Один чувак как-то сказал, что, если вначале пьесы на стене висит ружью, в финале оно обязано выстрелить. Это был Чехов. Другой чувак как-то сказал, что присутствие лишних, случайных деталей и описаний вещей, не играющих в повествовании особой роли, похоже на то, как рыбак забрасывает удочку, но рыбку не достаёт. Третий чувак говорил в своё время, что если в рассказе присутствует описание обстановки в комнате, то за этим должно воспоследовать какое-то с тем связанное действие. Но отнюдь за мной не будет гоняться, по примеру, кстати, того третьего чувака, по всей квартире свихнувшийся маньяк-полудурок в хоккейной маске на башке и бензопилой в большущих руках; и уж определённо не будет пытаться вспороть мне брюхо, при этом спотыкаясь о мной ранее упомянутую кровать или круглый обеденный столик.

Я лишь говорю в унисон со своими мыслями, которые порой могут не иметь связи с последующими размышлениями. А возможно, и вовсе не будут иметь логики. Говорю синхронно со своим взглядом, который может вдруг зацепиться за что угодно.

Я наконец проснулся. Наконец встал. Наконец умылся.

Болит голова. Мигрень, будто симбионт. Паразит. Фыркающий моллюск, обволакивающий мои нервы своими щупальцами. Крючками. Присосками. Чёрной мерзостью…

Чтобы моя остервенело насилуемая башка хоть ещё как-то умственно работала, я ужираюсь обезболивающими. Единственная радость в моём нынешнем околосмертном состоянии…

Я сижу на диване, а напротив, на огромной белой стене бывшего склада выводится видео того, как под тяжёлую музыку друг с другом трахаются свинолюди. Окна замурованы кирпичами и завешаны гобеленами с геральдикой, всё вокруг стилизованно под эклектичное средневековье. На середине ангара стоит кровать с чёрными шёлковыми простынями. Повсюду расставлена техника для съёмки, которая идёт в полном разгаре: девушка томно стонет, стоя на четвереньках под светом прожекторов, проминая собою кровать, закидывает голову, эротично закусывает губы; парень позади неё, подстраиваясь к темпу барабанов и рифа ритм-гитары, ловит от всего происходящего кайф. Это он надоумил моего друга, порнографа, который даёт мне полный доступ к съёмкам, снять красивый и стильный ролик на фоне какого-нибудь дикого и яростного рокерского клипа, а затем смонтировать всё под ту же музыку – своего рода кавер-версия видео – только для взрослых, хотя и у первоначального варианта ограничения 18+.

После съёмок актёр, молодой парень, признаётся писателю, которого я привёл на экскурсию, что он, парень-актёр, давно мечтал заняться сексом под оглушительный рёв «Rammstein».

Сейчас же, когда идут непосредственно съёмки, парень, пытаясь перекричать крамольные слова песни, говорит моему другу, который сидит рядом с одним из операторов на складном стульчике, что в следующий раз хочет балерину и не одну. В то время как он трахает партнёршу сзади, жёстко врезаясь в её сочащуюся секретами плоть плотью своей, до предела напряжённой и пульсирующей, он пытается подпевать солисту и орёт во всё горло припев песни:

I hate my life and I hate you,

I hate my wife and her boyfriend, too!

I hate to hate and I hate that,

I hate my life so very bad,

I hate my kids, never thought

That I'd praise abort! –

и строит гримасы, подражая солисту, загримированному в человека-свинью. В конце концов это превращается в сплошной цирк: парень поёт, девушка, перестав театрально стонать и кривиться от якобы неописуемого блаженства, просто хохочет, что, собственно, делает и вся остальная съёмочная группа. Писатель спрашивает меня, громко выговаривая слова мне в ухо, чтоб перекричать музыку, всегда ли у нас такое твориться? Я отвечаю ему, что это впервые такой бардак. Я говорю, что, видать, они это делают для него, то есть для самого писателя, чтоб тому было интересней. Как правило, продолжаю я, это не так уж и занимательно: пялиться на то, как пара занимается любовью то в одной, то в другой позе. Это лишь в готовом виде ролик выглядит красиво и возбуждающе. В реальности же это – рутина, как и все остальные профессии.

Хотя если на чистоту, то мой друг-порнограф и вся съёмочная группа, в общем – никто из них не стал бы выделываться ради какого-то там писаки, будь он хоть самый раскрученный из всех литераторов современности. Для них это дело принципа.

К концу первого припева девушка овладевает собой и начинает снова мастерски исполнять свою роль блаженствующей нимфы: стонать и строить возбуждающие гримасы.

Собственно, в целом, любое порно – это, в первую очередь, чудеса монтажа.

Динамики бушуют индастриал-маталом. Моя гортань вибрирует от звуковых волн, хотя я в это время молчу.

Парень-актёр порой закрывает глаза, наслаждаясь наряду с коитусальными радостями ещё и музыкой, до безобразия громкой и разъярённой.

А на импровизированном громадном экране – белой стене – происходят кошмарные действа, снятые в стиле бурлеска в белых и красных тонах: под слова загримированного в свиномужика солиста: «Я ненавижу свою жизнь и ненавижу тебя, ненавижу свою жену и её любовника, я ненавижу саму эту ненависть…» – на белой сцене танцуют беременные балерины; руки солиста, разряженного в белые брюки, белую рубашку и белый жилет, солиста, морщинистого и с пятаком, – его руки заляпаны – буквально залиты – кровью по самые локти, а на ногах у прекрасных танцовщиц алеют колготки, стилизованные под истечения крови, будто аборт им был сделан только-только и «на живую», без анестезии тем самым солистом, у которого руки по локоть красные от крови, принадлежавшей, надо полагать, тем балеринам. «… я ненавижу своих детей, и никогда бы не подумал, что буду хвалить аборты» – солист в своём кошмарном обличие лежит на белом рояле и поёт свои ненавистнические строки, плавно водя окровавленными руками по воздуху, подобно какой-нибудь попсовой шлюховатой певичке в манере гламурных клише конца двадцатого века.

В то время как начинается второй куплет, солист предстаёт в образе свиноматки, у которой до чёртовой тучи детей. Милые поросята сосут грудь своей уродливой матери, а сама их мать баритоном взывает к слушателям:

Я люблю трахаться, но теперь с презервативом,

Ведь жизнь гораздо лучше без детей,

Так что в конце концов мне пришлось

Воздержаться от сношений с женщинами

(ремарка: не забываем, что лирический герой – мужчина).

Я ненавижу свою жизнь и ненавижу тебя!

Слава аборту!

Парень-актёр обратно-поступательно двигается в теле девушки и кричит в унисон свиноматке: «Praise abort!» – играя тембром своего голоса.

А я в это время думаю о том, что аборты и грамотная контрацепция – это фатум всех актрис, подобных той барышне, что сейчас мнёт коленями кровать. Участие в порнографии налагает на этих девушек уйму ответственности, рассуждаю я, и в первую очередь, морального плана. Конечно, рожать им никто не может запретить, но лучше, если у них не будет потомства… из милосердия к этим детям.

Мой друг, тот, что сейчас сидит на складном стульчике рядом с оператором, как-то сказал, что с большим позором приходит большая ответственность, пародируя слова дяди Бена³.

Девушкам, актрисам порно, самим известно, что неписаный запрет на роды налагается не потому, что они могут потерять форму после родов или на целые месяцы уйти в декрет, чего никогда не будет, поскольку у порно с участием беременных дам множество поклонников и даже настоящих ценителей. И не потому, очень может быть, что впоследствии в будущем ровесники, знакомые и одноклассники, даже друзья и приятели ребёнка этой женщины могут массово мастурбировать, насмотревшись роликов с её участием. Самое неприятное, на мой взгляд, то, что на ролики с её участием может наткнуться её ребёнок… И вполне возможно, что просматривая старые фотоальбомы, он обнаружит на фотографиях знакомое лицо, на которое, в то время как он прерывисто дышал и яростно онанировал, кончала куча мужиков в фильме под похабным названием…