Бабайка деликатно прихлебывает чай, скальпелем отрезает себе кусочки печенья, кладет их в рот, жуёт и молчит. Говорить должен я, ведь это я, в конце концов, сказал, что нам надо поговорить.

– Ты ходишь в детский сад. – Я, наконец, решился.

– Да, хожу, – сказал бабайка.

– Тебе не стоит этого делать.

– Ха!

– Ты пугаешь ребятишек.

– Я охраняю вашу семью.

– Ты охраняешь Никиту.

– Он в вашей семье – главный. Ему и внимания больше. Но по сути – я охраняю вашу семью.

– Не надо нас охранять.

Пауза. И ворчливо так:

– Ладно, не буду. Посмотрим, что из этого получится.

Я удивился. Не думал, что мне всё будет так легко. Впрочем, плевать. Главное, я добился своего.

И мы стали дальше пить чай.

Не знаю, что это было – совпадение, или, выражаясь трагедийно, роковая случайность. Все мы иногда поздно возвращаемся домой.

Бывает.

– Эй, мужик! закурить не найдется?

Терпеть не могу, когда так обращаются ко мне. Если ты куришь, почему у тебя нет своих сигарет? Или своих спичек? А уж если так обращается к тебе сопляк малолетний…

– Какой я тебе мужик, юноша.

– А чё так дерзко отвечаем?

Я знаю, что скажет жена. Она скажет, зачем ты связываешься со шпаной, тебе что, жить надоело. Да только себя уважать хоть немножко да надо. Тем более если их всего двое.

– Шёл бы ты по известному адресу…

И тут выяснилось, что я ошибся. Не двое их было – трое. Когда сзади бьют по тыквочке палкой или что там у него было – это не больно. Просто бац! – и чувствуешь, как что-то тёплое начинает стекать вниз по голове. Вот тут-то я разозлился по-настоящему. Да только шпана эта обгашеная против обыкновения не стала меня добивать, а побежала. А я за ними не погнался.

Нехорошо мне стало.

Ольга с Никиткой были в гостях. Неподалеку, на соседней улице. Ну и слава богу, нечего пугать родных. Я сам промыл себе голову под струёй воды из-под крана. Сам обработал рану слабым раствором фурацилина. Затолкал одежду в стиралку, набрал программу. Бабайка неодобрительно следил за моими действиями. Ходил за мною следом – в ванную, из ванной на кухню, с кухни – в мой кабинет, и смотрел, смотрел с укоризной. Наконец не выдержал:

– Значит, говоришь, не надо вас охранять.

Я молчал. Крыть было нечем. К тому же тампон с мазью приложенный мною на рану сваливался с головы, и вообще чувствовал я себя прескверно.

– Погоди-ка… – бабайка залез на диван, с дивана перебрался на стол. – Наклонись.

Я наклонился. Бабайка взял в руку (или лапу?) тампон и пришлёпнул его на рану.

– Всё.

– Что всё?

– Будет держаться.

Я потрогал тампон указательным пальцем. Тампон был обычный – мягкий, сооруженный из сложенного несколько раз бинта. Вот только почему-то был он словно присохший к ране. К свежей ране.

– А-а-а… А как я его сниму?

– Что такое? – бабайка озабоченно показал лапой, дескать, наклонись, взял с раны тампон, посмотрел на него. Я же напряженно таращил глаза исподлобья, пытаясь разглядеть собственную макушку.

– Всё нормально, – сказал бабайка и снова пришлепнул тампон на рану.

Чёрт знает что такое. Не падает. Держится и не падает.

Прошла неделя. Ольгой я был беспощадно за свое легкомыслие отруган. Никитка немного за меня испугался, и потом каждый день тыкал в подсыхающую рану пальчиком – проверял. Кстати, мой вам совет: не повторяйте моей ошибки. Если получите рассечение кожно-волосяного покрова – сразу идите к травмпункт. Там вам рану зашьют, и она уже через пару дней будет выглядеть вполне прилично. Я же этого не сделал, и заживала она у меня подольше и выглядела похуже.

Была пятница. Не самый плохой день недели. Некоторые даже считают его лучшим – трудовая неделя позади, впереди выходные.

Хорошо!

Я принял ванну и, наконец, помыл голову, с разрешения хирурга, который закрыл мне больничный намедни.

М-м, ага, а мы гуляем, мы крутые, ага

А мы хорошие, не злые, ага,

Пада-бада-ба-будет вечер,

Будут выходные.

Напевая так, двигался я в махровом халате, по направлению к своему кабинету, вытирал голову полотенцем и чувствовал себя прекрасно.

– … я не боюсь.

– И правильно. Давай, лезь. Там тебе будет хорошо.

– Купишь мне мороженое?

– Конечно, куплю.

Вот такой диалог между Никитой и бабайкой слушал я, стоя перед дверью своего кабинета, и холод снова бежал по позвоночнику, и бухало сердце, отдавая в виски. И тут голоса начали стихать, словно удаляясь, и тихо стукнула дверца стола. Я сильно толкнул дверь и вбежал в свою комнату.

В ней некого не было.

Продолжая обманывать себя, я дёрнулся в детскую – никого. Заглянул в туалет – пусто. Прижавшись спиной к стене, какое-то время я бездумно слушал, как на кухне напевает Ольга, готовя ужин. Нет, это даже помыслить было нельзя – вовлечь её в этот бред.

И я вернулся в свой кабинет. Открыл дверцу стола. Тупо посмотрел на свои бумаги, в беспорядке сваленные внутри. Взял верхний лист и, классически нервно обламывая грифель карандаша, написал: «ОЛЯ НЕ ВОЛНУЙСЯ МЫ СКОРО БУДЕМ». Положил записку на крышку стола, выкинул из стола на пол всю эту безобразную бумажную кипу и полез внутрь. Трудно было первые полметра. Против здравого смысла я не ткнулся головой в заднюю стенку стола, а продолжал движение, и стенка словно удалялась от меня. Представив невольно, как дрыгаются мои торчащие из стола голые ноги, я нервно хихикнул, но не остановился, а, извиваясь как червь, продолжил движение вперед. Тихо пристукнула дверца стола позади, и стало темно. Вскоре я обнаружил, что стало достаточно широко для того, чтобы я мог помогать себе руками. До этого-то они были у меня по швам, как у стойкого оловянного солдатика. Чувствовал я себя как заживо погребенный в длинном-предлинном гробу. Сколько я так полз? Думаю, не больше пары минут. Но зуб за это давать не стану. Не знаю. Слишком всё происходящее было ирреально.

И вдруг всё кончилось. Я упал примерно с полутораметровой высоты. Вот только что я полз по гробу и вдруг вывалился куда-то наружу.

А снаружи всё было не так.

Я словно на Марс попал.

Мир, окрашенный в различные оттенки красного.

Красный песок. Багровые барханы. Светло-красное небо. Ярко-красное солнце. Булыжники самых разных оттенков красного, прихотливо раскиданные по песку.

И ни малейших признаков моего стола.

Только двойная цепочка следов, ведущая за холмы.

И я в белом махровом чуть влажном халате.

– Роскошно выглядишь!

Чей-то голос из-за спины в незнакомом и даже, скажем прямо, мрачном месте – это хороший повод блеснуть реакцией, и я его не упустил. Резко развернулся, ткнул при этом большим пальцем левой ноги какой-то булыжник цвета бордо, от боли втянул сквозь зубы воздух и уставился на того, кто сделал мне этот комплимент. Было ясно, что субъект этот не опасен. Конечно, внешность бывает обманчива, но ожидать угрозы от черепахи, пусть она даже и красная и довольно крупная, но все равно это ведь черепаха!

Которая сделала мне комплимент.

И тут я не выдержал.

Не утешайте меня, нет мне оправдания. Да, я шёл по следу, по этим пескам уже часов шесть и сильно хотел пить, и ничего, кроме халата и плавок, на мне не было, и припекало порядочно, но всё равно…

Ковбой не теряет сознания при виде черепахи.

– Роскошно падаешь!

Я открыл глаза. Лежать на теплом песке было даже приятно. Во рту было влажно, и чувствовался привкус вишневого сока. Черепаха печальными глазами смотрела на меня, рядом с ней на плоском багровом камне стояла красная полулитровая кружка.