Я жажду выкупить каждый экземпляр, чтобы никто не смог пялиться на него. Как же убого это звучит.

Я нервно сглатываю.

– Это порно или школьный аккаунт?

– Вижу, тебе тоже нравится, – поддразнивает Одри. – Почему у нас не делают такие фотки? Это могло быть вроде портфолио, которое предоставляют при выборе школы.

Она суёт мне мобильник к лицу и продолжает:

– Ты это видишь?

– Что именно? – стараясь выдержать испытание, я выравниваю дыхание. – Я вижу только пиксели.

– Я, конечно, понимаю, что ты пустила слюнки и все дела, но посмотри на задний фон.

Я отклоняюсь назад и пытаюсь увидеть что-то другое. Всё, если уточнять, потому что минуту назад смотрела только на одного человека.

Странно, что я не обратила внимание.

Задний план переполнен женским полом. Они разместились на трибунах, на газоне, у линии поля, некоторые готовы забраться на шеи парней или целовать землю под их ногами. Как прискорбно это выглядит – можно только гадать.

Одри снова утыкается в экран и начинает читать комментарии. Её глаза, кажется, бегают по строкам и спускаются вниз в течении бесконечности. Она хихикает, глупо улыбается, что-то бубнит под нос, иногда морщится, комментирует комментарии. На её лице целый спектр различных эмоций. Я веду борьбу с желанием открыть профиль на своём телефоне и тоже полистать ленту.

Здравый рассудок пока ведёт в счёте. Ура!

– Ты заинтересована в нём?

Я фокусирую взгляд на подруге.

– В чём?

– Во всём.

– К чему этот вопрос?

Одри жмёт плечами.

– Ты сказала, что он хороший. А ещё он хорошенький. Я склонна тебе доверять. Если ты не заинтересована, как говоришь, то я могла бы…

– Что!? – я почти пищу, из-за чего в нашу сторону обращаются взгляды одноклассников. – Ты серьёзно?

– Да, вполне. Ну, кто в здравом уме будет упускать хорошего парня? А судя по твоему описанию, он не придурок с мозгом в заднем проходе. Штучный экземпляр, знаешь ли.

– Вперёд… – мой голос звучит отстранённо и даже холодно.

Одри улыбается и энергично кивает, словно не замечает изменения.

– Отлично, спасибо. Я рада, что между нами нет всей этой возни типа «я целовалась с ним, теперь мы обе должны его ненавидеть».

Она склоняется над экраном. У меня пересыхает в горле, когда подруга переходит в профиль Коди и нажимает кнопку «написать».

Я отворачиваюсь и стараюсь сдержать эмоции. Мой подбородок едва ли не дрожит от негодования. От обиды. Если кто-то свыше решил поиздеваться, то Коди проявит интерес к общению, а вскоре я буду лицезреть эту парочку ежедневно в объятиях друг друга. Лучше не придумать.

И виновата только я. Что посеешь, то и пожнёшь.

– Ух ты, хорошенькая дочка тренера!

Виктория морщится и скрещивает руки, словно принимает оборонительную позицию. Я не думал, что нарвусь на неё, видя только в толпе. Точней, чувствуя её взгляд на себе.

– Фрэдриксон, не буду врать, эта не та встреча, о которой мечтаешь ночами, – говорит она.

– Виктория, ты милашка, только когда молчишь.

– Извини, не могу удержаться, эмоции так и прут, когда ты рядом.

Я поджимаю губы, пряча улыбку. Удивлён, что она может быть остра на язык в определённые ситуации. Но ещё сильнее меня беспокоит вопрос, откуда они знают друг друга ближе остальных. Чейз никогда не был капитаном, не её поля ягода. Зачем ей этот истукан?

Я получаю ответ незамедлительно:

– Знаешь, почему я не хотел переводиться? – усмехаясь, спрашивает он, обращаясь к девушке.

Виктория прижимает указательный палец к губам и задумывается, сканируя его взглядом. Замечаю, что она не задерживается на чём-то одном. Ей безразличен Чейз, это поймёт даже полный идиот.

– Потому что боялся ездить на метро без сопровождения взрослых? – она показывает колючки.

Я прикусываю губу сильнее, чтобы не рассмеяться и вмешиваюсь:

– Прекращайте уже, – делаю акцент на девушке, потому что Чейза не заткнуть даже если залить бетон в горло. Вся надежда на разумность Виктории.

– Она первая начала, – ябедничает парень и я бросаю на него выразительный взгляд.

– Серьёзно?

– Да, ты же слышал.

– Ты в своём уме? – я фыркаю. – Тебе пять лет?

Чейз играет бровями, смотря на Викторию, которая морщится в ответ, показывая весь спектр эмоций, испытывающий к нему.

– Увидимся, крошка Ви, – почти мурлычет он, после чего растворяется в толпе.

Мы остаёмся наедине.

Я прищуриваюсь и поднимаю уголок губ, склоняясь к её уху. Как же чертовски приятно она пахнет, поэтому задерживаюсь в таком положении.

– Потанцуем?

Виктория вздрагивает, покрываясь мурашками, но отрицательно крутит головой. Я всё ещё не пойму логику, которой она пользуется.

– Ну уж нет.

– Нет? – удивление сочится из моего голоса.

– Хочешь, чтобы после этого вечера меня обнаружили где-нибудь в ближайшем переулке без головы?

Я выпрямляюсь и смеюсь. У девушек слишком живая фантазия.

– Почему?

– Потому что мы всегда выходим в полуфинал или финал, а, следовательно, ненавидим друг друга, потому что кубок один.

– И ты тоже ненавидишь нас? Меня?

Она медленно отстраняется и наши взгляды встречаются в схватке. За что мы боремся, так и остаётся загадкой.

– Нет, – выдыхает она.

– Тогда вернёмся назад и я спрошу ещё раз: потанцуем?

– Нет, – отклоняет Виктория.

Мои брови взлетают к потолку. Я радуюсь, что выше её почти на голову, поэтому смотрю на девушку вниз. Она такая миниатюрная, что хочется сгрести и куда-нибудь запрятать ради её же безопасности. И это не единственная причина, из-за которой хочу подхватить и утащить куда-нибудь, где нас никто не найдёт. Я отдаю себе отчёт и понимаю, что она нравится больше положенного. Мне нравится две крайности в ней.

– Ладно, какая ещё может быть причина?

– Мне не нравится, как ты влияешь на меня. Это выпускной класс, зачем начинать, если через несколько месяцев мы будем страдать?

Я удивляюсь, но всё же улыбаюсь.

– А ты уже всё распланировала?

– Девушки, – пожав плечами, непринуждённо отвечает она.

– И сколько у нас детей в твоих фантазиях?

Виктория склоняет голову на бок, и улыбка придаёт её лицу толику хитрости. Она та ещё лиса. Следом она скрещивает руки под грудью.

Я указываю пальцем на язык её тела и спрашиваю:

– Обороняешься?

– Может быть. Ты должен дать мне свободу.

– А ты разве не свободна? Не помню, чтобы держал, а встречу тут не мог отменить. Странная традиция, кстати.

– Ты не даёшь мне проходу, Максвелл.

– Не припоминаю.

– Зачем ты это делаешь?

– Что? Я действительно не понимаю, о чём ты говоришь.

– Ты чего-то хочешь от меня.

– Ну, минуту назад я предложил потанцевать или есть что-то ещё, чего сам не знаю?

– Мы договорились сделать вид, что не знаем друг друга.

– Я не совсем согласился, а сейчас уже поздно.

– Чего ты хочешь?

– Потанцуем? – смеясь, снова предлагаю я. Наши диалоги как американские горки: минуту назад улыбались, а уже сейчас напряжение повисло в воздухе.

– А потом?

– А чего ты хочешь?

– Чтобы мы разошлись на мирной ноте.

– Вряд ли ты честна передо мной и собой.

– Иногда так проще. Никаких драм и сердечных ран.

– Ты забегаешь слишком далеко вперёд, – качаю головой и улыбаюсь. – Тебе не кажется?

– Вот это, – её указательный пальчик бегает от меня к ней и обратно. – Возникшее между нами вряд ли можно назвать дружеским. Я просто хочу остановить этот поезд на полном ходу, потому что всё вытекает не туда.

– И куда же вытекает?

– Ты поцеловал меня, сейчас приглашаешь на танец, всё это в совокупности обернётся катастрофой, когда нужно будет придумывать слова прощания.

– Но и ты не была равнодушной, – бросаю аргументы в ответ. – Ты ответила тогда, отвечаешь сегодня.