К утру мы остались наедине. Не сговариваясь, старались говорить тихо, чтобы никто заметил и не потревожил нас в рассветном мареве. Я уже клевала носом, но возвращаться совсем не хотелось. Не хотелось разрушать эти волшебные, по-настоящему сказочные моменты, будто из сна, из мечты, возвращением в реальность.
Здесь можно было болтать ногами в темной воде, скинув чулки, и придвигаться поближе к теплому боку белобрысого всклоченного недомужа, который сонно хлопает глазами, укладывая мою голову себе на плечо. Придвигаться к нему, потому что солнце еще только-только розовеет у горизонта, а на земле все так же темно и немного жутко, и не знаешь, что прячется в клочках тумана над травой.
От его близости, от того как он естественно, будто само собой разумеющееся, поглаживал мое плечо, порой частило сердце. Он все продолжал расти, как-то до смешного быстро, будто нагоняя сверстников в последний момент. И все меньше был похож на когда-то подстреленного мной мальчишку. И от этого порой тоже частило сердце.
Немного от восхищения, немного от зависти. Почему-то тоже хотелось быть быстро-растущим мужчиной. Вот он куда-то все растет и растет, а я все такая же. Вырастет он еще на три метра, посмотрит на меня с высоты и подумает: зачем мне эта малявка? Что мне с ней делать? Не буду больше прижимать ее к себе поближе и дразнить ласками, и уж конечно не покажу ей чудеса Этой Стороны!
От его ненавязчивой ласки было очень-очень приятно. Но почему-то этого было мало. Совсем-совсем мало.
– Что бы такое вытворить еще? – думала я вслух, – Так хочется чего-то… Чего-то.
Икел лениво хохотнул.
– Делай, что хочешь. Я тебя от души поддержу. Хоть с землей тут все сравняй.
– Разве у меня такое получится?
Мы говорили вроде бы не всерьез, но я запечатляла в памяти каждое слово.
– Ну, заодно и проверим.
– Так чего-то хочется, – зачем-то повторила я, – Всю жизнь так чего-то хочется. Чего-то большого и значительного!
– Зачем? – искренне не понимал он, – От большого и значительного столько головной боли.
– Не знаю. Не знаю. Просто… – я вздохнула.
– Когда я стану торговцем тряпичных кукол… – начал Икел, – Ну, знаешь, таких с кудряшками и в платьишках. Для девочек! Так вот, когда я стану кукольных дел мастером, у меня весь дом будет в иголках. И я буду вечно натыкаться на них пятками… И мама будет приходить ко мне и ругать: да сколько же у тебя тут иголок! Ты совсем меня не бережешь…
Я засмеялась.
– Звучит классно. А мне сошьешь куколку? Я серьезно, я хочу куклу. С кудряшками и в платьешке!
Парень кивнул и заулыбался.
– Я отвратительно шью.
– Тогда учись! Ты же будущий мастер… – я смотрела на горизонт очень внимательно, надеясь, что такой внимательный взгляд задержит хоть ненадолго солнце за горизонтом, – Слу-у-ушай. А почему ты так хочешь отсюда смыться? Тебе совсем не интересны эти придворные игры? Со стороны выглядит даже забавно, а ты еще такой весь умненький… Мамина радость.
Он помолчал немного, и я уже решила, что не ответит.
– Ты знаешь. Вот у моей мамы была сестра, – таки начал он, – В юности они были очень близки, но когда умирал прошлый царь, не оставив достойных наследников, и подошло время выбирать нового… они оказались по разные стороны. Моя тетка за одну услугу, очень для нее важную, встала на сторону старшего сына прошлого царя. Я как-то его видел – слава всем богам, он не взошел на престол! Это была бы жуткая нелепость, и ни разу, притом, не забавная. И моя мама считала так же. Так что по итогу она все-таки посадила на трон того, кого посчитала более достойным. И когда я говорю посадила – я не сильно преувеличиваю. Царица потому и недолюбливает матушку, – усмехнулся Икел, – Понимает, что какое бы положение она ни занимала, Селена Австер гораздо более серьезный и важный игрок. И не заняла место царицы сама только потому, что этого не хотел мой отец. Так вот, сестра! В какой-то момент тот наследничек заручился поддержкой нескольких кланов перевертышей у наших южных границ, и все уже висело на волоске… И тогда мама, воспользовавшись их давней привязанностью, обманула сестру и украла какие-то важные для договоренностей с кланами документы. В итоге Совет признал эти договоренности преступными и предательскими для интересов Островов, сына прошлого царя заточили в тюрьму, а большинство его приспешников казнили.
– А твоя тетя? – тихо спросила я, судорожно пытаясь придумать уместные слова сочувствие.
– Мама, конечно, выторговала ей жизнь, – спокойно кивнул Икел, – Ее изгнали вместе с парой и детьми, но она жива-здорова. Но, естественно, маму с тех пор ненавидит.
– Госпожа Селена жалеет, что?..
Он мотнул головой.
– Нет. Не жалеет и никогда не жалела. Она считает – и я с ней согласен – что поступила верно. Я читал те договоры, и, знаешь, они не просто так не понравились Совету. В общем, нынешний царь гораздо более приемлемая кандидатура на роль нашего правителя – и долгих ему лет жизни! Он стоил даже большего, чем разрушенные отношения двух сестер. Вот только сильно ли от этого легче маме?
– Ты не хочешь делать такие выборы? – поняла я.
Он помотал головой.
– Не хочу.
– А тебе не скучно будет вдали от двора куклы шить?
Я ни на что не намекала, я интересовалась совершенно искренне. Мне казалось, что ему весело придумывать планы по уничтожению ручалочей популяции, пугая окружающих, а потом отказываться от них из-за дурацких водорослей. Весело обсуждать с принцессой Фреей, как бы половчее наказать Атэ, чтобы без последствий и больше не любоваться ее унылой высокомерной рожей.
А долго ли ему будет весело шить кукол?
– Я не знаю, Тихея. Правда не знаю. Кажется, уже ничего не знаю. Я даже не уверен, что меня так просто отпустят. Даже после того, что я сделал.
– Почему же? – вздохнула я, – Неужели настолько особенный?
Он дернул плечами как-то нервно и опустил голову, рассматривая, как расходятся круги на воде.
– Я сын одной из основных ветвей. Той, в которой последний раз проявлялся пророческий дар. Да еще и весь такой умненький – мамина радость. Такие как я или Атэ – довольно важные детальки в системе, понимаешь?
Я улыбнулась и погладила его по голове.
– А до того, как похищать меня, ты не думал о том, что это может не сработать, деталька ты дурная?
Он тоже захихикал.
– Знаешь… Я ведь тоже еще не очень взрослый! И тоже могу выкидывать глупости. Я на полном серьезе думал жить среди людей! – он повернулся ко мне и его лицо озаряла немного кривоватая, но шаловливая улыбка, – Представляешь? Да я за месяц так истосковался по дому, что даже не смог еще недельку подождать и дожать тебя, чтоб ты сама со мной полетела!
Я закивала.
– А я ведь почти согласилась!
– Вот-вот! Ты бы согласилась! – закивал он мне в ответ, – Я же мог поступить разумно? Еще как мог! Но я скучал по маме и отцу, по дому… По слугам, которые все приносят, тоже скучал! А как я скучал по деньгам? Ты бы знала! Недельку бы мне еще – и ты бы сама вприпрыжку на Эту Сторону бежала. Но я уже не мог ждать.
Я спорить не стала. Потому что скорее всего – да, бежала бы вприпрыжку.
– Бежала бы… – повторила я эхом свою мысль, – Как не побежать, когда тебе дают шанс узнать что-то, что никто не знает? Своими глазами увидеть то, от чего у других мурашки по коже. Та Сторона, о которой столько говорят, в сторону которой порой даже смотреть боятся. Байки, суеверия, мифы и сказки, – перечисляла я, – Пропавшие без вести люди и пугалки для детей. Даже представить не получалось, что тут может быть. А я своими глазами вижу. Еще бы не побежала!
Икел смотрел на Тишу, свою пару, свою пленницу, свою… Да какую «свою»? Он смотрел на нее, а она смотрела только вдаль, алчно полыхала невнятного цвета глазами, и ее лицо, ее тело, все ее существо выражало такую вселенскую жадность до «чего-то», до всего, до чего дотянется взор, что в душе поселилась тоска.
Она растяпа, наивная и несдержанная, смекалистая порой, но почти ничего не умеющая. Ее благополучие в этом месте полностью зависит от него – это понимал он и, на самом деле, понимала и она. Но только это почему-то не имело ни малейшего значения. Икел почему-то с ужасом предвосхищал момент, когда она все-таки вырвется. И попробуй разбери – в какую сторону? Назад – домой? Или побежит, сверкая пятками, вглубь континента, чтобы посмотреть, что прячется дальше их небольшого приграничного государства?
