В памяти ожил ее образ: светлый, чистый, всегда будто искрящийся – энергией, жизнелюбием, силой ледяных сирен, что переполняли Летту.

Она вспоминала, как спорилась работа, когда они делали ее вдвоем. У Летты хорошо получалось украшать лентами и бусинами сшитые Сольвейг платья. Она даже наловчилась делать это с помощью дара сирен: словно плененная ее Песнью, ледяная игла аккуратно оставляла стежок за стежком. Сольвейг вспоминала их вечера у разожженного камина. Мелодию скрипки, что лилась из-под пальцев, очарованный взгляд сестры. Этот взгляд, отраженный в ее собственном сознании, позволил Сольвейг увидеть себя глазами Летты. Он вдруг открыл ей простую истину, что пробрала ее до мурашек.

Летта гордилась ею.

Сольвейг настолько боялась разочаровать сестру, что не замечала очевидного. Когда остальные видели в ней незадачливую ледяную сирену, Летта восхищалась ее талантом. Пусть он и не был связан с родовым даром, но разве это важно, когда страсть, что приносит тебе счастье, вызывает улыбку на чужом лице?

«Когда я найду ее, когда вернусь с ней домой – я сделаю все, чтобы стать лучшей во всем Крамарке скрипачкой. Поеду в Нордфолл, найду лучшего учителя и буду учиться музицировать. Буду играть прекрасные мелодии и может даже… создавать свои»

По легендам, бытующим среди жителей Крамарга, пурга-пересмешница заманивала доверчивых путников в гущу леса лишь для того, чтобы выпить их тепло. Чего дух зимы никак не мог ожидать, так это того, что его чары вдохнут в Сольвейг новые силы, придадут ей так необходимой сейчас решимости.

«У тебя не выйдет меня заморозить. Ледяная стихия есть и в моей крови».

Сольвейг медленно поднялась, отбросила на спину белоснежные волосы. Она вернет свой голос. Она найдет сестру. Она докажет, что никаким силам их не разлучить.

Даже свите Белой Невесты и детям Хозяина Зимы.

– Чертов везунчик, – пробормотал Нильс.

Морщась, он поднялся на кровати. Поврежденную руку ему перебинтовали лоскутами ткани, смоченными в специальном отваре, который был призван вытянуть магию Хладного. Но пока на теле все еще выделялись ярко-голубые, выпуклые вены, что под кожей стали стеклянными и наверняка причиняли ему сильную боль. Однако Нильс отчаянно храбрился и, кажется, искренне расстроился, когда понял, что несколько дней ему придется соблюдать постельный режим и копить силы для нового патруля.

– Ты о чем?

– Брось, малыш-феникс, – фыркнул Нильс. – Она, как и ты, огненный серафим. У тебя проблемы с пламенем, а она чихать хотела на проблемы с пламенем. Она огнеустойчива, понимаешь?

Эскилль отвел взгляд. Конечно, он не мог не думать об этом. Откровенно говоря, это все, о чем он мог думать со вчерашнего дня. Бессонная ночь, одни и те же мысли по кругу. Аларика прекрасна и она – огненный серафим. Единственная, кто может выдержать противоестественный жар его касания.

Судьба?

Счастливая случайность?

В палатах крепости Огненной стражи царила тишина – большинство больных и раненых спали. Эскилль нарушать ее не спешил, но под испытующим взглядом друга сдался.

– Брось, я ничего о ней не знаю.

– Ты знаешь, что она – огненный серафим и она не мужчина и не восьмидесятилетняя, как наши с тобой общие знакомые серафимы Хальдор и Анетте. Ты хоть представляешь, как тебе повезло?

Эскилль, признавая правоту друга, молчал.

Первыми огненными серафимами Крамарка были люди, что родились на Пепельном побережье у Фениксова моря. Они несли в себе силу огня, которая передавалась из поколения в поколение. Иногда род серафимов прерывался, словно царящая вокруг бесконечная зима гасила пламя в сердцах новорожденных. Но чаще происходило другое – младенцы рождались с огнем, текущим в венах, а из крови родителей он исчезал. Закон преемственности – так это называли.

Нильс был прав. Здесь, вдали от Фениксова моря, в самом сердце заснеженного острова, огненных серафимов днем с огнем не сыскать. Потому Хадда и Улаф Анскеллан и перебрались сюда с Пепельного побережья, когда Эскилль еще не родился. Молодожены-серафимы горели желанием оберегать жителей городка, уязвимого своей близостью к Ледяному Венцу. И какими бы непростыми ни были их с родителями взаимоотношения, за это решение бросить жизнь в столице и посвятить свою жизнь защите Атриви-Норд Эскилль их глубоко уважал.

Не прошло и года, как Хадда забеременела, а Улаф стал лучшим стражем, которого когда-либо видел Атриви-Норд. Непробиваемый, словно зачарованная Хозяином Зимы ледяная стена, характер Улафа и бурлящий в его крови огонь позволили ему не подняться, а буквально взлететь по карьерной лестнице и дослужиться до звания капитана.

Теперь их огненное наследие хранил Эскилль. С утратой родителями дара в Атриви-Норд осталось трое огненных серафимов. С появлением Аларики – четверо.

– Одного факта, что она – такая же, как я, недостаточно.

Нильс скептически поднял бровь.

– Правда? То есть это не ты шарахаешься от противоположного пола как от чумы? А теперь, когда в городе появляется красавица-серафим, ты вдруг идешь на попятную?

– Я не иду на попятную, – нахмурился Эскилль. – Я лишь говорю о том, что она не знает меня, а я – ее.

Однако шанс познакомиться поближе выпал ему тем же вечером. После одиночного патруля он снова наведался к Нильсу. Перед входом в палату, в которой следопыт проводил незапланированный отпуск, Эскилль столкнулся с Аларикой. Красноволосая лучница со сдержанным любопытством изучала крепость. При виде Эскилля она заметно оживилась.

– Нильс сказал, ты – сын капитана. А еще – огненный серафим.

Эскилль едва заметно скривился – не успел привычно запереть эмоции внутри. Однако от Аларики его реакция не укрылась.

– Не переживай, шарахаться от тебя или преклоняться перед твоим авторитетом я не собираюсь. Начать с того, что я сама – дочь капитана Слеттебакка.

Сказано без лишней патетики или бахвальства, но с достоинством. И последнего – ровно столько, чтобы понять: девушка перед ним совсем не так проста. Даже если не брать в расчет столь редкую для Крамарка сущность огненного серафима и принадлежность Аларики к роду самого основателя Огненной стражи.

– И что же дочь столичного капитана делает здесь, в Атриви-Норд? – со смешком спросил он.

– То же, что и все вы, стражи.

– Ты не страж, – возразил Эскилль.

Сам не знал, откуда в нем взялась эта уверенность. Аларика выглядела слишком… свободолюбивой. Казалось, за ее спиной – не только два огненных крыла, но и вольный ветер.

– Верно. – Она склонила голову набок с улыбкой, чуть вздернувшей уголки изящно очерченных губ. – Несколько дней назад я провозгласила себя свободным охотником на исчадий льда и покинула дом. В Огненной страже было слишком много правил, да и до нашего города исчадия редко добираются. Я не хочу ждать, когда они придут и дадут мне возможность их уничтожить. Я хочу сражаться. Я хочу истребить как можно больше этих чертовых тварей.

«И тем самым, зуб даю, вписать свое имя в анналы истории – рядом со строчкой с именем Ларса Бьерке».

Эскилль покивал, на сей раз стараясь держать эмоции при себе, не выдавая их вчерашней незнакомке. Он знал много охотников, жаждущих отобрать у Огненной стражи лавры защитников Атриви-Норд. При том, что сами стражи всегда были только рады добровольцам – тем, кто носил герб с символом Феникса на парадных плащах или же нет. Знал и много таких, как Аларика – отчаянных, дерзких идеалисток, которые верили в то, что у них получится сражаться с ледяными демонами Крамарка на уровне мужчин.

Но, быть может, именно Аларике, это под силу – в отличие от тех, кто в суровых снежных пустошах очень скоро позабыл свои мечты и идеалы. Было в ней что-то такое…

– Разве, в таком случае, ты не должна сейчас выполнять свою миссию по очищению Крамарка от исчадий? – суховато осведомился он.

– Я решила проверить твоего бедолагу друга. А заодно предложить тебе временно заменить напарника, которого ты лишился по вине Хладных.