Я кладу руку на свою Жар-птицу для следующей из моих многочисленных тщетных попыток переместиться в следующую вселенную, думая:
"Мне жаль, мне так жаль," — полагая, что это только первый из многих раз, когда я повторю эти слова в её голове. Но на этот раз Жар-птица выхватывает меня в одно мгновение.
Надо было сначала закончить извинения.
ГЛАВА 11
Примерно в двух футах перед моими глазами лежит Адам, совершенно голый.
Библейский Адам, я имею в виду. Об этом мне говорит змея, обвившаяся вокруг ближайшего дерева. Эта картина была написана невероятно искусно, с яркими и профессионально оттенёнными красками, жизненной композицией, которая притягивает мой взгляд к протянутой руке Адама, тянущейся к Богу, и выражению в глазах, в которых отражается столько эмоций, сколько мог бы испытать человек. Он думает: "Мне страшно, но я хочу этого".
Если бы я смотрела на эту картину в галерее, я бы предположила, что она была написана в одной из мастерских старых мастеров в разгар Ренессанса. Только есть две проблемы, связанные с этим сценарием, во-первых, эта работа настолько новая, что я всё ещё чувствую запах свежей краски.
Во-вторых, я не только не нахожусь в галерее, но, кажется, лежу на деревянном подмостке. Пока я лежу на спине, картина нависает надо мной, такая широкая, что я не вижу её краёв.
Какая здесь смертельная опасность? Я ничего не вижу. Неужели подмосток шаткий и вот-вот рухнет? По-моему, он достаточно устойчив. В воздухе не пахнет дымом. Моё тело чувствует себя абсолютно нормально, не травмировано и не проколото.
Я осторожно переворачиваюсь на другой бок, обращая внимание на одежду, которую ношу: грубая ткань цвета ржавчины, плохая обувь, какой-то шарф, повязанный поверх волос...
... и посмотрев вниз, я обнаруживаю, что нахожусь примерно в сорока футах над мраморным полом.
Когда-то я нервничала из-за высоты, но после того, как я свесилась с вертолета и оказалась на околоземной орбите, всего лишь сорок футов кажутся мне облегчением. Неужели Ведьма надеялась, что я слишком быстро перевернусь и умру? Она способна на большее.
— Разве вы не видите ересь? — зовёт гордый, властный голос. Её слова эхом отдаются в этом пространстве, которое должно быть большим, даже если я могу видеть его только мельком вокруг подмостка. — Как же вы теперь можете оправдать свою госпожу?
Я перемещаюсь дальше по платформе, пока не вижу, кто говорит со мной снизу. Там, внизу, возле огромных колонн, поддерживающих арку, собирается небольшая группа людей. Большинство из них в длинных платьях или мантиях, очевидно, более роскошных, чем моя собственная. Их одежды сверкают блеском шёлка или блеском бархата. Некоторые носят тёмно-красную сутану и шапочку, которые, как я знаю, принадлежат кардиналам Римской Католической Церкви. Однако нет никаких сомнений в том, кто говорит — это должна быть женщина в высокой остроконечной шляпе и белом одеянии, богато расшитом золотой нитью, которая блестит на свету.
Хотя мы никогда раньше не встречались, я знаю, кто это: Её Святейшество Папа Марта III.
Я говорю себе: "Добро пожаловать обратно в Римскую вселенную".
— Вы отказываетесь отвечать? — кричит она. Даже на такой высоте, я вижу, как углубляются морщины на её хмуром лице. — Вы одобряете еретическую деятельность вашей госпожи?
Я достаточно знаю мировую историю, чтобы быть уверенной, что не хочу, чтобы папа рассердился на меня. Это и есть план Ведьмы? Скормить меня инквизиции?
— Нет, мэм...Ваше Святейшество!
— Тогда почему же вы не помешали ей написать эту мерзость? Изобразить Адама одного при сотворении мира, без Евы, матери человечества? — Папа Марта взмахивает каким-то золотым посохом в сторону огромного пространства, окружающего нас.
Наконец до меня доходит, что это Сикстинская капелла, только сейчас зарождающаяся, только сейчас превращающаяся в шедевр. Вместо Микеланджело эту работу имеет честь создавать другой художник, и, по-видимому, я одна из его учеников. Охваченная благоговейным трепетом, я снова перекатываюсь на спину и смотрю на эту картину, которая теперь представляется мне совершенно оригинальной интерпретацией сотворения человека в тот момент, когда Адам получает искру сознания от Бога. Я помогаю разрисовывать Сикстинскую капеллу! Это делает эту вселенную абсолютно, совершенно самой великолепной из всех, в которых я когда-либо была. Моё страдание из-за разрыва с Полом исчезает на один прекрасный миг, заставляя меня чувствовать только чистое удивление.
— И всё же вы отказываетесь отвечать! — рявкает Папа, что напоминает мне о необходимости двигаться.
— Простите меня, Ваше Святейшество, — отвечаю я. — Могу я спуститься и обратиться непосредственно к вам? С тем уважением, которого вы заслуживаете? — это похоже на то, что можно было бы сказать Папе римскому.
После минутного молчания Папа Марта III отвечает:
— Это допустимо.
Оказывается, эти подмостки были построены людьми с сильно преувеличенными представлениями о том, насколько акробатичны большинство художников. Мне требуется некоторое время, чтобы спуститься вниз и к тому времени я уже задыхаюсь. Но я использую это время, чтобы подумать о том, как я могу ответить на её вопрос, поскольку я понятия не имею, кто моя “госпожа”, почему папа не злится на неё напрямую или почему были выбраны подобные художественные решения.
Папа Марта не выше 155 см. Она зрелого возраста, почти преклонного, и её плечи уже начали сутулиться. Но ощущение силы исходит от неё так же очевидно, как и свет. Эта женщина знает, что её гнев может заставить императоров дрожать и прямо сейчас она сердится на меня.
— Ваше Святейшество, — начинаю я. Мне следует сделать реверанс? Это не повредит. Поэтому я делаю это, а потом начинаю быстро говорить. — Насколько я понимаю, моя...хм...госпожа планирует нарисовать творение Евы как совершенно отдельную картину. Она хочет индивидуально изобразить отца и мать человечества, прежде чем она соберёт их вместе, чтобы рассказать остальную часть истории творения.
Папа Марта ничего не говорит, и я нахожу её молчание зловещим. Если Ведьма каким-то образом придумала, как подставить меня за ересь в средневековые времена, что ж, мне придётся дать ей пару баллов за креативный подход. Но я не думаю, что это так. Честно говоря, кажется, мне вообще ничего не угрожает.
Вместо страха я чувствую только тихую боль от осознания того, что мы с Полом были разлучены друг с другом... может быть, навсегда.
В конце концов папа заявляет:
— Если это правда, то такое объяснение вполне удовлетворительно. Но я буду ждать полного отчёта о её планах относительно потолка, когда госпожа Аннунциата вернётся из Доломитов.
Я киваю.
— Конечно. Ваше Святейшество, — не забывай добавлять это каждый раз.
— Она держит свои планы в секрете и всё ещё имеет наглость жаловаться на то, что ей мало платят! — Папа Марта начинает расхаживать вперёд и назад, и её элегантная толпа придворных с шелестом шёлка расступается, освобождая ей место. — Неужели она осмелится спорить со своим понтификом? Я видела, как она носила золотые цепи, красивые платья, даже драгоценности, — Папа прижимает руку к горлу, как будто изображая какое-то ожерелье, которое видела на госпоже Аннунциате. Затем её глаза резко фокусируются на мне, и она кричит. — Посмотрите на это! Она так щедро вознаграждена, что даже её ученики могут носить цепи!
С этими словами она хватает цепочку Жар-птицы и срывает её с моей шеи.
Чёрт возьми! Большинство людей из этого измерения никогда бы не увидели Жар-птицу, если бы не знали о ней, но Папа Марта думала именно о том, что нужно, в тот самый момент, когда её глаза сфокусировались на мне. Поскольку она думала об украшениях, она увидела то, что было на моей шее.
Моим первым инстинктом было немедленно схватить её и вернуть обратно, но я предполагаю, что физическое нападение на Папу не закончится хорошо. Я попыталась придумать объяснение, которое могло бы сработать.
