Глава 39
Передо мной сидела потрясающе красивая женщина, вся сверкающая и глазами, и драгоценными каменьями, и улыбкой, и вообще всем своим видом. В ее чертах я узнавала дядю Дони, но родной она от этого не казалась. Всем своим существом она показывала даже не радость встречи, а радость за меня, что я дождалась этой встречи.
– М-мама? – промямлила я, кривовато улыбнувшись, пробуя слово на вкус.
– До-оченька, – мягко отозвалась она, давая мне разрешение так ее называть.
Она одобрительно сощурила красиво подведенные зеленые глаза. Расстояние отсюда до столицы она пересекла просто в убийственно короткие сроки. Очень, наверное, увидеться хотела!
Никого, конечно, не предупредила, поэтому когда я неожиданно увидела ее в парке, то жутко растерялась и не смогла отреагировать правильно. А именно – не убежала к отцу, чтобы он сам разбирался, что с ней делать! Узнала я ее почти сразу, так как видела портрет. Должна признаться, что художник ей не сильно льстил – она была красива даже не смотря на возраст, а уж как хороша была в молодости оставалось только гадать.
Женщина тут же впилась в меня алчущим взглядом, и когда я сообразила, что пора делать ноги, крикнула: «Дети, сестра!». Прозвучало это как команда двум щенкам, а щенки были дрессированные. Меня под обе ручки схватили два одинаковых мальчугана лет десяти и затараторили, как рады меня видеть, выбивая из колеи новостями о том, что у меня, оказывается, есть еще два брата. К тому моменту, как я все-таки выпуталась из их маленьких, но цепких ручек, уже успела неторопливым шагом царицы подойти мама и схватить меня за шкирку. Она улыбалась ласково, как чудное ведение, а держала крепко, как цербер, и все повторяла, как рада, наконец, меня увидеть.
И вот мы сидели в гостиной, пили чай, и было очень, очень неловко.
– Б-безумно рада вас видеть, конечно… – начала было я.
– А я-то как рада! – всплеснула руками мама.
– …но мне уже пора! – я подскочила, на ходу оправдываясь, – У меня там суд, понимаете, надо свидетельские показания давать… все такое…
Она подошла сзади, оплетая меня руками и зашептала в ухо, разгоняя мурашки.
– Солнышко, ну что тебе до какого-то там суда! Нам наконец позволили увидеться… Я так страдала в дали от тебе, ты и представить себе не можешь! Все рассказывала твоим братишкам об их чудной старшей сестре, о том, какая она хорошая девочка…
Она все говорила и говорила, гладила меня по голове, а я с надеждой смотрела в открытое окно, так как от двери меня уже предусмотрительно закрыли.
– Почему ты меня бросила?
Я прикрыла глаза. Все-таки не удержалась. А стоило бы! Ну какая разница – почему? Тебе же уже объяснили доходчиво – почему!
– Это тебе Арес наплел? – всхлипнула она, – Да?! Он меня ненавидит и всегда ненавидел! Забрал мое дитя, а потом…
Я усмехнулась. Никакой ненависти я в отце не видела. И ничего он не запрещал. Вот она передо мной, никто ее не держит, никто ей ничего не запрещает. Дядя Дони всегда был рядом, но она ни разу не написала даже ему. Ни Дей, ни Тася даже слышать про нее не хотели. Миссис Грамбл рассказывала, что в детстве они писали ей письма, но ответов никогда не приходило.
– Мама, прости, но мне пора. Меня тут чуть не убили, и я хочу засадить за решетку того, кто это сделал. Если ты правда хочешь поговорить – то только начистоту и без спектаклей, – меня саму удивило, как твердо звучит мой голос.
Она тут же прекратила плакать, рывком разворачивая меня к себе. Посмотрела мне в глаза и, что-то там увидев, усмехнулась. На ее лице не было и следа слез.
– Начистоту, значит? – прищурилась она, – Ладно! Кто там посмел покуситься на мою курочку, несущую золотые яйца? Деточка, я тебя выносила и родила и пора вернуть должок.
Я чуть не задохнулась возмущением. Чего она там себе напридумывала?! Я уже собиралась сказать, что ни одного Икелова гроша она от меня не получит, но эта бесстыжая женщина меня опередила.
– Спокойно, ребенок, – усмехнулась она, – От тебя конкретно мне ничего не надо. Просто поброжу с тобой, познакомлюсь с нужными людьми… Та Сторона – это же сколько перспектив! Мне еще детей воспитывать, да? Это довольно дорого, знаешь? Так что придержи свое возмущение, пока я не найду тут себе подходящую партию.
– У тебя же есть муж заграницей…
– Был, – махнула рукой она и равнодушно улыбнулась, – Скончался от старости, бедолажка. А наследство, дряхлый уродец, оставил сыну от прошлого брака! Представляешь?! И как он только посмел отобрать у меня мои деньги?! – она зло скривилась, но быстро взяла себя в руки, – Мужчины такие ненадежные, милая! Запомни это. Чуть что – и ты уже без гроша в кармане.
Я смотрела на нее, тупо хлопая глазами. Как ни странно, общаться с ней было… ну, гораздо легче, чем с королем! Я стояла и думала: почему так? Почему родной отец, который отправился за мной на Ту Сторону, который хотел со мной сблизиться, которому я очевидно нравилась, раздражал меня в разы больше, чем беззастенчиво эгоцентричная и абсолютно меркантильная мама, которая, я уверена, при возможности скинет на кого-нибудь еще двоих своих детей.
Они оба мне были чужими людьми.
И я не хотела быть им благодарной за то, что они что-то ко мне чувствуют, но иначе не могла. У меня уже не было в сердце места для этих совершенно незнакомых мужчины и женщины, но и просто проигнорировать их не получалось, ведь это именно их стараниями я появилась на свет. Лучше бы они вообще не появлялись в моей жизни, конечно. Но, так или иначе, мама, которая, очевидно, испытывает нежные чувства только к чужим деньгам напрягала меня в разы меньше короля.
Я не чувствовала, что что-то ей должна. Мне не было перед ней стыдно, что мне на нее абсолютно плевать, ведь это чувство было взаимным.
– Милая, ты не можешь пойти так! – она вдруг ухватила меня за подбородок и цыкнула, разглядывая лицо со всех сторон, – Ах, это дурацкое растерянное выражение, будто ты не понимаешь, что вообще происходит вокруг… Прямо как у твоего отца! Ну ничего, – она улыбнулась, – Сейчас мамочка нарисует тебе лицо сильной женщины, которой не стоит переходить дорогу. Только с таким и можно уничтожать врагов!
Дурацкое растерянное выражение спрятать вряд ли смог бы даже самый лучший макияж.
С одной стороны от меня стоял такой же растерянный король, с другой – мама отыгрывала роль женщины, напуганной покушением на свое возлюбленное дитя. Икел заинтересованно поглядывал то на эту женщину, то на меня. Отец поймал мой взгляд и вопросительно вскинул бровь. Я это прочитала как вопрос: стоит ли ее увести – и дернула плечами. Откуда я знаю, стоит ли?
Я знала только то, что сегодня выгляжу как настоящая ведьма и что мне надо повторять в уме таблицу умножения, чтобы не выглядеть, как напуганный кролик в костюме настоящей ведьмы. Ну это по словам мамы.
Шестью шесть – тридцать шесть, шестью семь – сорок два, шестью восемь – сорок… сорок семь? Нет-нет, два плюс шесть – это восемь, значит сорок восемь!
– Считаешь? – шепнула мама, – Я же тебе говорила, сразу лицо другое! Считай дальше, милая.
В зал завели Атэ, когда я уже была на седьмом столбике. Она шла, гордо вскинув подбородок. Когда она выхватила меня взглядом, я не вздрогнула только усилием воли, смотрела ей четко между глаз и упорно вспоминала: сколько же там будет семью девять…
Сам суд интереса для меня не представлял, ведь все уже было решено. Нет, вовсе не тогда, когда она решила меня убить. А в тот самый момент, когда мой отец приволок сюда короля и во всеуслышание объявил меня его ребенком, помахивая при этом мирным договором.
Это понимала я, это понимала и семья Грэкаль, успевшая запрыгнуть в последний вагон и открестившаяся от опозорившей их дочери. Атэ была одна и ее было почти жаль, но я все вспоминала, как она взмахом своей тоненькой ручки заставила меня захлебываться воздухом на глазах у всех, уверенная не только в собственном праве это сделать, но и в своем праве на безнаказанность; как собиралась изрезать на лоскуты совсем не в переносном смысле. Оскорбления – это ерунда, а вот ее взгляды, ее мысли, ее уверенность в собственном праве буквально на все просто по праву рождения… Я все-таки не желала ей смерти, но я хотела, чтобы она была от меня так далеко, как только возможно.
