Третий раз Максим проснулся, когда еще не яркий утренний свет уже пробивался сквозь веки. Открыв глаза, он снова зажмурился. Но было поздно – сновидения оказались засвеченными. Лишь пульсирующие чувства – то расширяясь, то собираясь в точку – еще напоминали о них.

3.

Дорога до столицы, благодаря осмыслению двух предыдущих ночей, пролетела быстро, если не считать небольшой задержки: совсем уже перед въездом – за стелой – остановили гаишники. Когда ехали, он слышал, что говорила Анюта – включался в разговор. Но потом снова пропадал в себе, проводя аналогии и пытаясь понять – что же все, что с ним случилось, значит. Иногда реагировал на паузы в разговоре – возвращался в реальность, чтобы, задав попутчице какой-нибудь вопрос, уже не слышать на него ответа.

Когда увидел человека в форме, вышедшего на дорогу и показавшего жезлом на обочину, машинально взглянул на спидометр.

– Черт! Надо же – почти приехали уже… – сердце екнуло. Но оказалось – все в порядке. Туловище с помощью подсознания исправно выполняло свои обязанности – следило за дорогой и за приборами.

– Может, просто документы проверяют, как обычно, – решила успокоить Анюта.

– Может. А может… сегодня же понедельник, может, на допинг проверят?

– Ты же не пил вчера… – не то констатировала, не то поинтересовалась Анюта.

– Да нет… – Максим остановился, достал из внутреннего кармана документы и успел опустить стекло, пока гаишник подходил к машине.

– Лейтенант Дрязгин, – отрапортовал тот скороговоркой, проглотив последнюю букву, словно стеснялся своей фамилии и хотел поскорее покончить с формальностью. Получилось смешно. По крайней мере, так показалось Максиму, и он чуть сдержал себя, чтобы не усмехнуться, – Ваши документы, – добавил лейтенант, козырнув, словно в упор не видел перед собой протянутую из окна руку, – С какой целью следуете в город… Максим Николаевич? – поинтересовался он, просмотрев все, что ему полагалось проверить, и как-то изучающе посмотрел на Максима. На рябом от веснушек лице офицера даже появилось вопросительное, с каверзной ухмылкой выражение, какое бывает у людей не особо достойных, но обличенных властью. Показалось даже, что он сейчас обязательно будет примитивно хохмить.

– Я студент…

На плече стража порядка ожила рация: «восьмой» с шипением пролаял «десятому», что на каком-то километре – на каком, Максим не расслышал – проскочила черная «бэха» на большой скорости в их направлении.

– Десятый восьмому, – лейтенант Дрязгин изменился в лице. Он даже слегка поморщился: то ли от того, что разговаривал со старшим, то ли от того, что неизвестно с кем еще столкнет жизнь в связи с этой «бэхой», а долг исполнять все же придется, – Вас понял, – он вернул документы, автоматически козырнув и пожелав счастливого пути.

Город встретил заторами. Но сегодня повезло. Только дважды, минут по пятнадцать, пришлось простоять в пробках. Максим снова стал пропадать на своей волне. Ему все время сигналили сзади, когда он, казалось, на мгновение отключался от действительности. Постоянно кто-то подрезал, переезжая из других полос, воспользовавшись образовавшимися промежутками. Из-за этого приходилось резко тормозить, еще больше вызывая недовольство тех, кто ехал сзади.

– Макс!? – не выдержала, наконец, Аня, – Ау!? Что с тобой? Всю дорогу спишь. Может, я за руль сяду?

– Да нормально все. Просто понедельник – идиотов куча на дороге.

– Ну-ну, – Аня засмеялась, – Ты себя-то видел сегодня в зеркале. Если не видел, посмотри.

– Знаешь что, Анька… Ты что – жена мне? – Максим нервно рассмеялся, – Ишь ты ее – пилит… Набилась – терпи. А нет…

– Что высадишь?

– Ань, извини, – опомнился Максим.

– Ты знаешь, высади, пожалуй, меня здесь… Мне еще в магазин забежать надо.

– Ань, ну, кончай. Я же извинился…

– Мне серьезно надо. Останови.

– Ну, хорошо, хорошо, – он перестроился и припарковался у самого бордюра, включив предварительно «аварийку», чтобы задние не сигналили

– Пока, Макс. Спасибо, что подвез.

– Да ладно тебе, Ань, – смущенно отмахнулся он, – Ань!? – окликнул, опустив стекло. Она обернулась, – Без обид?

Анюта посмотрела на него и, победно улыбнувшись, зацокала каблучками по бетонной плитке тротуара.

Наконец, путешествие подошло к концу. Подъехав к корпусу и оценив ситуацию, Максим припарковался в единственном на площадке месте, оставшемся еще не занятым. Да так, что чуть выбрался из машины – боялся коснуться дверью красивого блестящего «Доджа», лишенного производителем молдингов. Взглянув в сторону центрального входа, за которым исчезали один за другим студенты и преподаватели, он вдруг с грустью осознал, что не совсем здоров, и что день обещает быть длинным и утомительным. Его слегка познабливало, и мышцы одолевала слабость. А в районе солнечного сплетения, ощущались раздражающий тремор и пустота, через которую тело, растворяясь внутри себя, вытекало наружу. И это было омерзительно. Появилась мысль, что он – как резиновый шарик, из которого со свистом выходит последний воздух и который вот-вот скукожится окончательно.

Два раза на лекциях засыпал, не в силах бороться с навалившейся на веки тяжестью. Его просто вырубало. В какой-то момент зрительные оси вдруг становились неуправляемыми, начинали цепляться друг за друга, пульсировать и теряться. И тогда пропадала точка опоры – Максим проваливался и падал. Слава богу, что это происходило в обычной аудитории, где можно было спрятаться за спинами сокурсников.

Первый раз он проснулся от своего собственного сдавленного звериного стона. Очнулся даже до него, но уже не успел подавить рефлексию.

– Ты силен, братишка, – прошептал улыбавшийся во всю физиономию Руслан, локтем ткнув его в бок.

«Вот это лоханулся!» – Максиму стало ужасно неудобно. Не столько от того, что уснул, сколько – что застонал во сне. Увидел, как оглянулись и стали улыбаться те, кто сидел ближе. Услышал тишину в аудитории.

– Громко заорал? – спросил он шепотом Руслана.

– Да уж не тихо. Видишь, даже препода заинтересовал.

– Стыдуха, блин… Он что – видел, кто это?

– Да ладно, расслабься. Шучу я. Думаю, что не слышал. Просто совпало, что замолчал.

– Фу-ух, – выдохнул Максим. Эта встряска на какое-то время взбодрила его. Но ненадолго. Второй раз он проснулся, когда профессор, нейтрализуя начинавшийся шум, повысил голос, говоря заключительную фразу и прощаясь.

Весь день до обеда чувствовалась опустошенность. Внутренности будто высосали. А в солнечном сплетении так, как и утром, пульсировала тяжесть. Там, казалось, кто-то ворочался. Наконец, последняя пара позади.

– Макс, ты сейчас куда? В общагу?

– Нет, Руслик, – остановил он друга, – Я сегодня… чувствую потребность в свежем воздухе. Ты…

– Значит, ты помнишь наш договор? – перебил Руслан, – Ну, и отлично. А то мне показалось, что ты забыл. Давай, тогда. До вечера.

«Странно… Что я должен был помнить?» – подумал Максим, но в голову ничего не пришло.

– Стой, Руслик. Мне, конечно, стыдно… но о чем мы там договаривались?

– Ну, ты сволочь, Гарецкий! – улыбнулся Руслан, – Так я и знал! Хорошо, что напомнил. А то бы ты нам с Ленкой весь кайф, чувствую, обломал бы.

– А-а-а! Все. Вспомнил. Давай. Пошел я.

– Давай, – Руслан как-то странно посмотрел на него.

«Что опять не так?» – подумал Максим, но на этот раз уточнять не стал. Хотелось поскорее уйти. Остаться одному.

4.

Он вышел из корпуса и отправился на центральный проспект – в сторону площади Победителей. Незаметно для себя миновал и ее, и здание политехнического института. И только здесь обратил внимание, где находится. Ноги привели к пиццерии. Здесь обедали студенты и учащиеся из близлежащих вузов и колледжей. И они с Русланом исключением не были – частенько наведывались сюда, когда позволяло время. Пиццерия при ограниченном выборе позиций в прейскуранте славилась относительной дешевизной и потому, наверное, в большей степени пользовалась успехом. К тому же в ней еще было хорошее разливное пиво. Правда, ко многим ее преимуществам от открытия до закрытия добавлялся скромный недостаток – неслабая очередь. Осознав, и где он, и что не настолько голоден, чтобы проторчать здесь неизвестно сколько, и что кроме пива в кафе – ничего покрепче нет, захотел уйти. В голову вдруг пришло не просто выпить – надраться. Ну, может, не совсем. Но все же, как следует. И притом чтобы никого знакомого рядом не оказалось. Совершенно одному. Просто чтобы ни с кем не нужно было говорить. «Алкаш, блин, конченный!» – вынырнул из бессознательной сути комментарий. Стало смешно от того, как отреагировала психика на спонтанное желание. «А что? – подумал, – Ну, на худой конец, с кем-нибудь незнакомым. Который не будет лезть в душу. Не будет ни о чем спрашивать. Кому до лампочки твои заботы. А потому – ни участия, ни интереса. Даже если сорвешься, он просто, может быть, выслушает твои стенания, как исповедник. А может, и наплюет на твою малю-юсенькую проблемку и начнет убаюкивать тебя своими проблемищами». Перед внутренним взором возникли стойка и бармен. «Нет, – решил, – Только не туда… Может, на природу?» И сразу же на глаза попался биллборд с рекламой гипермаркета. «А почему бы и нет? – он даже обрадовался, что все так хорошо складывается, – Возьму чего-нибудь и в парк – на травку». Он присмотрелся к рекламному щиту и в душе, почему-то шевельнулось недовольство «таким глупым и, пожалуй, даже пошловатым слоганом», сопровождавшим красочные картинки изобилия продуктов. Как будто стенд устанавливали лично для него, а ему вообще-то нужна была только водка. Ну, может, еще какая-нибудь нарезка. Сыра, например: сбивать вкус. Ну, в конце концов, маленькая бутылочка какой-нибудь сладкой отравы.