Усни, вслушиваясь в шелест воды в Неве,

Свой молчок не бубня.

Вода движется, струит свое никогда.

+ + +

Если жизнь сложнее семи подруг,

В смысле, что-то выяснить вдруг,

То теперь будет проще, чем ад,

Ибо ты не захочешь назад.

И десятый круг пустоты,

Там, где сбудутся все мечты,

Много лучше, знаешь, чем рай,

И вполне бесплатный трамвай.

Даже если и выйдешь куда,

Всюду будет везде и всегда;

Ты бутылку откроешь свою

И молитву закончишь свою.

*Это слово не

оканчивалось каким-либо звуком, и потому невозможно его воспроизвести.

На два голоса

1-й Ту-ру-ру, ту-ру-ру,

Я когда-нибудь умру.

Добрый дяденька пилот,

Забери меня в полет.

Если, сука, не везет,

Значит, скоро я умру.

Ту-ру-ру, ту-ру-ру,

Значит, скоро я умру.

2-й Тра-та-та, хуета,

Не улетишь ты никуда!

В турбодвигателе мыши

Оттянулись выше крыши.

Бесподобный люминатор

Прокусила аллигатор.

Тра-та-та, пахтакор,

Не запускается мотор.

1-й Ты давай скорей лети,

У меня кинжал в груди!

Если ты меня не выручишь, пилот,

Если ты меня не пустишь, идиот,

То от холода и мраза, ту-ру-ру,

Я зимою прямо этою помру!

Ту-ру-ру, ту-ру-ру,

Прямо этою помру.

2-й Тра-та-та, хуета,

Обломайся навсегда!

Стюардессы разбежались,

Крылья изруиновались.

Штурман мой давно издох,

Да и сам я, видит Бог...

Тра-та-та, парашют,

Авиация капут.

Последние круги

Летнего сада

x x x

Воскресною прогулкой у залива,

Над гладью взоры возведя лениво,

Я жуткие знамения увидел.

Волну отъяв небесного прилива,

Крутилося веретено лазури,

И утка синевы сучила нити.

Мой друг упал из рук киндзмараули,

А разум проникал прямые сходства:

Чего века, я понял, ожидали

Произвело в итоге вычитанье

И ничего в остатке не осталось.

Земля и небо были неспокойны.

На набережной парусиной ветер

Трещал, я чайку мертвую увидел

У волнолома, садилось солнце.

Вода как будто что-то отражала,

Но роль свою забыла, и журчанье

Уже невразумительно цедила.

Как первенец, отчаливший последним,

Моя любовь с надеждой умирали,

А жизнь и кончилась, и продолжалась.

Друзья с ушами, душки серафимы!

Утеха сфер, начальники эонов!

Махая крыльями и сокрушаясь,

Сокрылся образ ангельского чина,

И выполнив предписанные сроки

Мы возвращаемся в исходное безличье.

Я шел домой, и хлопали тугие

Парадных двери - мертвецы, вестимо,

Спешили встретиться с друзьями,

Из темных окон раздавалась свара

За место прожитой несчастной жизни,

И мне навстречу плыли косяками

Жильцы гробов, насельники кладбища,

Бельмом сияя, что варена рыба,

Могильников ближайших горожане,

Они толпясь совали всюду руки

И шаркали расслабленно ногами.

Где пролегла прогулка роковая

Роилась их порука круговая.

Темнело. Я домой вернулся в чувствах

Расстроенных, в волнении дичайшем.

Вы дети, ты жена, моя душа

Объята ужасом! и гибелью полна.

Смертельно то, чему я очевидец.

Но уж за окнами металась буря,

Волна толкнула в бок гранитный берег

И хлынула на улицы, сметая

Наследье дней, которые мы знали;

Дыбя гнедого, как ему пристало,

По волнам царь разгневанный носился,

Второй за ним, позвякивая креслом,

А мраморные львы сбивались в стаи,

Мяуча дико; безголовый ангел

За вереницей белых серафимов

С крестом летал над черною Невою

Безумие картины довершая.

Они утихли, вволю побуянив.

На кухне Дант с женою пили вина,

Он говорил: "Я видел эти виды

В адах естественных", и вскоре некто

Его увел, и пустота замкнулась.

Тьма обступила всё и сжала город,

И будто в пустоте она взрываясь

На стогны черный свет бросала.

Покойных ветром в море уносило.

Мосты свели, волнение утихло.

Мело, снежинки падали на землю,

Беззвучно ожидавшую кончины.

Ничем погибель не знаменовалась.

x x x

Мессала. Ты летишь по блеющим волнам,

Петропольская ночь насквозь озарена

Зияньем колтуна обратной Береники.

И пьяных мертвецов перерывают клики

Злой хохот эвменид - ты слышишь на реке

Как крепнет голос их в предутренней тоске,

В летейской черноте. В болотистом Аиде

Я жертвы принесу мерцающей Киприде,

Чтобы вела тебя, как некогда блесной

За равнобедренной и пылкою весной,

Прелестниц разводя на пылкости напрасны,

В плену измены той, что отравит соблазны,

Златые времена! Скрипящая кровать

Томимой Делии, где некогда страдать,

Прогулки с Цербером, приемы Персефоны,

На небе чудные рублевские плафоны,

На стогнах городских архангелов посты

И через Стикс ночной понтовые мосты

Я Лету пью со льдом, но не забыть такое!..

Пусть жилы боевой биение тугое

Среди иных стремнин, куда я так попал,

Суровый славянин, в гробу я их видал,

Пробудит Миноса дворцовые угодья,

Что возле Гатчины, в летейски половодья

Там Делия жила и мучила свирель,

Пытаясь превозмочь доставшую капель.

Там мох благоухал и ели трепетали,

Я за базаром не следил - и мне внимали,

И нас последний круг к последней вел черте,

И мы там шли, как бы гуляя в пустоте;

Невидимые за стигическим порогом,

Мы шли за Делией к Эребовым отрогам,

Вращалося одно веретено,

Которое дает что было не дано;

Где Приапеи край и острова святые,

Глядишь, сокочут ли развратницы младые,

Там улиц майских лен снует заподлицо

И Коцита дуга нам целится в лицо;

Мне виден зоркий мир, и я готов стараться,

Уж Маша в шлепанцах летит! власы струятся

По воздуху, в дверях задумчивый супруг

Вкушает отходной оторванный досуг,

И зацветает лавр и киннамона лозы,

У Флегетона мирт, на Ахеронте розы...

Увы! теперь Аид не тот, что был вчера.

Так призрачны пустые вечера,

Что на земли прочней, чем время и природа,

Лишь город твой, откуда нет исхода.

Песнь любви Е. Е. Лебяжкина

Dove ten vai, mia vita? Ecco, io ti seguo,

Ma chi me'l niega, oime? Sogno o vaneggio?

Qual occulto poter di questi orrori,

Da questi amati orrori

Mal mio grado mi tragge e mi conduce