«НАСТЯ ПРОСТИТУТКА ДАЙ УВИДЕТЬ РЕБЕНКА»

В голове проносится единственная мысль – слава богу, что мелом написано. Я бегу обратно домой за ведром, и когда возвращаюсь в квартиру, Сонечка уже сидит на кухне в пижаме, лохматая после сна, и что-то трескает. Мама гремит посудой.

Услышав мои шаги, дочь оборачивается. Издает радостный возглас, спрыгивает со стула и бежит ко мне.

– Ма! Ма!

– Ну и что там? – выглядывает мама, пока я обнимаю Соню.

– А?

– Что написал-то?

– Ой, – я отмахиваюсь, не желая ее беспокоить, – что он может написать? Только гадости.

Мама вздыхает и вытирает мокрые руки кухонным ярким полотенцем.

– Времени, видимо, у него много, чтобы такими делами заниматься. Подай ты на алименты – пусть зарабатывает идет. Ребенку еще трех нет, и на тебя начислят.

– Мам, не хочу.

– Ты все пытаешься гордость свою выпятить? Настя, ты ребенка почти не видишь, убиваешься на работе, – мама поджимает губы, – а он тебе только жизнь портит. Ты ребенка своего обделяешь в первую очередь.

Я молча глажу Соню по спинке. Ну как ей сказать, что он совсем озвереет, если я подам на алименты? Сейчас жить спокойно не дает, а так вообще сгнобит.

– Если времени нет, давай одолжу на адвоката. За тебя все сделают, чего по судам мотаться?

– Иди ешь, – говорю я Соне, отпуская ее, и тычу пальцем в стол, – там ням-ням, Соня. Иди кушай.

– Нямням, – подтверждает успокоившийся ребенок и убегает обратно за стол. Чтобы Соня и от еды отказалась? Я хмыкаю.

– Ладно, я за водой. Тряпку намочить, – произношу я и иду в ванну.

– Настя, ты мое предложение игнорируешь? – несется мне в спину.

Ну да, игнорирую. Не надо мне помощи. Еще не хватало на мать вешать свои проблемы. И так сидит с Соней постоянно…

Когда я снова выбегаю на улицу, то едва не сбиваю дверью одну из соседок. Она, охнув, отходит в сторону и многозначительно цыкает, глядя на надпись.

– Простите, – бормочу я, и провожу тряпкой по самому гадкому слову, стирая мел.

– Настька, ты чего мужику с ребенком-то видеться не даешь? – осуждающе произносит женщина, – он весь вечер вчера торчал у двери. Я из окошка все видела. Все звонил в домофон, а никто не отвечал. Мать-то поди дома была?

– Приходить надо, когда ребенок не спит, – пожимаю я плечами.

– Ну тебе. Мужик работает небось, а ты все обиду на него таишь. Ласковее надо быть, папа у ребенка один.

Я хмыкаю. Ирина Анатольевна в своем репертуаре. Бесит до скрежета зубов, потому что всегда лезет не в свое дело. Эталон мудрой женщины, золотой матери, хорошей жены, и строгой бабушки. Она всегда знает, как правильно надо жить.

– Вон на Свету посмотри, такой же была, – не унимается она, и от резкого и громкого голоса испуганно шарахается в сторону какой-то жирный голубь, – а теперь одна совсем живет. И сын даже не приезжает. Кому женщина с ребенком нужна? Вот и я про то же. Ты б лучше со своим помирилась, нормальный мужик, попомни мое слово. Не бывает идеальных, Настя, запомни! Был бы плохим – не оббивал пороги целыми днями, плюнул бы.

– Ирин Анатольевна! – резко перебиваю ее я, стирая последнее слово, – не лезьте, пожалуйста, в мою жизнь. Я сама разберусь.

– Ишь ты, – она приподнимает тонкие брови, – ну разбирайся. Мудрая нашлась, – бормочет она, заходя в подъезд, и я слышу только шаги и отдаляющееся бурчание, – самостоятельные все пошли, а потом кукуют сидят под старость лет…

Боже. Руки уже коченеют от холодного ветра и воды. Я еще раз тру подъездную дверь, смывая остатки мела, вздыхаю и обвожу взглядом пустой двор. Шесть, блин, утра. Я стою в старой куртке и кроссовках, мерзну и стираю поганую надпись с двери, которую накорябал бывший муженек, и слушаю лекции от соседки.

Ветер бросает мелкий дождик мне в лицо и остужает подступившие слезы. Как было в песне?… только небо, только ветер, только радость впереди. Как же я верила этим словам в детстве! Я ведь еще и на выпускном ее пела, а перед глазами было действительно безоблачное будущее.

Телефон неожиданно играет мелодию и я, вытерев слезы с глаз, принимаю вызов.

День может быть еще хуже? С работы в выходной день звонят…

– Настя! Капец полный! Ты срочно нужна нам! Пожалуйста, приезжай скорее!!! – вопит Амина, а сердце испуганно вздрагивает от ее напора.

– Боже, что произошло?

– Быстрее!!! – она сбрасывает вызов, а я, швырнув тряпку на землю, бегу на автобус. Господи, пусть эта надпись будет самым поганым происшествием сегодня. Пожалуйста!!!

(Настя)

В автобусе я растерянно выворачиваю карманы. На пол выпадают два рубля и тоскливо блестят серебром под лучами хмурого солнца. Класс, деньги-то все в сумке.

Плечо прижимает смартфон к уху, пока я обшариваю джинсы. Мама берет трубку с двадцатого гудка.

– Да?

– Меня на работу вызвали, мам, – быстро тараторю я, – посмотришь за Соней?

– Ты глупость спросила. Посмотрю, конечно. Надпись отмыла?

– Ага.

– Тряпка где?

Блин, мама! Нервно сбрасываю вызов. Какая, к черту, тряпка?! У меня тут черт знает что творится, а она про тряпку спрашивает!

Двери автобуса открываются на следующей остановке и в салон вплывают контроллеры. Я едва успеваю сорваться с места и выпрыгнуть в последний момент наружу, обрызгав себя грязью. Штраф в пять тысяч ударил бы по моему бюджету очень серьезно.

Кое-как отряхиваю джинсы и бегу в сторону работы. Быстрее доберусь, чем если буду ждать следующий автобус. Тем более в выходной.

Когда я через несколько минут подбегаю к работе, то растерянно оглядываюсь, на секунду подумав, что совсем сошла с ума. Ноги привели меня сюда по привычке, да и здание вроде похожее… однако, четверо рабочих, демонтирующих вывеску над окнами, немного меня смущают.

Матерь божья. Сердце принимается дрыгаться в груди, как сумасшедшее.

Да всё правильно я пришла! Только не говорите, что нас закрывают!

Забегаю в двери ресторана, и тут же врезаюсь в коробку. Она матерится, падает в сторону, рассыпает по полу солонки, соусницы и прочую чепуху… а я, наконец, вижу перед собой возмущенную Ольгу, которая эту коробку и несла.

– Блин, Настя!

– Прости… – ошарашено произношу я, пока официантка садится на корточки и сгребает все в одну кучу, – нас что, увольняют?

– Нет, – цедит она, – мы меняем концепцию, – она сметает все в коробку взмахом руки, – по соседству отель построили. Для китайцев.

– В смысле?…

– Ну, в прямом. Неподалеку посольство же их. Вчера толпа целая приперлась, жалом поводила… – Оля издает смешок, – посмотрела на наши суши и уперлась дальше искать, где пожрать.

– Но ведь всё нормально и так было… – развожу я руками, а Оля издает смешок.

– Не-а. Регинка в долги влезла и полгода уже отдать не может. Прибыли почти не было. Ты что, не помнишь, сколько последнее время народу сюда ходило? Почти нифига. Сейчас она сидит с этим хлыщом, кому отель принадлежит, и что-то обсуждает. Чую я, перекупили втихушку нас.

– Но ведь не увольняют же? – осторожно интересуюсь я.

– Да пока нет. Спроси у Амины, вон она бежит, – Оля кивает, подхватывает коробку и идет к двери, бормоча под нос “а я пока всю эту хрень выкину”.

Чувствую себя идиоткой, потому что мозги вращаются со скрипом. Хотя, когда твой уютный мирок рушится в очередной раз за год – тут и крышей поехать недолго.

– Настя!

Ко мне подбегает Амина. Молоденькая чеченка, работающая, как и я, администратором. Красивая, как… торнадо. Когда я смотрела на ее холодное и несколько высокомерное личико, я представляла, сколько мужиков пропало, засмотревшись на нее. У нее был до ужаса стервозный характер. Но мы с ней ладили.

– Ты выглядишь, как бомж, – ласково сообщает мне она, окинув взглядом, – нам капец.

– Я уже услышала…

– Давай реще подключайся! Нам надо за час все старье вывезти отсюда! Половина девчонок отмазалась, блин! Что у тебя с джинсами? – она приподнимает темную бровь, рассматривая мои ноги, – Насть, ты че? Ты с дачи?