– Правда?

– Да. Лидия бы в жизни не стала на меня так долго и призывно смотреть, как вы теперь. Она бы вмиг опустила глаза в пол. Да и не целовала она меня в ответ, только губы подставляла. И то в темноте, словно боялась чего! Вы совсем другая, а в галерее поутру так прижались ко мне, что я чувствовал, как бьется ваше сердце. Вы не смущаетесь от моих взоров и так открыты, это я чувствую, как мне хочется… – он вновь замялся и закрыл рот, осознавая, что не стоит говорить об этом теперь в коляске на улице, где их могли услышать посторонние.

Тут же как-то по-мальчишески смутившись, граф вновь отвернулся к лошади.

– Спасибо, – промямлила Надя глухо, смотря на свои задрожавшие руки. – Лидия была скромница, а я, по-вашему, блудница.

– Я разве так сказал? – выпалил он, стремительно оборачиваясь к ней.

– Нет, но мне кажется, что вы относитесь ко мне именно так.

– Что за вздор?! Вы совсем не поняли, о чем я вам сказал! – возмутился он гневно.

– Наверное, – вздохнула она.

Еще ни один мужчина так не действовал на нее и не говорил подобных слов. Отчего-то в этот миг ей казалось, что она знает его уже много лет и всегда знала. Как будто он был ей до такой степени родным, что его взоры и действия закономерны по отношению к ней. А она только и жаждала быть как можно ближе к нему, и это даже не интимное влечение, а нечто другое – ей хотелось, чтобы он находился рядом, хотелось просто ощущать его присутствие.

Они замолчали, и лишь спустя время, когда выехали на прямую дорогу, ведущую к усадьбе, Чернышев бросил на нее взгляд, в котором было уже спокойствие и ласка.

– Простите меня, я погорячился.

– Я и не в обиде, – улыбнулась ему Надя.

– В вас есть что-то невозможно привлекательное, такое, отчего меня тянет к вам словно магнитом, и я не могу сдержаться. Вы как будто всегда были рядом, вы словно родная мне.

– И мне так кажется, – кивнула она, вновь поразившись, похоже, он читал ее мысли.

– Хотите знать, что я о вас думаю? – спросил он вдруг.

– Э… – она замялась, окончательно опешив. – Ну, говорите…

– Вы совершенно непосредственны и дивны, говорите, что думаете, смотрите открыто, а главное, не смущаетесь от каждого моего взора. Вы порывисты, и ваш нрав очень импонирует мне своей резвостью и какой-то детской бесшабашностью. В вас нет жеманства и ложной скромности, вы не зажаты и ведете себя естественно. И мне это невероятно нравится.

– Еще никто так лестно не оценивал меня, Сергей Михайлович.

– К тому же, Надежда Дмитриевна, у вас несравненные теплые ореховые глаза, которые вовсе не похожи на холодноватые серые глаза моей покойной жены, – продолжал он, в возбуждении сверкая на нее своими голубыми очами и ласково улыбаясь.

– Я рада, что вы нашли столько отличий.

– Я и не искал. Вы другая, лишь вначале мне показалось, что вы похожи. Но это не так. Я могу продолжать?

– Наверное.

– У вас густые шелковистые волосы, которые слава Богу вы не завиваете, и эта высокая простая прическа вам очень идет. Хотя вчера, когда ваши волосы были распущены, мне нравилось гораздо больше, вы были так естественны, но я понимаю, что на люди не стоит так выходить. А еще вы обладаете соблазнительной изящной фигурой с тонкой талией и чарующе прелестными ногами…

– Мда, – подняла Надя брови вверх и усмехнулась. – Вы все вчера прекрасно рассмотрели, пока я бегала полуодетая по спальне.

– Вот именно! – оскалился он по-доброму в ответ.

– Вчера вы смущались от вида моих ног, а сейчас заявляете мне об их прелести прямо в лицо. Прогресс, однако.

– Вы правы! Со вчерашнего дня я чувствую, как мое сердце вновь ожило, а существо наполнено такой жаждой творить и действовать, что это невероятно вдохновляет!

– И что же вы собираетесь творить?

– Хм, когда-нибудь я вам обязательно расскажу, Наденька.

От его слов и комплементов, она вся наполнилась радостью. Почувствовала, что говорит он очень искреннее, а ее сердце трепетно билось в ответ, и она не могла поверить в происходящее. Этот мужчина, такой приятный, добрый, привлекательный, говорящий все эти чудесные слова, просто не мог быть реальностью. Но, похоже, в этом времени она все же выиграла какой-то лотерейный билет, раз встретила его.

– Могу я взять вас под руку? – поинтересовалась девушка.

– Конечно же, душа моя, – улыбнулся он довольно и поднял локоть, удерживая сильными руками вожжи. Она улыбнулась ему в ответ и просунула ладонь под его локоть, а он прижал руку к себе. Придвинувшись к его боку, она чуть склонила голову к нему на плечо. На эти действия девушки Сергей счастливо рассмеялся и кивнул. – Вы правы, Наденька, так гораздо приятнее сидеть рядом…

Он склонил голову и легко поцеловал ее в лоб. Снова смотря на дорогу, он спросил:

– Могу я обращаться к вам на «ты»?

– Да.

– Чудесно, душа моя.

К ужину Надя переоделась в вечернее платье цвета сольферино, ярко-сиреневого оттенка, модного в то время, более открытое и кокетливое, как и полагалось по этикету. Около восьми в сопровождении Дуни, которая собралась в прачечную, она вышла из спальни. Девушки направились к лестнице, но Надя вдруг остановилась и, указав на одну из дверей, спросила:

– Мне помнится, про эту комнату говорила мне Велина Александровна. Эта же спальня покойной Лидии Ивановны, Дуня?

– Да.

Отчего-то Надя подумала о том, что, возможно, в комнате она найдет нечто такое, что прольет свет на исчезновение и смерть графини. Так подсказывало ей внутреннее чутье. А она очень хотела узнать всю правду, ведь это все было связано с Сергеем, который стал далеко не безразличен ей.

– А можно туда зайти? – поинтересовалась она, приблизившись к спальне и дергая ручку, но дверь оказалась заперта.

– Никак нет-с, барышня. Сергей Михайлович запретил ее открывать. И ключи только у нашей экономки, Марьи Степановны.

Нахмурившись, девушка понятливо кивнула и поспешила к лестнице, не желая опоздать на ужин, который, как сказал граф, подают в восемь вечера.

В гранатовой столовой на вечерней трапезе присутствовали граф, Велина Александровна, Марья Степановна и Надя. За столом царила добродушная атмосфера, даже несмотря на то, что лицо экономки было мраморно неподвижно, и она упорно молчала, то и дело недовольно зыркая в сторону Нади, которая с аппетитом ела. Сергей и Велина Александровна рассказывали о соседях, о своем имении и об интересных мероприятиях, происходящих в городе в эту пору. А девушка с интересом спрашивала их и поддерживала разговор.

Все было спокойно до того момента, пока в середине трапезы в столовую не вошел высокий худой франт с ехидной усмешкой на красивом лице и колючим взором, одетый в модный костюм: синий сюртук, желтый жилет, светлые рубашку и брюки. Он быстро прошел внутрь обеденной залы и, оглядев всех, остановил удивленный взгляд на Наде.

– Приветствую вас, сударыня! – сказал он кратко.

– Аркаша! Вот и ты! Здравствуй, дорогой, – воскликнула приветливо Велина Александровна и представила его: – Это Аркадий Иванович Бакунин, братец Лидочки. Надежда Дмитриевна, наша гостья, племянница Ивана Карловича Тургалева, партнера Сережи по делам, из Екатеринбурга.

– Очень приятно, мадемуазель, – кивнул Аркадий, подходя к девушке и протягивая ей руку.

– Приятно познакомиться, – улыбнулась Надя, чуть замешкавшись, но быстро подала ему ладонь.

Аркадий дежурно чмокнул ее пальцы и, отодвинув стул, по-свойски уселся рядом с девушкой напротив Велины Александровны.

– Мы уж тебя потеряли. Три дня носа домой не кажешь, – заметила старушка.

– Я не маленький все же, Велина Александрова, – огрызнулся молодой человек, которому на вид было не более двадцати пяти лет. – И не обязан отчитываться в том, где провожу время.

– Не обязан, Аркадий, – заявил Сергей спокойно, но как-то предостерегающе. – Но раз проживаешь в этом доме, должен уважать здешних обитателей. Трудно было, что ли, записку оставить? И не пропадать вовсе? Бабушка волновалась за тебя.