два кусочка грозового неба.

— Ты никогда ни из-за чего не сердишься?

— Ох, да!

— И что ты делаешь, чтобы успокоиться?

— Не знаю, — размышляла она, морща лоб.

— Так вот, я выпускаю пар, колошматя боксёрскую грушу.

Шарли внимательно посмотрела на неё и обошла вокруг, проводя кончиком указательного пальца по всей окружности.

— Тогда ты действительно очень злишься, если бьёшь так сильно!

Я застыл. Уронил руки вдоль тела и сжал челюсти.

— Теперь тебе нужно идти домой.

— Почему?

— Потому что твоя мать будет искать тебя.

Я снял велосипед со стола, пару раз повернул педаль, чтобы убедиться, что всё в порядке, а затем проводил Шарли наружу.

Дорога была пустынная, шёл непрерывный дождь. Я резко пригнулся, упёрся лбом в руль и вдохнул носом.

Какого хера я делал?

Я не должен был с ними сближаться. Мне не нужно ни с кем сближаться. Мне суждено гнить в моей жалкой жизни до конца дней, и я это сделаю. В одиночку.

Глава 4

Джоанна

Я бросила взгляд в угол ноутбука: время забирать Шарли из дома Марты.

Я настолько погрузилась в своё занятие, что не понимала, сколько прошло времени. На некоторое время мой разум отключился, но не тело. Ощущение онемения, пронизывающее мышцы, на самом деле было недвусмысленным признаком продолжительной неподвижности. Я размяла шею, плечи и закрыла ноутбук.

Снаружи продолжался проливной дождь и, казалось, он не собирался прекращаться. Я встала и инстинктивно подошла к окну. Дом Фостера выглядел пустынным, сквозь закрытые ставни не было видно ни света, ни, тем более, скрывающейся внутри тени. Его автомобиль не был припаркован в обычном месте, перед верандой, и всё вокруг казалось окутанным сероватой дымкой, в которой было что-то зловещее.

Я сделала успокоительный вдох и выдох, мой лоб приклеился к стеклу, а глазами устремилась на брезент, покрывающий крышу. Ветер таскал его во все стороны, то раздувая, то опуская, и непрерывно продолжал лить дождь.

Я понятия не имела, куда этим утром направился Шейн, мы не были достаточно близки, чтобы рассказывать друг другу детали. Однако то, что мы не говорили словами, мы узнавали, наблюдая друг за другом.

За полгода я успела заметить многое. Утром Шейн вставал рано, словно нетерпеливо ждал нового рассвета. Выходил до того, как дневной свет освещал небо, и сидел с чашкой в руке и сигаретой между губами до тех пор, пока в горах не появлялось солнце. Он выжидал в религиозном молчании, концентрируясь на листьях деревьев, оживающих и окрашенных золотом; затем, в тот самый момент, когда свет проливался повсюду, возвращался в дом.

Я часто задавалась вопросом, почему он не может заснуть, какие демоны не дают ему спать, но найти ответ не могла. Шейн Фостер был мужчиной замкнутым и одиноким, крошил слова и каждый его взгляд мог одновременно оставить на коже гравировку и ожог. Мы наблюдали друг за другом издалека и никогда не пересекали ту границу, которую он установил со всей своей мощью, хотя ночь за ночью я дрожала при мысли как-то приблизиться к нему. Проводила целые часы, фантазируя, пока дочь спала в другой комнате, потому что меня, как и Шейна, тоже можно было назвать совой. Я всегда спала очень мало, но именно со времён Колумбии начала использовать эти часы бодрствования для письма. На самом деле, свои лучшие статьи в университете я написала, пока весь остальной мир был в постели.

В моей жизни было так много всего: упрямая девчонка, образцовая студентка, выпускница в рекордно короткие сроки, и, наконец, журналистка. Я шла по восходящему пути, который, казалось, хотел привести меня прямо к вершине, но потом… всё резко изменилось.

Когда узнала, что жду Шарли, мой мир перевернулся с ног на голову. У меня были планы, путь, вымощенный мечтами, и мужчина, с которым можно было идти по нему. Никогда не думала, что всё рухнет в одночасье, никогда не могла предположить, что останусь одна заботиться о ребёнке.

Когда ты совсем молодой, то забиваешь голову тысячей химер, погружаешься в амбиции, которые иногда слишком велики, чтобы их можно было реализовать по-настоящему. Мной руководило бессознательное состояние, безумная вера в то, что всё будет, как я планирую, но планы, знаете ли, не всегда осуществляются, и именно тогда понимаешь, что из себя представляет человек. Когда мир отворачивается от вас, мечтающая девушка имеет возможность превратиться в женщину, взять под контроль свою жизнь и попытаться вернуть ей смысл. И я сумела его найти. Я не получила того, чего хотела, но, с другой стороны, я нашла любовь, настоящую. Единственная, кто может заставить трепетать, а сердце разрываться… это… моя дочь.

Она — весь мой мир, поэтому бороться я не прекращала никогда. У неё не было отца, но это никогда не становилось проблемой, об этом я позаботилась. Мы были друг у друга, по крайней мере, так я повторяла себе в течение восьми лет. У Шарли была я, и я искренне надеялась, что она не почувствует необходимости ни в чём другом, хотя в последнее время поняла, — это не совсем так.

И правда, за последние несколько месяцев я поразилась тому, как легко дочь привязалась к этому мужчине. Ей удалось сблизиться с Шейном, вытянуть из него те нежные жесты, на которые, как я думала, он был неспособен, и создать прочную, но на мой женский взгляд, хрупкую связь, и это очень меня пугало. С момента рождения Шарли Майк пытался сблизиться с ней, но Шарли никогда по-настоящему не считала его примером для подражания. Она любила Майка, но не бежала к нему, когда возникали проблемы, не искала его, не следила за каждым движением. Моя дочь была избирательной по натуре и, по какой-то странной шутке природы, они с Шейном выбрали друг друга. Думаю, он ей понравился с первого взгляда. Такой эффект Шейн производил на всех, в том числе и на меня. В глазах этого мужчины было что-то настолько зловещее и хрупкое, что заставляло задуматься: кто он, откуда и какова его история. Возможно, это просто пробудился мой репортёрский инстинкт, но мне на самом деле нужно было узнать больше о нём, о том, что с ним случилось и почему он сюда переехал.

Я посмотрела на часы, ждать больше не могла. Взяла ключи от машины, выключила свет в гостиной и выбежала, даже не взяв зонтик, уверенная, что куртки с капюшоном будет более чем достаточно, чтобы укрыться от дождя.

Я ошибалась.