– Какие люди, одни и без охраны! – запела она и присела в реверансе.
Так не должны делать опера при исполнении и когда неподалёку лежит труп, но Анна Зубова делала и, похоже, будет делать, потому что вот этот матёрый мент с холодной фамилией будоражит её воображение уже второй год. И немолод, и не генерал, но есть что-то в нём такое непонятное и глубокое, которое хочется понять.
Анна Зубова давно была бы окольцована, если бы её не отправили на практику в данный «убойный» отдел и она не встретила Морозова, неулыбчивого, даже хмурого, при этом надёжного и на редкость ответственного человека. И этот «главный» стал главным человеком в её жизни!
Анну два раза настойчиво звали замуж, и она два раза, не колеблясь, отказывала, не заботясь о том, что Морозов не мычит и не телится и, вероятно, нормальную семью с таким не создашь. Но она очень хотела прийти на работу, привычно увидеть «главного» и со спокойной душой присесть перед ним в реверансе, твёрдо зная, что при таком раскладе она никого не обманывает и не предаёт.
– Надо собрать все данные об объекте. Кто, откуда, где живёт, чем занимается, – стараясь не сбиться с деловой тропы, затараторила Анна.
– Займитесь, – отчеканил Морозов и строевым шагом направился к судмедэксперту, оставив в недоумении и растерянности красотку Зубову.
Ему хотелось поговорить, даже что-то спросить. Но останавливал его не профессиональный долг, как ни пафосно это звучит, и сама возможность привязаться душой этой девчонке.
Вечером Морозов заседал в своём кабинете, а Мурзик лежал возле стола и грыз резиновую кость. На столе лежал подробный отчёт, в котором Морозов внимал каждому слову. Итак. «Воскобойникова Валерия Константиновна. Тысяча девятьсот девяносто шестого года рождения. Учащаяся техникума связи. Проживала в Пушкинском районе Московской области в посёлке Колюжный в однокомнатной квартире с тётей, скончавшейся полгода назад. Квартира, согласно завещанию, передаётся в собственность племяннику Воскобойникову Ивану Владимировичу».
Анна стояла рядом и комментировала.
– Квартирка в старом-престаром домике, двухэтажном таком, наполовину разбитом. Но, если под снос, то, значит, новую квартиру дадут. Но, похоже, жильё этой Валерии-Карелии даром не нужно. Безалаберная. Не умеет заботиться о завтрашнем дне. Мать её жила в Калужской области, после смерти оставила ей комнату. В коммуналке, разумеется. Валерия эту комнату продала за бесценок, а деньги промотала. Так ребята из техникума рассказывают. На юга и всякое-такое. Хотела богатого закадрить, но не вышло, по всей видимости.
– А племянник?
– А что племянник? Заколачивает бабки на Ямале. Связались уже, уточнили всё, что надо. Квартира ему, разумеется, нужна, о квартире он прекрасно осведомлён.
– А почему тётка завещала квартиру племяннику, а не племяннице? Убитая же ей приходится близкой роднёй? Могла бы и опротестовать, – заметил Морозов.
Анна улыбнулась и довольно потёрла руки.
– Я ждала этого вопроса, – не без иронии произнесла она.
– Да ну? – деланно удивился Морозов, оторвавшись от отчёта.
– Второй год рядом с вами работаю.
– Третий, – поправил Морозов. – Практика тоже в счёт.
– Второй, – упорствовала Анна. – На практике я была далеко от вас. Ваша экстравагантная манера загонять людей в угол своими вопросами была мне незнакома.
Морозов чуть улыбнулся, поняв, что его откровенно кадрят и не поддаться искушению весьма трудно.
– Можно на «ты», – сдался он. – Раз мои манеры уже знакомы, не стоит канителиться.
Анна с трудом сдержала свой восторг. «Пробила окно в Европу!»
– Вы! – и она выжидательно взглянула на Морозова. – Вы с Мурзиком что едите?
– Еду, – включился в игру Морозов.
Анна картинно наклонила голову, как бы удивляясь.
– Еду? – томно переспросила она.
«А может… была не была? – подумал Морозов и тут же осёкся. – Она потом с вещами переселится ко мне насовсем!»
И пока Морозов думал, как бы поэлегантнее отказать даме, в кабинет энергичным шагом вошёл судмедэксперт с поэтичной фамилией Ласточкин и с порога взял быка за рога.
– Олег, убита она ножом, а не скальпелем. Авторитетно заявляю, в заключении всё есть! Но упырь этот знаком с анатомией. И всё так аккуратно. Сдаётся мне, что специально органы не вынули, как у тех. Чтобы запутать. Похоже, имеем дело с одним и тем же субъектом.
Пёс радостно залаял.
– Правильно, Мурзик! – похвалил Ласточкин. – Правду говорю.
– Что творили с теми пятерыми, можно только предполагать, – откликнулся Морозов. – Тела посыпаны негашёной известью…
– А известь впитывает влагу! – поучительно закончил Ласточкин и даже поднял вверх указательный палец.
– Идёт процесс гашения.
– Верно. Чтобы избежать опасных серосодержащих газов при растворении в кислоте человеческих останков, тела следует обезвожить! – торжественно заключил судмедэксперт.
Мурзик опять залаял.
– Что это нам даёт? – отчеканил Морозов.
Судмедэксперт устало пожал плечами.
– А это уже по вашей части, не по моей! – отмахнулся он и тут же продолжил. – Но мотив лежит на поверхности: ему интересно!
– Поточнее, – нахмурился Морозов. – Интересно убивать, расчленять, нас за нос водить?
Ласточкин поджал губы и сморщил лоб.
– Да всё, наверное, интересно! – нашёлся он. – С нами поиграть ему тоже хочется. Но в основе – уверен – интерес анатомический. Что там внутри? Как детям любопытно выковыривать безделушки из шоколадного яйца, так и этому точно так же. Для него люди – киндер-сюрпризы.
– Или для неё, – вставил Морозов.
Ласточкин опять напрягся.
– А, знаешь, всё может быть! – как китайский болванчик, закивал он. – Выпотрошенные и обезвоженные трупы не сказать, ахти, какая тяжесть. Женщина вполне могла их поднять! А далее просто: на ноги полиэтиленовые пакеты, трупы – на пле-чо!, и вперёд с песней.
– А эту, сегодняшнюю? – ухмыльнулся Морозов.
– Эта, конечно тяжеловата, но мы не знаем каких размеров маньячка. Акселерация, брат, сложная штука. Может, у неё избыток мужских гормонов? Она – звезда в тяжёлой атлетике?
Морозов вздохнул. Он слышал уже эти предположения, переходящие в бред, третий год подряд, и они ему явно наскучили. Они говорили об этом тысячу и один раз. Попытки судмедэкперта помочь ему, опытному оперу, таким вот примитивным способом, вызывали раздражение. Но Морозов подозревал, что Ласточкин положил глаз на новенькую и выкаблучивается перед ней, и ему это тоже не нравилось, потому что тот был счастлив в браке, и пудрить мозги новенькой не имело смысла, потому как он никогда, ни при каких обстоятельствах не разведётся, исходя из моральных принципов и элементарного уважения и любви к жене, которой добивался не один год. И они ещё квартиру в ипотеку взяли! Нет, новенькая для него – просто развлечение, желание потешить своё нутро, убедившись в собственной привлекательности. И по-другому стратегию Ласточкина можно было бы назвать: «Сломать девчонке жизнь». Она могла не столько серьёзно втрескаться, сколько вообразить себе невесть что, нафантазировав, что из-за неё идут войны (а женщины любят, когда из-за них идут войны), и она, красивая, отбила красивого мужика у красивой жены. В общем, одни сплошные речевые ошибки. Тавтология, одним словом.
Но сейчас Морозов давал возможность Ласточкину выговориться и вволю порисоваться, чтобы тот отдохнул от трупа. Пардон, трупов. (Морозов много лет работал рядом с трупами и его всегда мутило от запаха формалина и от самого слова «труп»).
А судмедэксперт вошёл в раж.
– Тех пятерых он не хотел, чтоб быстро опознали, – разглагольствовал Ласточкин, – а эту, наоборот, подставил. И неспроста! Помнишь, когда шумиха была? Всех – на уши! В городе – Фреди Крюгер, а мы не шевелимся! Взбодрили по полной. Так все забегали – мама дорогая! Ну, и чуть не взяли упыря тёпленьким. Ещё бы чуть-чуть бы… Но испугался зверёк наш ласковый, вот и подбросил суперлипу, что, типа, ещё один маньяк завёлся, другой, типа.
