Хюррем в тысячный раз за время их знакомства захотелось замахнуться и ударить ее, чтобы умолкла, но она справилась с подступающей яростью и нанесла удар словами.

— А ты хотела бы, чтобы он польстился на тебя? Как жаль, что и на этот раз тебе предпочли меня.

Для Махидевран, уязвленной тем, что сопернице удалось разрушить ее брак и завладеть ее жизнью, это было ударом ниже пояса, и она вся побледнела. Сглотнув ком в горле, женщина через боль улыбнулась, и выглядело это очень жалко.

— Не радуйся, что тебе удалось все прибрать к рукам, Хюррем. Такой, как Хафса, тебе никогда не стать. Не справишься ты с этой ролью. Я слышала, ты уже и фонд ее возглавила. Надеешься, что благотворительность поможет тебе скрыть свои грехи?

— В отличие от тебя, Махидевран, благие дела я совершаю искренне. Я хочу помочь нуждающимся. А что хорошего сделала ты за всю свою жизнь?

Отвернувшись, не желая продолжать этот бессмысленный разговор, Хюррем зашагала к дверям, но упоминание фонда выбило ее из колеи. Она часто задышала и оперлась рукой о колонну, так как эти пугающие воспоминания о последних тревожных днях ее жизни снова нахлынули на нее из глубин памяти, как бы она этому не сопротивлялась.

…Презентация началась полтора часа назад, но Хюррем сомневалась, что выдержит оставшиеся два часа в этом тесном, душном зале. Так как ее свекровь тяжело болела, ей пришлось взять на себя ее обязанности по управлению благотворительным фондом той, и она самоотверженно посещала все собрания, презентации и семинары о психическом здоровье, о наркомании и социальном неравенстве, о голоде и прочих общественных проблемах. Сегодня она была приглашена на презентацию разработанной недавно инновационной вакцины от гриппа в ультрасовременном медицинском центре.

Собравшиеся сидели в небольшом круглом зале на холодных металлических стульях, и Хюррем старалась внимательно слушать докладчиков, хотя с каждой минутой ей это удавалось все хуже. То ли в переполненном зале было слишком душно, то ли кофе, выпитый ею до начала презентации, был слишком крепким, но ей стало нехорошо. Сначала накатила слабость, а вот теперь желудок сводило так, будто ее сейчас вырвет. Поерзав на стуле, Хюррем незаметно подняла руку и расстегнула две верхние пуговицы своей белой рубашки, но это не помогло. Она натужно сглотнула и покосилась на закрытые двери, чувствуя, что еще немного и ее вывернет наизнанку прямо здесь.

Нет, она больше не выдержит.

Повернувшись к своей помощнице Лейле, она молча передала ей свой планшет, где коротко конспектировала занимательные детали доклада, и шепнула:

— Я отлучусь ненадолго.

Лейла встревожилась, но ничего не сказала, заметив, как побледнела ее начальница. Не обращая внимания на недоуменные взгляды, Хюррем поднялась со стула, протиснулась к проходу через сидящих с ней в одном ряду людей и на нетвердых ногах направилась к дверям. В тишине, царившей в зале, стук ее каблуков был оглушительным.

Оказавшись в пустынном белоснежном коридоре, Хюррем прислонилась плечом к стене и прикрыла веки, стараясь выровнять дыхание. Здесь было посвежее, чем в зале, и головокружение немного уменьшилось. Однако, ей все еще было плохо. Собравшись с силами, она решила все-таки добраться до туалета и умыться холодной водой. Может, ей полегчает? Стараясь не думать о том, что с ней, Хюррем поплелась по коридору.

Туалет был также пуст, и Хюррем остановилась перед одной из двух раковин. В висящем над ними зеркале она увидела себя и ужаснулась — бледная, взмокшая, с потекшей от пота тушью. Включив воду, женщина наклонилась над раковиной, набрала в ладони ледяной воды и похлопала себя по щекам, а когда медленно распрямилась, то в ужасе вскрикнула. В зеркале позади нее отражалась незнакомая ей женщина в белом халате с пугающим, одержимым видом.

Рывком обернувшись, Хюррем прижалась к раковине поясницей и уставилась на незнакомку в пугливом недоумении. Откуда она здесь взялась? Вода все еще хлестала из крана, но ей удалось разобрать слова той.

— У нас мало времени. Я должна вам рассказать…

— Что?.. — не поняла Хюррем и, обернувшись, выключила воду. Стало оглушительно тихо. И жутко. — Кто вы? Что вам от меня нужно?

Женщина шагнула к ней, и Хюррем увидела бейджик, прикрепленный к нагрудному карману ее халата. Доктор Эдиз.

— Вам стало плохо, потому что я добавила кое-что в ваш кофе. Это я вам его предложила, помните? Для того, чтобы вы пришли сюда, и мы смогли поговорить без свидетелей.

— Что, черт возьми, происходит?! — возмутилась Хюррем. — Оставьте меня в покое.

Она попыталась обойти странную сотрудницу медицинского центра, но та преградила ей путь собой.

— Из вашего фонда уже поступил запрос на закупку разработанной здесь вакцины для бесплатной вакцинации бедных и бездомных, потому я и хочу предупредить вас. Это вовсе не вакцина, как они говорят.

— Тогда что это? — Хюррем спросила это против воли, машинально.

— Сыворотка, и она очень опасна. Это новейшая разработка, мы работали над формулой много лет, но продают сыворотку под видом вакцины и притом неоправданно дешево. Вам не кажется это странным?

— Да что с ней не так?! — странная одержимость в темных глазах доктора Эдиз пугала ее, и Хюррем хотела поскорее от нее отвязаться.

— Сыворотка воздействует на мозг, и если ввести ее в организм, то ее действие уже нельзя остановить. Процесс будет запущен. Кратковременные провалы в памяти, судороги, непослушные конечности. А по истечении двух недель человек уже не будет принадлежать себе. Они хотят управлять всеми, они…

— Кто они? — Хюррем насторожилась, посчитав, что, хотя это и похоже на бред сумасшедшего, у доктора вряд ли были причины лгать первой встречной накануне старта продаж. — Зачем это все нужно?

Но доктор Эдиз как будто не слышала ее вопросов и тревожно бормотала:

— Они избавляются от всех, кто участвовал в разработке сыворотки, чтобы не допустить утечки информации. Я могу не успе….

Вдруг дверь с шумом отворилась, и доктор Эдиз резко умолкла, став холодной и сдержанной. Другая сотрудница также в белом халате вошла в туалет и, мельком оглядев их, протиснулась к свободной кабинке. Ничего больше не говоря, доктор Эдиз невозмутимо отвернулась, прошла к двери и покинула женский туалет…

Удушающий летний зной установился ближе к полудню, когда они пребывали на старинном кладбище маленького, но богатого и чинного городка, в котором когда-то давно был построен особняк Османов. Черные одежды приглашенных на похоронную церемонию не облегчали их мук. Солнце ужасно пекло, и Хюррем неистово махала черным кружевным веером у своего лица, пытаясь хоть как-то спастись от невыносимой жары. Ажурная сеточка в ее элегантной шляпке колыхалась от порывов ветерка, создаваемых веером, а под ней как два изумруда сверкали зеленые глаза.

Их напряженный взгляд был направлен на стоящих по другую сторону от захоронения двух людей, которые, казалось, этого вовсе не замечали. На них то и дело поглядывали все присутствующие. Слишком уж неожиданным и загадочным было их возвращение спустя столько лет после семейного раскола. По мнению самой Хюррем, они изменились. Хотя, пожалуй, это в большей степени касалось сестры ее мужа, Хатидже.

Когда она видела ее в последний раз, Хатидже была юной, хрупкой и нежной девушкой. Помнится, они даже дружили — во всяком случае, Хатидже единственная в семье Османов относилась к ней благосклонно. А сейчас она держалась так холодно и надменно, что казалась совершенно другим человеком. Она изменила прическу — теперь вместо романтичных локонов она носила высокую гладкую прическу, а одета была как супруга высокопоставленного политика: черный юбочный костюм, шелковая белая блузка и скромные туфли-лодочки.

Ибрагим же остался прежним, если судить по его отстраненному виду, решительному взгляду и упрямо поджатым губам. В черном костюме он выглядел как всегда солидно, по обыкновению не носил галстук и иногда поглядывал на платиновые наручные часы, будто спешил куда-то. Только раз Хюррем перехватила на себе его взгляд, но она тут же отвела глаза, а когда подняла — он снова смотрел вниз, словно ничего не произошло.