– Просто какой-то кошмар! – сообщила горничная-кухарка, после чего топнула ногой. – Уф!

Я вскинул бровь, забавляясь зрелищем.

Кристина выглядела очень злой. И очень милой одновременно. Я верил в ее эмоции, в то, что сейчас она ведет себя естественно, без притворства и наигранных глупостей.

– Хорошо, вы говорите, что можете спасти халат? – сжалился я, прилагая железные усилия, чтобы скрыть рвущуюся наружу улыбку.

– Да, я смогу!

Она чуть повернула голову и протянула руку.

Я снял с себя единственную одежду и подал ей, подавляя желание подойти ближе и дать ей до себя дотронуться.

Кристина схватила вещь и опрометью метнулась вон, не оглядываясь и бормоча что-то невразумительное. Я же, посмотрев вниз, внезапно понял, что заинтересовался своей горничной не только как интересным человеком…

Хмыкнув, прикрыл своего младшего друга рукой и пошел одеваться, решая про себя, что, возможно, стоит предложить девушке дополнительный заработок. Деньги ей явно не помешают, а мне не помешало бы женское внимание и заботливые руки. В идеале – прямо сейчас.

Одевшись сразу в костюм, я какое-то время раздумывал над тем, как преподнести Кристине новость о моем к ней расположении, а потом решил пустить все на самотек. Она – девица не глупая, хваткая. Покажу ей свой интерес, а дальше пусть сама решает, как меня соблазнить. Останется только поддаться и воспользоваться.

И сразу обозначить момент, что не собираюсь спать с той, что ублажает еще и моего охранника – водилу.

Как только пазл сложился в моей голове, стало легче дышать и вообще жить.

Впервые за долгое время я шел по своему дому, едва не насвистывая от удовольствия. Как же удачно было встретить Кристину в том парке! И только я улыбнулся, чувствуя себя королем ситуации, как откуда-то слева раздалось тихое, отрезвляющее: “Козель!”

Я замер.

Посмотрев в сторону лоджии, дверь на которую была приоткрыта, увидел рыжего гнома, испортившего с утра мой халат.

Гном хмурился, сопел и угрожающе держал в руках демо-версию садовых грабель.

– Что ты сказал, пацан? – Я повернулся и, подтянув брюки, присел на корточки, чтобы посмотреть своему недоброжелателю глаза в глаза.

– Ты – плохой! – смело повторил малой. – Я тебя…

Мне пригрозили садовым инвентарем.

– А дотянешься? – хмыкнул я.

– Я тебя убью!

– Граблями? Ну, попробуй. Вот он я.

Давно никто не смотрел на меня вот так, прямо выражая свои настоящие чувства. И, как ни странно, в этом я тоже видел свою прелесть. Дети тем и отличались от взрослых, что еще не умели лебезить, пресмыкаться и прогибаться. Если этот пацан чувствовал, что я ему неприятен, то так и говорил.

Это был новый, очень странный и интересный опыт общения.

– Я не шуцю! – насупился еще сильнее мальчишка. Похоже, от того, что нервничал, он начинал говорить не так четко, как обычно.

– Я тоже не шучу. Нападай. Можешь меня побить. Вот он я, без оружия, не сопротивляюсь. Что тебе мешает?

Пацан шмыгнул носом, вытер его запястьем руки и сделал шаг ко мне, угрожающе выставляя граблю вперед:

– Ты – плохой! Обижаешь мою маму!

– Разве? – Я покачал головой. – Мне кажется, это ты пролил краски на дорогой диван. И вместо того, чтобы сказать про это, признаться, сбежал. В итоге я испортил отличный халат и настроенье твоей маме. Это закономерность, мелкий. Последствие от твоего поступка.

– Я уфол за тляпкой! – крикнул он, снова шмыгая носом. – Я бы вытел сам!

– Нет, ты сбежал, не сказав никому, что накосячил. Вот и все.

На миг показалось, что мальчишка вот-вот разревется. Губы его затряслись, подбородок дрогнул, а глаза увлажнились. Но нет. Опустив грабли, суровый сын Кристины сделал еще шаг вперед, отвернулся в сторону, пристально разглядывая напольную вазу, и пробормотал:

– Я боше не буду.

– Что, прости? – удивленно переспросил я.

– Я не буду так больше делать, – четко, стараясь выговаривать каждую букву, сказал пацан. – Извините меня. И маму.

– Так просто сдался? – разочарованно спросил я. – А как же ненависть и грабли?

Максим – кажется, так его звали – посмотрел на меня, прямо в глаза, и ответил:

– Я убежал, потому что испугался. Я больше не буду проливать краски на ваш диван. Не ругайте маму?

Что-то внутри кольнуло, а потом будто воронка открылась и закрутилась в животе, доводя едва не до тошноты. Неужели так испытывают стыд?

Я поднялся, пожал плечами и хотел уйти. Но пацан так и стоял на месте, и его подбородок снова дрогнул.

Черт знает что!

Он накосячил, а я чувствую себя виноватым. Как это получилось?

– Я не стану ругать твою маму, – сказал раздраженно. – А ты рисуй где-то, чтоб я тебя не видел. И тогда все у нас заладится.

Мальчишка, только что стоящий с самым несчастным видом, просиял. Взмахнув граблями, он закричал: “Ур-ра!” и побежал прочь, громко улюлюкая на ходу.

– Маленький, наглый, бесстыжий манипулятор! – с уважением проговорил я, провожая его взглядом. – Ох…ть, меня обвел вокруг пальца младенец!

Кристина

Я не знала, что делать дальше. Работодатель меня убивал. Медленно и мучительно.

Мало того, что не спешил найти кого-то мне в помощь, оставив на меня весь свой огромный, напичканный мебелью и дорогущими аксессуарами дом, сделав при этом еще и поваром, так еще заставлял чувствовать себя полной дурой.

Я не справлялась!

Чертов халат с горем пополам отстирался, а вот диван… Максимка его испортил.

Я нещадно терла дорогую ткань, принося ей еще больший вред, и с трудом удерживалась от слез.

На этот раз Орехов не спустит все на тормозах, я это чувствовала мягким нижним местом, как никогда.

И если раньше как-то удавалось избегать неприятностей, то теперь, кажется, они решили не оставлять мне шанса на нормальную жизнь. Ни единого!

– Черт возьми! – выругалась я, отбрасывая тряпку в тазик и вытирая лоб запястьем, заодно убирая челку.

– Его заказывала моя жена, – донеслось сверху голосом Орехова, и я забыла, как дышать.

Одернув юбку, поднялась и, собрав весь остаток позитива, выдавила улыбку, сообщая:

– Я все отмою. Нужно лишь взять другое средство…

– Не отмоете. – Он отмахнулся от меня, как от назойливой мухи, и, схватив за спинку стул, стоящий неподалеку, переставил его к накрытому столу.

– Честное слово, – продолжила занудствовать я, отдавая себе отчет, что просто не потяну выплату за этот диван. Хоть почку продавай!

– Вы, конечно, постараетесь, – медленно намазывая тост абрикосовым джемом, начал говорить Артем Дмитриевич, – но ничего не получится. Уже сейчас это очевидно, ведь цвет обшивки безнадежно испорчен. И я понятия не имею, как вы планируете это возместить.

Мои руки опустились, повисли вдоль тела плетями. Началось!

Я буду вечной рабыней в плену этого дома. Воображение даже начало рисовать картинку, как Орехов отнимает мой паспорт и переселяет нас с сыном в кладовку под лестницей…

– У вас есть какие-то идеи на этот счет, Кристина?

– Я не… Мне…

Внутри все клокотало от страха. Как же надоело бегать с сыном на руках в поисках своего угла и заработка. Он не видит нормальной жизни, и я ее не вижу!

– В парке накануне вы были смелее, – продолжал меня изводить Артем Дмитриевич. – Обещали, что я не пожалею, если… пущу вас в свой дом.

Он откусил тост и, отложив нож, посмотрел на меня, тщательно пережевывая еду.

Я с трудом сглотнула слюну, ставшую вязкой.

– Простите меня, – проговорила, сцепив руки перед собой, как школьница на взбучке у директора. – Понимаю, насколько это неприятно, но, возможно, вы могли бы вычитать стоимость дивана из моей зарплаты? Как алименты.

Орехов закашлялся, подавившись новым куском тоста.

– Какие алименты?!

– Я просто сравнила, чтобы было яснее. Ничего такого…

– М-да! – Он отвернулся. – Уйдите, Кристина! Придите в себя, обдумайте этот разговор и вечером, после работы, уложив спать сына, приходите ко мне. Расскажете, что надумали! Понятно?