– А вот эта бочка, – директор ткнул пальцем в огромную металлическую емкость, – ее мы называем «ракета», вмещает аж 82 тонны вина!
– Ого! – удивился Сергей. – И впрямь на ракету похожа.
– А это и есть ракета, – улыбнулся Григорий Львович. – Нам ее космонавты подарили. За то, что мы их нашим особым красным вином снабжали.
– Спаивали?
– Да нет, – снова засмеялся директор, – исключительно в лечебных целях. Наше вино лучше любого из человека радиацию и всякую другую гадость выводит. – Последние слова он произнес как-то особенно возвышенно.
– И что ж вы в этой царь-бочке храните? – спросил его Сергей.
– Ничего не храним, – сразу же как-то сник Григорий Львович. – Ржавеет. Уже лет десять. С самой перестройки. Как вся эта антиалкогольная кампания началась. Скоро вообще наш завод развалится, – Григорий Львович словно забыл, с какой целью пригласил к себе гостя. Ему вдруг захотелось просто выговориться перед этим заезжим коммерсантом, рассказать о наболевшем. – Вон, на хоздворе видал наших ржавеющих монстров? Когда-то мы на этих комбайнах по полторы-две тыщи тонн винограда в сезон собирали. А сейчас стоят никому ненужные. Их уже и не завести… Запчастей нет. И всё так. А ведь когда-то наша продукция для государства стратегически важной была. А сейчас и государства нет. Одна табличка осталась… – Он ткнул рукой в прибитую к стене покосившуюся рамку с едва различимой надписью, датируемой то ли 1975, то ли 1976 годом, о признании продукции завода лучшей в СССР. И бережно поправил ее.
– Ладно, соловья баснями не кормят, – словно очнувшись, сменил тему директор. – Пошли дегустировать товар.
– Пошли, – обрадовался Сергей, чуть ли не побежав к стоявшей поблизости бочке с вином.
– Э, торопиться не надо, – засмеялся Григорий Львович.– Мы ж не пить пришли, а дегустировать.
Он подозвал своего помощника, который неотступно, все это время следовал за шефом.
– Давай, накрывай поляну.
И тут же, как по волшебству, в сыром погребе появился и стол, и пара дубовых табуреток. И прозрачные склянки с разноцветными благородными напитками.
– Поехали!
Нежный янтарный божественный напиток упругой струей полился в стоящие перед ними бокалы.
Сергей уж готов было сделать первый глоток, но Григорий Львович остановил его порыв.
– Не спеши, так ты ничего не поймешь.
Он взял свой бокал и стал наклонять его в разные стороны, наблюдая, как по прозрачным стенкам стекают густые капли вина.
Сергей повторил жест.
– Видишь, какая хорошая ножка, – обратился к нему директор, показывая на оставшийся от вина след на стекле. – Не размазанная. – Он еще налил из той же колбочки уже в другой фужер и, выдохнув, стал медленно внюхиваться в содержимое.
– Это «первый нос», – объяснил он.
– А что, есть еще и второй? – удивился Сергей. Ему нетерпелось уже скорее пригубить манящий напиток.
– И третий, – продолжил мучить гостя Григорий Львович. – Сначала ты должен ощутить самые легкие летучие вещества, затем повертеть бокал, чтобы вино лучше насытилось кислородом и ощутить аромат раскрывшегося напитка, а уж потом, еще немного подождав, когда часть эфирных масел улетучится, ощутить окончательный аромат. И это ещё не всё! – С этими словами он пригубил вино из бокала и стал как-то смешно раздувать щёки, приоткрывать и закрывать рот, потешно шевеля влажными губами, жевать, жмуриться и делать множество разных комичных движений лицом. Одним словом – гримасничать. Сергей даже отвернулся, чтобы не прыснуть от смеха. Продемонстрировав гостю весь арсенал профессиональных приемов, директор вдруг к полному его удивлению, выплюнул изо рта все содержимое в услужливо подставленную помощником плевательницу.
– Ну, теперь ты, – обратился он к Сергею.
– Не, я так не сумею, – заартачился тот. – Давайте просто пить. Я и так пойму. Да и по-честному, какая разница, сколько там эфирных масел, какая кислотность и плотность. Главное – градус побольше. Ну и чтоб пилось приятно. И дешевле…
– Да, вот она культура пития, – вздохнул Григорий Львович. – Ну, давай, пей. И он щедро плеснул золотого вина в подставленный Сергеем бокал.
– Не, я один не могу, – возразил тот. – Давайте вместе.
– Ну, давай, – согласился директор. – За успех нашего безнадежного дела.
Они чокнулись и отпили по глотку. Достаточному, чтобы ощутить вкус напитка. Вино было действительно приятным, даже без всех этих дегустационных заморочек.
– И как оно называется? – спросил Сергей.
– «Променисте», – ответил Григорий Львович . – По-русски значит «лучистое». В семьдесят втором году, между прочим, на всесоюзной дегустации столовых вин было признано лучшим.– Он многозначительно поднял бокал вверх.
– Беру, – решительно сказал Сергей.
Но Григорию Львовичу хотелось показать гостю весь свой товар лицом.
Поставили новые фужеры, и директор широким жестом разлил по ним вино из другой, стоящей на столе колбы.
– А это «Берегивське», – пояснил он. – Готовится из особого сорта винограда Рислинг итальянский. На международном конкурсе вин получило две серебряные и три бронзовые медали. – Он снова приподнял бокал, как бы приглашая гостя отведать напиток.
Попробовали и «Берегивське». Тоже оказалось ничего. Так же, как и «Середняньске», и «Рислинг Закарпатский», и «Боржавское столовое». Не зря ж все они в разные годы получали всесоюзные и международные награды. Как пить дать, не зря…
От столовых вин перешли к десертным: «Закарпатское», «Иршавское», «Биле десертно», «Отелло». Последнее Сергею особенно пришлось по вкусу, может, из-за названия.
Покончив с «Отелло», осушив его, вопреки законам дегустации, до дна, Сергей робко напомнил Григорию Львовичу, что, может, пора уже от слов, то бишь проб, и к делу переходить. Но у того в запасе хранилась еще целая обойма ординарных белых портвейнов, включая благословенное «Било мицне», и было бы грех все их не попробовать. Пришлось уважить хозяина. А то еще, не дай Бог, обидится.
Ну, вот и с портвейнами было покончено, и счастливые, но слегка захмелевшие компаньоны, хотя, вроде бы с чего было хмелеть, ничего особо и не пили, так, только дегустировали, направились в заводскую бухгалтерию выписывать счета и накладные на приглянувшийся товар…
Настроение у обоих компаньонов от плодотворно проделанной работы было приподнятым. Вот оно, чувство настоящего глубокого удовлетворения, о котором так любят писать газетчики.
– Надо бы обмыть сделку, – весело подмигнул директор завода. Похоже, ему хотелось продолжения банкета.
– Вот оформим все, тогда и обмоем, – парировал Сергей. Он тоже был не против снять накопившееся напряжение. Но только после того, как, наконец, избавится от содержимого, будь оно не ладно, своего постылого саквояжа. У него уже все руки от него болели… и даже спина, будто набит он был не бумажными банкнотами, а чугуном. Ну, ничего, недолго осталось мучиться. Сейчас подпишут бумаги и все содержимое саквояжа, все эти миллионы перекочуют от Сергея в заводскую кассу. А взамен он получит самую крепкую, самую надежную российскую валюту… Двадцать тысяч бутылок! «Променисте» и «Закарпатьске», «Иршавьске» и «Портвейн розовый», «Рислинг закарпатский» и, куда ж без него, «Биле мицне». Только как бы все это впихнуть, не в такой уж и вместительный, как оказалось, рефрижератор.
– Ну, давайте, что ли, оформлять сделку, – усевшись напротив главбуха и лихо закинув ногу на ногу, слишком громко для небольшого помещения (сказалась, по всей видимости, дегустация), произнес Сергей. Он расстегнул саквояж и прощальным взором окинул лежащие в сумке миллионы.
Но бухгалтер чего-то медлил, перекладывая бумажки с одного края стола на другой. Потом вдруг резко встал и чуть ли не бегом выскочил в коридор, оставив Сергея одного. Прошла минута… вторая… третья…
– Куда он запропастился? – Сергей уже начал нервничать.
И в этот момент в кабинет вошли директор с главбухом. По их лицам было понятно, что за те несколько минут, пока они отсутствовали, случилось что-то ужасное.
