-Стой! Стрелять буду!– закричал Резунков.

Никакой реакции. Толя вскинул автомат и дал очередь над бригадиром. Тот в миг присел и, как врос в землю.

-Стоять!– Резунков подошёл к побегушнику. -Обыскать его.

Банка рыбных консервов и нож, больше ничего не нашлось.

-Что же ты, сучонок, в побег-то вдарился? -укоризненно спросил Реза у Челещева, когда его конвоировали в зону,-тебе же осталось чуть больше двух лет. Большую часть отсидел уже.

-Не знаю, начальник. Захотелось, и всё. Такая возможность. Надоело всё. Решил, что хоть пару дней , да погуляю на воле. А там…

-Дурак ты!

-Как знать?

После этого Резункову хотели дать отпуск, но он отказался, зато не отказался от знака за Отличие в службе 2 степени.

Это был уже второй побег из охраняемых нашей ротой производственных выводных объектов. До этого двое бежали с ЛЗУ. Две недели бродили по тайге, заблудились и, когда голодные, изъеденные мошками и комарами, промокшие и измёрзшие случайно наткнулись на солдат, которые находились в «секрете», то готовы были от радости броситься к ним на шею и расцеловать.

Самым дальним из караулов и самым многочисленным был «Нижний склад». Он находился в 30-ти километрах от батальона на Ангаре. Там, как я уже говорил, делали из брёвен плоты и при помощи катеров сплавляли их по реке. Это был объект, где готовили спиленные на ЛЗУ ценнейшие породы деревьев, прекрасный лес для транспортировки по воде, для лесосплава. А лес в нашей местности безжалостно валился потому, что на этом месте в скором времени должно было возникнуть водохранилище.

Летом там было хорошо, а зимой это был самый холодный и продуваемый объект с пятнадцатью вышками. Начальниками караулов туда ездили только прапорщики и изредка офицеры, а помощниками начальников караулов-сержанты. Мне не нравился этот объект. Ещё и потому не нравился, что не за долго до нашего приезда в Ангарку, там начальник караула, прапорщик Ледков, застрелил солдата-повара, одногодка Обухова, Рыбина и Кравцова. Прапорщик частенько ездил в караул пьяным. В тот день он напился вдрызг. Помощник пошёл менять часовых, часовой КПП проверял машину. Остался один повар, рядовой Прыгунов. Как раз в отпуск собирался домой. По рассказам его сослуживцев, он в этот день очень не хотел заступать на службу, хотя в другие дни был общительным и весёлым. Оставшись наедине с Прыгуновым, Ледков достал пистолет и наставил на повара: «Ложись», -сказал он. «Ты что, старшина, перестань»,– испуганно произнёс солдат. «Ложись»,-снова потребовал начкар и выстрелил из пистолета. Пуля попала в грудь на вылет.

Находясь в карауле на этом объекте, мы часто смотрели на глубокую вмятину в стене вагончика-караулки, оставленную этой дурной пулей, выпущенной из оружия так нелепо.

Когда мы были в сержантской школе, там в клубе провели заседание военного трибунала, где осудили Ледкова на 15 лет. Как смягчающее обстоятельство –малолетний сын.

Говорят, что комбат, узнав о гибели солдата, буквально плакал и, глядя на бойцов, произнёс  тогда: «Что же я матери его скажу?». Прыгунов погиб от рук мерзавца, который будучи прапорщиком, часто издевался над солдатами. Ночью приходил пьяный в казарму и поднимал роту, особенно ненавидел дедов и дембелей. Бывали случаи, когда он зимой выгонял их раздетых на улицу и заставлял под счёт отжиматься на снегу.

А вот Сергей Конев, парень нашего призыва, погиб в Боре от случайного выстрела при разряжании оружия. В сержантской школе он тоже был в нашей  2 роте, во втором взводе. Парень из Тульской области. Их много у нас было, туляков, и в учебке, и в батальоне.  В нашей учебной роте он был самый интеллигентный. В батальоне со мной в Ангарке служил его друг и земляк, Валера Гришаев. И узнали о его гибели мы как-то по-армейски банально: командир роты зачитывал обзор происшествий по дивизии и сообщил: « В войсковой части… п. Бора в результате нарушения требований устава караульной службы при разряжании оружия погиб помощник начальника караула сержант Конев». Прослужил он полтора года.

В нашем линейном батальоне бывали тоже случайные выстрелы, без этого не обойтись. В глубине души каждый из нас побаивался  этой глупой пули, особенно под дембель, когда все становятся немного суеверными. Когда время тянется, но родной дом становится всё ближе, и возникает опасение того, что какая-нибудь случайность возьмёт  да и помешает испытать этот сладкий миг, который видится солдату много раз, миг счастья, когда ты подходишь к двери, стучишь и слышишь за ней шаги того человека, о котором не забываешь никогда за время службы, и который всегда помнит о тебе, шаги мамы.

И не случайно во многих солдатских блокнотах написаны строчки: « Единственная женщина, которая ждёт солдата-это его мать». Конечно, это не совсем справедливо в отношении девушек, жён, которые по-настоящему ждут своих парней, мужей. Но они, я думаю, не обидятся, ведь солдаты в нашей армии, в основном, молодые, зелёные, даже почти не целованные. Такая уж наша Советская армия.

 Когда я пришёл во вторую роту, командиром роты был капитан Янычев. Через несколько месяца он поступил в академию. Обязанности командира роты сначала выполнял замполит, потом ротным назначили старшего лейтенанта Жилова. До этого он был замполитом в третьей роте.

 Жилов был интеллигентный, не курил, очень подтянутый, стройный, спортивного вида офицер с большими амбициями. Он сразу нам сказал, что сделает из нас лучшую роту в батальоне. Начал он с того, что стал регулярно поднимать роту ночью по тревоге. Мы вскакивали часа в в три, экипировались по полной боевой, получали холостые патроны, компенсаторы для стрельбы очередями вхолостую и делали марш-бросок до Ангарки и обратно.

 Это четырнадцать километров. А местность у нас была холмистая ближе к реке. Возле посёлка разворачивались в цепь, с криками «Ура» в буквальном смысле атаковали крайние дома районного центра на небольшом от них расстоянии, при этом давали очереди из автомата холостыми патронами и бежали домой в часть. Интересно, что при этом ощущали жители этих домов? И почему они не жаловались на этот, по сути, ночной беспредел? Может, у ротного жил в этих домах кто-то из тех, кого он очень недолюбливал? В шутку мы не раз говорили об этом. А может, он просто был обычным придурком, хотя так-то сам по себе был нормальным мужиком. Ведь наши офицеры тоже все были молодыми мужчинами. Ротному было двадцать пять лет тогда, замполиту – двадцать восемь, командиру второго взвода было двадцать два года, прапорам – от двадцати трех где-то до двадцати семи. Наверное, в нем просыпался какой-то детский азарт, ему хотелось пошуметь возле Ангарки, чтобы люди знали о нас и говорили о нас. Скорее всего, он просто куражился, делая таким образом однообразную, рутинную службу в лесу более интересной.