Гулять девчонки начали с магазина, благо, что дверь – напротив столовой, и на улицу не надо выходить. Ассортимент в магазине оказался убогим даже на фоне городского универсама. Там хоть яйца всегда были. И консервы. А тут… Огромные жестянки с повидлом, маринованные огурцы-переростки в трёхлитровых стеклянных банках, мешки с крупой и макаронами, жёлтые слипшиеся конфеты без фантиков, ржавая селёдка в корытце, портвейн «Агдам» – это продукты. У другой стены расположились промтовары: рядок ватников, шеренга резиновых сапог, оцинкованные ведра, вставленные башней одно в другое, кучки из лопат и грабель. Отдельно – черенки к ним.

– Зинок, мне свешай две селёдки, триста грамм «Дунькиной радости», килограмм макарон и «Агдамчику» дай пузырёк, – просил толстую молодуху за прилавком мужичок в коричневом пиджаке, серых полосатых брюках, заправленных в высокие резиновые сапоги, и в светлой сетчатой шляпе в дырочку.

– Петр Ильич, талон нужен, – остановилась на макаронах молодуха. – Вы же знаете, у меня отчётность.

– Будет тебе талон, Зинуля, будет. Завтра нарисую, принесу, ты меня знаешь!

Молодуха поверила, и мужичок начал сгребать покупки в авоську – её крупные ячейки расчертили серую бумагу кульков на ровные ромбики. Одна из ячеек пропустила сквозь себя горлышко бутылки с портвейном, и та бодро торчала набекрень.

– О, красавицы, здравствуйте, – заметил мужичок девчонок. – Опять нам город лучших девушек прислал! Позвольте вас угостить!

Он пристроил авоську на прилавке и начал разворачивать кулек с липкой карамелью:

– «Дунькина радость», прошу!

Мужичок протягивал им кулёк, манерно оттопыривая мизинец. Шурочка решилась, взяла жёлтую обсыпанную сахаром конфетину, раскусила. Вполне съедобно. Карамель мягкая, начинка из тёмного вкусного повидла.

– А почему у вас продукты по талонам? – спросила она мужичка.

– Продукты? – не сразу понял он. – А! Не, не продукты, «Агдам» по талонам. Уборочная же, сухой закон. Спиртное можно взять только по талонам, талоны выдают в поссовете. Заходите, если что, – подмигнул мужичок.

– А вы директор совхоза? – спросила Лена Голованова и тоже цапнула конфетку.

– Не-е, не дай бог, – рассмеялся мужичок. – Я в поссовете, талоны на вино выписываю. Две бутылки красненькой, одна беленькой в месяц! Так что заходите, если что. Договоримся!

Мужичок шустро свернул кулёк с конфетами, убрал его в авоську и вышел. Девчонки вышли следом, встали на крыльце и огляделись. Широкая деревенская улица с дощатыми тротуарами по бокам. Между тротуарами – полоса чёрной жирной грязи. Грязь густая, кое-где в ней натоптаны тропочки, переходы на другую сторону улицы. Петр Ильич из поселкового совета переходил улицу без всяких тропок, перемешивая грязь своими резиновыми сапогами. Грязь доходила ему до щиколоток.

– Да… – протянула Эльвира, – вот тебе и «Путь Ильича»… Сложными путями тут ходит Ильич! Теперь понятно, почему здесь народ в сапогах гуляет. Сейчас хоть погода стоит хорошая, но представляю, что здесь творится после дождей! Дирекция, я так понимаю, в доме напротив. Пошли, посмотрим?

Девчонки перешли через улицу по ближайшей тропочке, местную грязь их кеды вряд ли бы пережили. Чуть замешкались у трёх ЗИЛов с открытыми кузовами, приткнувшимися на обочине. Кое-как их обошли и вышли к зданию с табличкой «Совхоз «Путь Ильича», правление».

Над крыльцом правления развевался красный флаг с серпом и молотом. Возле крыльца аккуратным штабелем лежали тёмные полешки. Слева от правления высилась Доска почёта с портретами лучших доярок. Шурочке запомнилась одна – молодая миловидная блондинка с тонкими чертами лица и тёмными большими глазами. Она была похожа на актрису, и имя у неё было соответствующее: Ирина Бригг. Мимо девушек простучала каблучками по деревянному тротуару женщина лет тридцати. Она была не по-деревенски наряжена в светлый жакет и складчатую юбку длиной чуть ниже колена.

– Интересно, как они тут по такой грязи на каблуках умудряются ходить? И вообще – выглядеть? – удивилась Шурочка, глядя женщине вслед. Прическа – начёсанные и уложенные локоны – смотрелась идеально.

– Есть женщины в русских селениях, – продекламировала Леночка, наблюдая, как женщина посторонилась, пропуская компанию из трёх парней, вывалившуюся на крыльцо правления. Парни их заметили.

– О, девчонки, привет! Вы студентки из Томска? Как там, в городе? – спросил один из них, рыжий, одетый в брезентовую куртку-штормовку и в серые рабочие штаны.

– Нормально, – кокетливо повела в его сторону глазом Ира Зиненко. – А вы кто? Трактористы местные?

– Не, – засмеялся рыжий, – мы из Томска. Нас как бы в армию призвали на переподготовку, вот и шоферим здесь уже месяц, зерно возим. Много девчонок приехало?

– Вот, – повела Ира рукой, – мы все. Нас всего десять человек пока, остальные через недельку подтянутся.

– Местные не обижают?

– Нет, – игриво засмеялась Ира, – С чего им нас обижать?

– Смотрите, если что – скажите мне, я разберусь. Меня Семён зовут, наша общага вон там, на соседней улице!

Семён махнул куда-то в конец поселка и пошёл садиться в ЗИЛ. Его компаньоны уже разошлись по машинам и урчали двигателями.

– Я – Ира, очень приятно, – крикнула ему вслед Зиненко и вздохнула. – Правда, симпатичный парень? Интересно, а местные тоже такие же дружелюбные?

– Му-у-у! – ответили ей. Подруги оглянулись на звук.

На них надвигались коровы. Все рыже-белые, с круглыми боками, рогатые и большие, они шли пестрой флегматичной волной, которая текла и по черной грязи дороги, и по дощатым мосткам-тротуарам. Коровы меланхолично шли прямо на застывших подруг, огибая их в последний момент и перебирая копытами в опасной близости от их, обутых в кеды, ног.

– Мамочки-мамочки-мамочки, – бормотала Леночка, зажмурившись. Она боялась так, что даже побледнела, напрочь утратив свой всегдашний румянец во всю щёку.

Шурочке было не страшно, а, скорее, интересно. Коровы были по-своему деликатны, они не толкались, просто шли, покачивая тяжёлыми бурдюками вымени. От коров пахло навозом и парным молоком.

Замыкал шествие подросток лет четырнадцати. Стрельнув в сторону девчонок быстрым взглядом, пастушок принял степенный вид и стал похож на коровьего директора. На плече мальчишка нёс черный кнут, конец которого волочился по дощатому тротуару.

Шурочка засмотрелась вслед. Солнце уже клонилось к закату, и в его косых лучах коровы красиво уходили в перспективу чёрной дороги, обрамлённой зеленью деревенских палисадников. Совсем как в книжках про деревню, которые она любила читать.

 Глава 4

– Девчонки, девчонки, вы где? Мы уже тут! Да… твою мать, понавесили тут… всякой, запутался нах…

Шурочка слушала пьяный мат, и первые несколько секунд не могла сообразить, где она. «В деревне», – услужливо подсказала память. Намотавшиеся за день студенты улеглись спать рано, часов в десять. Тем более что развлечений не было никаких. И вот – развлечение! Похоже, к ним гости. Судя по голосам, двое совершенно пьяных мужиков.

Рядом, шурша в темноте, уже вскочила и быстро одевалась Эльвира. Темнота в их закутке стояла почти абсолютная, окна остались на мальчишечьей стороне спортзала. Шурочка тоже нашарила свои штаны и принялась их натягивать – встречать пьяных визитёров в футболке и трусах не хотелось совершенно. Гости тем временем выпутались из занавесок и – мат-перемат, так-разэдак – наткнулись на первые кровати.

– Девочки, вы где? Пойдемте, подружим. Мы вам Гореловку нашу покажем, – взывал в абсолютной темноте пьяный голос. Шурочке стало страшно. Воображение дорисовало к голосу огромного косматого мужика. Тут же вспомнились сны, что снились ей лет с двенадцати. Во снах за Шурочкой гнался тёмный человек, и она бежала в ужасе, так как знала: если поймает, он сделает с ней что-то плохое, стыдное. Человек каждый раз её ловил, и каждый раз она просыпалась в ужасе и с сердцебиением. А теперь сон будто стал явью: чёрный человек ворочался в чёрной комнате и искал её, Шурочку.