— Это неправда…

— Да, именно так. Но я пытался… — сокрушённо всхлипывал он. — Я старался изо всех сил, но этого всегда не хватало. Даже Джоанна не смогла увидеть во мне ничего большего, в то время как я так любил её…

Он жадно уставился на пистолет, с тем же безумным ожиданием человека, который принял молниеносное решение и ждёт не дождётся, как претворить его в жизнь.

— Майк, послушай меня… опусти пистолет и давай спокойно поговорим. Вот увидишь, мы всё уладим, всё не так драматично, как тебе сейчас кажется.

— Нет, моя жизнь — это грёбаный бардак, а когда отец узнает обо всём этом, будет ещё хуже…

— Никто ему не скажет, обещаю, мы всё исправим.

Губы Майка искривились в покорной улыбке, он повторил и глазами этот печальный наклон.

— Нет, исправить ситуацию уже невозможно. Фостер, сделай мне одолжение. Если это правда, что ты всегда был другом, объясни Джоанне, что я не хотел причинить ей боль и мне жаль. Скажи ей, что я всегда любил её больше, чем можно любить кого-то.

— Майк…

— Нет, дай мне закончить… — перебил он. — Поговори с моим отцом, скажи ему, что я всегда старался изо всех сил. Я не хотел его разочаровывать, я никого не хотел разочаровывать, но не смог, к сожалению…

— Майк, пожалуйста…

Я снова сглотнул, когда Майк опустился на одну высоту с Шарли. Он развернул её и взял за плечи, не выпуская из рук пистолет. Большим пальцем погладил по её щеке, вытирая слёзы, которые продолжали обильно течь.

— Малышка, мне так жаль, — пробормотал он с намёком на улыбку. — Мне очень жаль, что я напугал тебя. Ты самое прекрасное, что когда-либо случалось со мной. Я никогда не забуду эти прекрасные глаза. — Он убрал от её лица прядь волос и заправил за ухо. — Сможешь ли ты когда-нибудь простить меня за то, что я сделал с тобой?

Шарли разразилась рыданиями, и Майк обнял её, словно держал в руках собственную жизнь. Потом прищурился, и по его лицу скатилась слеза.

— Теперь иди к нему!

Шарли замешкалась и удивлённо посмотрела на Майка.

— Иди к нему! — повторил он, всхлипывая. Она кивнула и побежала, чтобы найти убежище в моих объятиях. — Позаботься о них, Фостер…

У меня даже не было времени для вздоха.

Я схватил Шарли и прижал к своей груди, когда оглушительный звук выстрела эхом разнёсся по старому чердаку, заставив дрожать даже стёкла.

Эпилог

Шейн

Нью-Йорк, восемь месяцев спустя

Я уставился на длинные, острые пики ворот и вдохнул.

Через эти ворота я проходил больше года назад, но, казалось, не прошло и дня.

Я огляделся: ничего не изменилось.

Высокие каменные колонны так и стояли на месте, словно два гиганта, склонившиеся и наблюдающие за тишиной этого места. Деревья вокруг лениво покачивались под лёгким ранним летним ветерком, а трава, ещё более зелёная, чем я помнил, выглядела как мягкий ковёр у ног ангелов-мстителей и скорбящих мадонн.

Снова глубоко вдохнув, я ощутил резкую боль на коже грудной клетки с левой стороны. Я провёл там ладонью и отчётливо ощутил толщину защитной повязки, наложенной незадолго до этого. Джоанна бросила на меня сочувственный взгляд, поймала мою руку и прижалась к ней.

— Ты в порядке?

— Да, всё нормально, — успокоил я. — Просто небольшой дискомфорт.

— Было больно?

— Нет, не очень.

Она улыбнулась мне, а её зелёные глаза, казалось, засверкали.

С тех пор как утром мы вышли из тату-салона, она продолжала смотреть на меня одновременно с нежным и недоверчивым выражением. Моё решение не было обдуманным. Желание заклеймить тело скорее стало необходимостью, потребностью, которая созревала постепенно. Тем не менее я был счастлив. Наконец-то я протёр чистой тряпкой грязную доску, удалил все остатки, стёр все уродства. Я был готов.

Готов снова начать жить по-настоящему.

Джоанна сильнее сжала мою руку, и я почувствовал на себе тепло её взгляда.

— Уверен, что тебе не нужно ещё несколько минут?

— Нет, всё в порядке.

Кладбище Сейнт Джон было городом в городе, местом, из которого я давным-давно сбежал и куда мне нужно было вернуться, чтобы окончательно разобраться в том, что со мной произошло.

Замкнуть круг — вот в чём я нуждался.

Под рубашкой снова дало о себе знать лёгкое жжение. Я воспринял это почти как знак, напоминание о том, как сильно всё изменилось с тех пор, как в последний раз бродил по этим незыблемым тропам. Я ушёл с татуировкой умирающего дерева на груди, а вернулся с совершенно другим изображением. Мёртвые ветки сменились сильными и пышными ветвями, и то, что когда-то выглядело как чёрные вороны, сегодня больше походило на ласточек, возвещающих о приходе лета.

Моё дерево, олицетворявшее мою жизнь, снова дало ростки. Я прекрасно понимал, что боль, которую они отпечатали на моей коже, никогда не пройдёт. Она останется там навсегда, между двумя слоями испачканной чернилами кожи, между старыми следами, поблёкшими, как далёкие воспоминания, и новыми, только что нанесёнными штрихами.

Я посмотрел на Джоанну, идущую рядом со мной, а затем на Шарли. Эта маленькая девочка спасла мне жизнь столькими способами, что я не знал, с чего начать их перечисление. Вид беззаботной Шарли производил на меня странный эффект: в животе поднималась мощная волна, наполняя меня неизмеримой силой.

После экстремального поступка Майка ей пришлось нелегко. Долгое время Шарли просыпалась по ночам в ужасе, в слезах, не в силах снова заснуть. Потребовалось время и помощь специалистов, прежде чем она смогла восстановиться, но, к счастью, мы справились и с этим.

Теперь всё было в порядке.

Теперь Шарли наконец-то была в безопасности. То, что мы оказались в Нью-Йорке, не случайно. Оуэн Хейл после этих событий не остановился перед угрозами, а начал двигаться в сторону признания своего отцовства и, соответственно, подачи ходатайства на опекунство. Хотя это испытание не казалось простым, у нас, к счастью, был один из лучших адвокатов в округе. Старый друг, который был мне более чем обязан. Благодаря его вмешательству, судебное разбирательство завершилось в считаные мгновения. Выслушав показания Джоанны и других лиц, судья отклонил ходатайство об опеке и подтвердил уже вынесенный в отношении него запретительный судебный ордер. Для Хейла это был конец.

С моих плеч словно сняли огромный груз. Но к сожалению, не все тяжести можно облегчить с одинаковой лёгкостью. Похищение Шарли и смерть Майка глубоко взволновали маленькое сообщество Лоуэра. Хотя прошло уже восемь месяцев, рассказ об этом трагическом событии продолжал ускользать из уст в уста, будто настойчивое возвращение к этой теме могло каким-то образом помочь рассеять чувство вины и успокоить боль. Это не так.

Никто никогда не забудет.

Никто никогда не простит.

Доброе имя семьи Уолкеров было втоптано в грязь, уничтожено эпилогом настолько жестоким, что широко открыл глаза даже тем, кто до этого момента упорно не видел. Никто никогда не признается в этом открыто, но все знали правду: от генерала Уолкера отреклась его семья, та самая семья, которую он всегда с гордостью пытался показать миру.

Я посмотрел на мощёную дорожку у своих ног, потом снова на Шарли. Она шла и с любопытством оглядывалась, очарованная меланхолической красотой места.

Я остановился перед статуей сидящего ангела. Его крылья были сложены за спиной, а взгляд устремлён на ребёнка, которого он держал на коленях. Не знаю, почему я выбрал именно эту скульптуру. Этот волнующий образ разрывал мне душу. Однако ангел, стоявший передо мной, не казался таким печальным, как раньше. Казалось, что боль и страдания, которые я когда-то испытывал, находятся скорее в глазах смотрящего, чем в реальности форм.

— Это они? — спросила Шарли, подходя ближе. Я кивнул.

Она стала пристально рассматривать памятник, изучая каждую деталь, каждую складку. Казалось, Джоанна тоже погрузилась в раздумья, молча наблюдая за тем, что осталось от моего прошлого.