В следующее лето, опять же в лагере, за ней робко и трогательно ухаживал мальчик Марат. Он был ровесник, но ниже рослой акселератки Шурочки на целую голову. Марат приносил ей веточки с облепихой и горстки ежевики в баночке. Дары он вручал потихоньку, не напоказ, и Шурочке было приятно. И всё равно это был не Он.

Если честно, она вообще плохо представляла, как ей быть, если Он объявится на самом деле, а не только в мечтах! Впрочем, представлять особо было нечего. В пионерском лагере, куда Шурочка ездила каждое лето, её очень редко приглашали на танцах. А если приглашали, то только чтобы разбить девчачью пару. Так оно было заведено на пионерских танцплощадках, что девочки танцевали друг с другом, и когда мальчику нравилась одна из них, он уговаривал какого-нибудь приятеля потанцевать со второй. Вот такие «довески» Шурочке и доставались.

На школьных дискотеках её тоже не приглашали. А на городские она не ходила – мама была категорически против. И вообще велела, чтобы дочь была дома ровно в восемь вечера. «Вместо того, чтобы шляться, лучше книжку почитай!» И Шурочка читала, в каждой книжке обнаруживая «про любовь». Особенно ей нравились романы о сельской жизни. Какие в этих книжках были трактористы и доярки! Как красиво они друг друга любили! Как складно рассуждали о будущем и как дружно строили колхозную жизнь! Как пели и плясали под гармонь! Как романтично сидели на завалинках под звёздным небом и встречали рассвет в росистых травах! И вот теперь она увидит это собственными глазами. Их группа второкурсников едет в совхоз.

Глава 2

До совхоза на задворках Томской области они добирались долго. Сначала два часа по реке на «Ракете», потом автобусом по пыльной дороге. Где-то на полпути в автобус зашел мужичок в синей куртке и чёрной шляпе и сказал, что ему нужно двадцать человек. С мужичком вышла вторая группа, в основном одни девчонки. После Шурочка узнала, что их определили на ферму доить коров. И десять человек из Шурочкиной группы остались. Их всего десять и ехало, остальные ещё не собрались после каникул.

Деревня, куда их привезли к концу долгого дня, называлась «Гореловка». А совхоз, на который предстояло работать, – «Путь Ильича». Поселили студентов в огромном спортзале при деревенском клубе. Клуб был огорожен невысоким штакетником. По соседству с входом в спортзал находилась танцплощадка – дощатый помост с заборчиком и лавками по периметру. Тут же, у заборчика, росла огромная старая липа, под ней располагались удобства: столб с двумя рукомойниками и сортир на два отсека. Мимо клуба и сортира шла тропка, выводившая к деревенскому пруду.

Шурочка туда сходила. Пруд был огромный, как маленькое озеро. В тёмной воде отражались домики «запрудной» улицы, ближе к тому берегу плавали гуси. Недалеко от берега в траве лежало бревно, стесанное сверху так, чтобы можно было сидеть. Красота!

Спортзал под ночлег им устроили на манер солдатской казармы, уставив его рядами железных кроватей с панцирными сетками. Часть зала была отгорожена брезентовыми занавесками, которые выделяли закуток для девочек. Мальчиков поселили в проходной части.

Шурочка плюхнулась на свою кровать и покачалась. Сетка даже под её малыми килограммами растянулась изрядно. Она прилегла, примеряясь. Ничего так себе, гамачок! Обстановка чем-то напоминала ей пионерский лагерь – там тоже были корпуса с большими комнатами-казармами и комната мальчиков была проходной. Шурочка ездила в один и тот же лагерь каждое лето на все три месяца, и каждое лето означало для неё новую влюбленность. Вот и сейчас, будто получив команду, сердце заныло в привычном предвкушении.

«Ну, и в кого тут влюбляться?» – она ещё раз обвела глазами кучку ребят-одногруппников. Они все, четыре девочки и пять мальчиков, сидели на танцплощадке возле клуба и ждали, когда их отведут в столовую. Четверо мальчишек-одногодок уже примелькались за первый курс учёбы, а вот пятый был новеньким. Звали его Борис, и он был совсем взрослым. Он восстановился на втором курсе после армии, собирался учиться в другой группе. Но тех ребят уже отправили в другой совхоз, поэтому парню, – девчонки уже успели прозвать его между собой Борюсиком, – пришлось ехать с ними. Борюсик в герои романа годился… Хоть и невысокий, но симпатичный. И есть в нём некоторая тайна, загадка присутствует. Все гомонят, а он сидит себе тихонечко, улыбается легонечко, в разговоры не вступает, на вопросы отвечает скупо и смотрит внимательно… И опять же, армию отслужил, не то, что их мальчишки, вчерашние школьники!

Вон, сидят, как на выставке! Вовка Иваницин, хмурый, худой, настоящий Железный Дровосек. Жестикулирует так, будто у него в суставах смазка кончается. Явное не то. Гена Ким, высокий поджарый кореец в очках. Хороший парень, почти земляк. Они вместе с Шурочкой учились на лыжах ходить и оба – одинаково безуспешно. И в Генкином Джамбуле, и в Шурочкином Ташкенте снег бывает раз в году по полчаса, лыжи они оба прежде видели только по телевизору. А тут, в Сибири, нате вам – сдавайте норматив на время. На почве (или на снегу?) лыжных преодолений Шурочка с Геной сдружилась, даже конспектами обменивалась, и лабораторные работы делала с ним вместе иногда. Но на героя романа Гена не тянул. На него сердце не ёкало.

Игорюня Жаров… Этот даже не обсуждается. Он – Игорюня, и этим все сказано. Вон, стоит, к забору привалился, мотня на растянутых трикотажных трениках болтается возле колен. Улыбается блаженно… Чудик, что с него взять! И с внешностью не того… Узкие серые глазки из-под тяжёлых век смотрят на мир рассеянно и близоруко, с пухлых губ не сходит вечная полуулыбка. И лицо плоское, круглое, с пипочкой носа практически без переносицы, забрызгано крапинами веснушек. И буйные рыжеватые кудри для полноты картины. Недотёпа, клоун, чёрт знает что, не во что влюбляться.

Еще один Вовка, Макаров. Тоже мимо. Маленький, белобрысенький, остроносенький, похож на делового ёжика. Выглядит от силы на шестнадцать лет, хотя старше всех в группе, уже двадцать два года. Да в любом случае не вариант – этим летом Вовка успел жениться.

В общем, подвела итог Шурочка, уж если и влюбляться, то в Борюсика. Она даже уже начала влюбляться, но тут их позвали обедать.

Деревенская столовая оказалась вполне приличным заведением. Большая бревенчатая изба делилась на три части. В одной расположился магазин, во второй – обеденный зал, в третьей, судя по всему, – кухня. Поварихи, одетые в белые халаты и высокие колпаки из накрахмаленной марли, стояли за хромированной стойкой-барьером и изумляли оголодавших студентов. Порции были огроменные: наваристый борщ, гуляш с рисом, холодный компот. Тут же стояли стаканы с молоком, бери, кому надо. Молоко уже отстоялось, и видно было, что треть стакана – сливки.

После их студенческой столовки, где молоко отдавало порошком, а котлеты лепили преимущественно из хлеба (Шурочка как-то взяла такую – сладкую, с запахом ванили. Её явно слепили из зачерствевших булок), совхозный обед показался просто пиршеством. И платить не надо – всех переписали в столбик, будут удерживать из зарплаты. Класс!

Девчонки, все четверо, сели за один столик.

– Девчонки, – сказала Шурочка, сыто отдуваясь, – чур, я занимаю место при кухне! Если скажут, что нужно идти поварам помогать, я пойду. Ладно?

– Иди, – пожала плечами Эльвира Абдулаева, – лично я терпеть не могу готовить.

– Ты же не умеешь стряпать, – прищурилась Ира Зиненко. – Помнишь, какой ты суп сварила?

– И кашу гречневую, – захихикала Леночка Головина, перекидывая роскошную русую косу за спину.

– Ничего, я помогать буду, почистить там, настрогать, котлы помыть, – оптимистично пообещала Шурочка. – В общем, я пойду!

– Да иди, кто мешает, – пожала плечами Зиненко. – Только стряпать не лезь.

Девчонки знали, о чём говорили. Они жили с Шурочкой в одной комнате в общежитии и уже испытали её кулинарные «таланты».

А дело было так. Когда через месяц студенческой жизни им надоело давиться в столовке хлебными котлетами – после таких обедов голод возвращался слишком быстро, а изжога оставалась слишком долго, – девчонки договорились скидываться и стряпать по очереди. Так выходило и дешевле, и сытнее. Шурочка к тому времени очень хорошо умела жарить картошку, яичницу и варить суп из пакета. Девчонки умели примерно столько же. Разве что Эльвира была более опытной поварихой. У неё сильно болела мать, и последние несколько лет она сама вела домашнее хозяйство и присматривала за двумя младшими сестрами.